Вечные дети: как прогрессивное образование создаёт несамостоятельных взрослых

Мы создаём поколения с аллергией на ответственность и зависимостью от власти — но только если это чья-то чужая власть.

Наследие уродования

В последнее время я часто вспоминаю эссе Айн Рэнд 1970 года под названием «Компрачикосы». Для тех, кто не знает: компрачикосы — это сообщества из европейского фольклора, которые якобы уродовали детей, чтобы использовать их в качестве попрошаек или диковинок. Среди их методов — задержка роста, обезображивание лиц и деформация костей. Термин, означающий «торговцы детьми», был введён Виктором Гюго в его романе 1869 года «Человек, который смеётся».

Рэнд, большая поклонница Гюго, прочла этот роман и увидела в компрачикосах некое подобие прогрессивных педагогов XX века. Она назвала их «компрачикосами разума», потому что они, по её мнению, уродовали не тела детей, а их умы. Сейчас, более чем полвека спустя, когда я пытаюсь понять, почему с обеих сторон политического спектра укоренилось мнение, что государство существует для того, чтобы о нас заботиться, я всё больше убеждаюсь, что она была права.

Разумеется, я рекомендую вам прочитать всё эссе целиком, но именно этот отрывок всплывает в памяти, когда я думаю о явлении, которое наблюдаю и о котором хочу сегодня написать:

«Производство монстров — беспомощных и искалеченных, нормальное развитие которых было нарушено, — происходит вокруг нас. Но современные наследники компрачикос умнее и хитрее, чем их предшественники: они не прячутся, они ведут свою торговлю в открытую; они не покупают детей, их добровольно им отдают; они не используют серу и железо, они достигают своей цели, и пальцем не тронув своих маленьких жертв.
 
Компрачикос прошлого скрывали свою деятельность, но предъявляли её результаты; их наследники делают наоборот: действие происходит в открытую, результат — невидим. В прошлом эта жуткая хирургия оставляла следы на лице ребенка, но не в его разуме. Теперь она оставляет шрамы на разуме, а не на лице. В обоих случаях ребёнок не понимает, как его уродуют. Но нынешние компрачикос не используют наркотические порошки: они забирают детей до того, как он полностью начнёт понимать окружающий мир и не позволяют ему развить его восприятие. Нормальный мозг, данный ему природой, они заменяют умственной отсталостью. Они на всю жизнь делают человека бессознательным, используя его собственный мозг, — и это самый искусный способ.
 
Такой изобретательный метод применяется большинством сегодняшних деятелей сферы образования. Они — компрачикосы разума.
 
Они не помещают ребенка в сосуд, чтобы его тело приняло ее форму. Они помещают его в "прогрессивный" детский сад, чтобы его разум принял форму, удобную для общества.
 
Прогрессивные детские сады начинают образование ребенка с трёхлетнего возраста. Их взгляд на потребности ребёнка агрессивно антикогнитивный и антиконцептуальный. Они утверждают, что ребёнок в этом возрасте слишком мал для познавательного обучения; его природная потребность — не учиться, а играть. По их мнению, развитие познавательных способностей — это неестественный груз, который не следует на него взваливать; он должен иметь свободу действовать под влиянием своих спонтанных побуждений и чувств, чтобы иметь возможность выражать свои подсознательные желания, неприязнь и страхи. Главная цель прогрессивного детского сада — "социальное приспособление"; и оно должно достигаться через групповую деятельность, в которой ребёнок должен развивать "самовыражение" (в форме делания всего, чего ему захочется) и "подчинение группе"».

Из детского сада в настоящее время: последствия прогрессивной педагогики

Прежде чем вы отвергнете аналогию, которую она проводит (и которую я сейчас собираюсь развить), задумайтесь о подлинном значении слова «задержка» (retardation) — это «действие или процесс замедления или препятствования».

Хотя в приведённом отрывке Рэнд упоминает конкретно «детский сад», далее она подробно объясняет, что происходит с выпускниками этого прогрессивного детсада, когда они переходят к «прогрессивному» обучению в начальной и средней школе.

«После детского сада ребёнок оказывается зажатым между собственной смутной, неcфокусированной, ориентированной на капризы психоэпистемологии и требованиями реальности, с которой он не готов взаимодействовать. От него ожидают, что он будет овладевать какими-то формальными знаниями, сдавать экзамены, получать приличные оценки, то есть каким-то образом иметь дело с минимальным фактологическим материалом, но для него это метафизическое предательство. Его учили игнорировать факты; их нельзя было изучить с точки зрения мыслительных процессов, которые стали у него автоматическими: с помощью живого метода улавливания эмоциональных намеков, исходящих от группы. Группа никуда не делась, но она никак не может помочь ему сдавать экзамены; ему придётся делать это в состоянии, которое его научили воспринимать как зло, — в одиночку.
 
Ужас конфликта между их туманным субъективизмом и рудиментами объективизма, остающегося в школах от цивилизованного прошлого, приводит к чувству ресентимента у детей, к безмолвному ощущению, что их несправедливо кто-то обманывает...».

Для меня совершенно очевидно, что описанный Рэнд ещё в 1970 году процесс «прогрессивного» образования до сих пор наносит тот же ущерб. Учебные планы и материалы в школах акцентируют внимание на принятии в группе и обязанности перед коллективом (иклюзивность, принадлежность, эмпатия, социальная справедливость), в то время как продвижение каждого конкретного ребёнка из класса в класс и его выпуск с получением аттестата зависят от его индивидуальных оценок и результатов тестов.

Инфантильные умы в общественной жизни

Столь же очевидным (и отвратительным) мне кажется и наследие пятидесяти пяти лет прогрессивного образования: это огромное количество взрослых по паспорту людей, чьё мышление настолько деформировано тем самым «туманным субъективизмом» и «чувством ресентимента», что наше общество буквально движется вспять. Расизм, антисемитизм, мизогиния — это реальные и уродливые явления, но сегодня мы наблюдаем, как их используют не для осмысления в историческом, философском или моральном контексте, а как смутные эмоциональные дубинки, которыми размахивают люди, неспособные к понятийному анализу. Студент университета требует «безопасного пространства» от чужих идей. Сотрудник подаёт жалобу не из-за нарушения политики, а потому что интонация коллеги заставила его «почувствовать себя не в безопасности». В соцсетях требуют уволить человека за то, что он поделился мемом, который нарекли «пагубным», даже если никто не может точно объяснить почему. Во всех этих случаях прослеживается один и тот же психологический мотив: отказ или неспособность отделить личное переживание от объективной истины в сочетании с верой в то, что кто-то другой — будь то работодатель, учреждение или государство — должен вмешаться и «решить проблему». Похоже, что, по иронии, мы воспитали поколение (а может быть, и два) людей, «прогрессивное воспитание» которых мешает им прогрессировать дальше уровня развития трёхлетнего ребёнка.

Концепции против чувств: забытые инструменты мышления

Как мне кажется, это и есть оно — наследие современных компрачикосов. Не физическое уродство, а интеллектуальное инфантилизирование. Люди, достигшие зрелости, но всё ещё ожидающие, что мир будет откликаться на их чувства так же, как должен был бы откликнуться родитель. Люди, которых учили выражать, а не рассуждать. Приспосабливаться, а не понимать. Подчиняться, а не концептуализировать. Конечный результат — не просто личное бессилие, но и гражданский паралич. Мы создаём поколения с аллергией на ответственность и зависимостью от власти — но только если это чья-то чужая власть.

Взросление личности требует взросления ума

Сейчас нам нужен радикальный поворот, но не в политике, а в образовательной философии. Если мы хотим воспитать взрослых людей, способных к самостоятельности, мы должны вернуться к основам рационального образования: образованию, которое развивает понятийное мышление, логическую интеграцию и мышление на основе принципов. Образованию, которое уважает потенциал ребёнка не через потакание его чувствам, а через интеллектуальные вызовы его разуму. Альтернативой этому будет не сострадание, это регресс. Если мы не изменим направление, то можем оказаться в обществе, где почти никто на самом деле так и не повзрослел.