Самое радикальное изменение картины мира в восприятии государства произошло после локдаунов. На протяжении десятилетий, а может и веков, оно воспринималось как необходимый бастион защиты бедных, поддержки маргинализированных, осуществления правосудия, обеспечения равных условий в бизнесе и гарантий прав для всех.
Государство было мудрым управленцем, который охлаждал пыл популистов, смягчал удары непредсказуемой динамики рынка, обеспечивал безопасность товаров, предотвращал создание опасных очагов накопления богатства и защищал права меньшинств. Таковы были правила и восприятие.
Уплата налогов на протяжение веков считалась ценой за цивилизацию. Этот слоган высечен в мраморе в штаб-квартире Налогового управления США в Вашингтоне. Фразу приписывают Оливеру Венделл Холмсу-младшему. Он сказал это в 1904 году, за 10 лет до того, как в США в принципе ввели подоходный налог на федеральном уровне.
Это утверждение касалось не просто способа финансирования; оно отражало представление о предполагаемой ценности всего государственного сектора.
Да, у такой точки зрения были свои оппоненты как справа, так и слева, но их радикальная критика редко надолго захватывала общественное сознание.
Но в 2020 году случилось нечто странное.
Большинство государств по всему миру обернулись против своего народа. Это стало шоком, потому что до этого государства такого себе не позволяли. Они заявили о своих притязаниях на весь мир, включая царство микробов. Они пытались оправдать эту сомнительную миссию, выпуская чудодейственное зелье, созданное и распространённое совместно с их промышленными партнёрами, которых полностью освободили от потенциальной ответственности.
Если коротко — зелье не сработало. Коронавирусом всё равно заболели все. Большинство справились с ним без последствий. Умершие люди часто не получали даже стандартного лечения, потому что приоритет отдавался уколу, сопровождающемуся рекордным уровнем побочных эффектов и смертей, согласно официальной статистике. Такое фиаско сложно придумать — его можно разве что найти в антиутопической фантастике.
В этом грандиозном крестовом походе участвовали все структуры власти: СМИ, академичеснкие круги, медицинская индустрия, информационные системы и сама наука. Ведь понятие «общественного здравоохранения» само по себе предполагает усилия не только всего правительства, но и всего общества. Более того, наука, обладающая высоким статусом, заработанным веками достижений, шла во главе этого движения.
Политики — избранные народом представители, которые формально являются единственным связующим звеном между обществом и режимом, — подчинились. Однако, похоже, что реальная власть принадлежала не им. Суды тоже не сыграли особой роли. Они были закрыты, как и малый бизнес, школы и места богослужений.
Власть получили силы, которые раньше никак с ней не ассоциировались. Это были чиновники, занимавшие посты в агентствах, формально независимых от общественного внимания и контроля. Они тесно сотрудничали со своими промышленными партнёрами в сфере технологий, фармацевтики, банковского дела и корпоративного сектора.
Конституция потеряла значение. Как и многовековая традиция прав, свободы и закона. Чтобы пережить «великую чрезвычайную ситуацию», работников разделили на «незаменимых» и «второстепенных». Незаменимым оказался правящий класс и обслуживающие их работники. Все остальные были признаны несущественными для функционирования общества.
Предполагалось, что это всё делается ради нашего блага — государство якобы просто о нас заботится. Но это заявление потеряло весь смысл, когда психическое и физическое здоровье людей резко ухудшилось. Чувство общности сменилось одиночеством и отчаянием. Близких насильно разлучили. Старики умирали в одиночестве, а их похороны проходили по видеосвязи. Свадьбы и богослужения были отменены. Спортзалы сначала закрыли, а затем открыли снова, но только для тех, кто занимался в маске и сделал прививку. Искусство исчезло. Злоупотребление психоактивными веществами резко возросло, потому что, пока всё остальное было закрыто, магазины алкоголя и марихуаны продолжали работать.
И тогда общественное восприятие резко изменилось. Государство оказалось не тем, чем мы его считали. Оно оказалось чем-то иным. Оно не служит обществу. Оно служит своим собственным интересам. Эти интересы глубоко переплетены с индустрией и гражданским обществом. Ведомства находятся под захватом. Милость в основном направлена к тем, у кого есть хорошие связи.
Счета оплачивали люди, которых раньше считали «второстепенными». А затем им стали раздавать компенсации за неудобства деньгами, выпущенными печатным станком. Через год это проявилось в виде инфляции, которая резко сократила реальные доходы на фоне экономического кризиса.
Этот огромный эксперимент в области фармакологического планирования привёл к кардинальному изменению картины мира, которая описывала значительную часть общественной политики на протяжении всей нашей жизни. Население подверглось воздействию ужасающей реальности так, как никогда ранее. Целые группы населения столкнулись с немыслимым: государство превратилось в грандиозную аферу или даже преступное предприятие, механизм, который служит только планам элит и элитным учреждениям. Столетия философии и красноречивых заявлений рассыпались на наших глазах.
Оказалось, что развитие идеологической философии на протяжение многих поколений — лишь погоня за сказкой. И это касается не только главных споров о социализме и капитализме, но и обсуждений о религии, демографии, изменении климата и многом другом. Почти все отвлеклись от того, что действительно важно, и принялись гоняться за вещами, которые на самом деле не имеют значения.
Этот факт осознавали все, вне зависимости от партий и идеологий. Те, кто не любил думать о проблемах классового конфликта, были вынуждены столкнуться с тем, как вся система обслуживала один класс за счёт всех остальных. Ярые сторонники правительственного благоденствия столкнулись с немыслимым: их главная любовь стала их же врагом. Сторонники частных предприятий должны были разобраться с тем, как частные корпорации участвовали в этой катастрофе и извлекали из неё выгоду. В этом оказались замешаны все основные политические партии и их союзники-журналисты.
Ситуация не подтверждала идеологические убеждения ни одной из сторон, и каждый был вынужден осознать, что мир работает совершенно иначе, чем нам говорили. Большинство правительств в мире стали контролироваться людьми, которых никто не избирал, и эти административные силы были преданны не избирателям, а промышленным интересам в медиа и фармацевтике. Тем временем интеллектуалы, на которых мы полагались в борьбе за истину, поддерживали даже самые нелепые утверждения, осуждая любое инакомыслие.
Что сделало ситуацию ещё более запутанной, так это то, что никто из ответственных за эту катастрофу, не признал своих ошибок и даже не объяснил свои действия. Наболевших вопросов так много, что невозможно перечислить их все. В США должны были создать комиссию по коронавирусу, но её так и не появилось. Почему? Потому что критиков было гораздо больше, чем защитников, и общественные разбирательства оказались слишком рискованной затеей.
Слишком много правды могло бы стать явью. И что тогда? За риторикой защиты общественного здравоохранения, используемой как оправдание для разрушений, стояла невидимая рука: интересы национальной безопасности, связанные с разработкой биооружия, долгое время существовавшее под грифом секретности. Похоже, что именно этим объясняется странное табу вокруг этой темы. Осведомлённые люди не могут ничего сказать, в то время как мы много лет изучаем ситуацию, но получаем больше вопросов, чем ответов.
В ожидании полной информации о том, как подавлялись права и свободы по всему миру (или, как выразился Хавьер Милей, как совершалось «преступление против человечности»), нельзя отрицать реальность происходящего. Ответная реакция неизбежна, и чем дольше будет откладываться правосудие, тем сильнее будет её жестокость.
Мир годами ожидал политических, экономических, культурных и интеллектуальных последствий произошедшего, в то время как преступники надеялись замять эту тему. «Забудьте о коронавирусе», — настойчиво говорили они. Но масштабы катастрофы оказались настолько огромными, что эта тема не может бесследно исчезнуть.
Мы живём в этой катастрофе прямо сейчас. И каждый день приносит нам новые откровения, раскрывающие, куда ушли деньги и кто именно был в том замешан. Триллионы оказались потрачены зря, в то время как уровень жизни людей резко упал. И теперь один из главных вопросов: кто получил все эти деньги? Люди теряют свои карьеры, в то время как знаменитые антикорпоративные активисты, такие как Берни Сандерс, оказываются крупнейшими бенефициарами фармацевтической отрасли в Сенате США, и это становится известно всему миру.
История с Сандерсом — лишь одна из множества. Новости о бесчисленных схемах постепенно всплывают на поверхность. Газеты, которые мы считали рупорами общественной жизни, оказались коррумпированы. Фактчекеры всегда работали на власть. Цензоры защищали только себя. Контролирующие органы, которые мы считали стражами порядка, деле оказались частью этого сговора. Суды, следившие за превышением полномочий правительства, на самом деле способствовали ему. Бюрократические институты, созданные для исполнения законодательства, сами по себе превратились в неконтролируемые и неизбираемые властные структуры.
Прекрасной иллюстрацией изменений является USAID — агентство с бюджетом в 50 миллиардов долларов, которое утверждало, что занимается гуманитарной работой, но на самом деле было коррупционной кормушкой для смены режимов, секретных операций, цензуры и коррупции НПО в ранее невиданных масштабах. Теперь у нас есть доказательства. Всё агентство, десятилетиями командующее миром, словно никому не подконтрольный никому гигант, похоже, обречено отправиться на свалку истории.
И так далее.
В современном анализе часто упускается из виду тот факт, что второе президентство Трампа — республиканское лишь в названии и на самом деле в основном состоит из беженцев из другой партии. Пройдитесь по именам (Трамп, Вэнс, Маск, Кеннеди, Габбард и так далее) — и увидите людей, которые всего несколько лет назад были связаны с Демократической партией.
То есть эту агрессивную борьбу с глубинным государством ведёт то, что по сути является третьей партией, цель которой — свержение устоявшихся элит старых партий. И это происходит не только в США: такая же динамика прослеживается по всему постиндустриальному миру.
Похоже, что система государственного правления, верно воспринимаемая не как демократический способ выражения интересов народа, а скорее как запутанная и неизбираемая сеть массового промышленного рэкета с правящим классом во главе руля, распадается прямо на наших глазах.
Это как в старых эпизодах «Скуби-Ду», когда страшный призрак или таинственный дух оказывается всего лишь мэром города, который потом заявляет, что ему бы удалось провернуть свою схему, если бы не эти надоедливые дети.
Теперь «надоедливые дети» — это миллионы людей по всему миру, требующие очистить государственный сектор, разоблачить промышленные аферы, раскрыть все скрываемые десятилетиями секреты, вернуть власть в руки народа в соответствии с давними обещаниями либеральной эпохи и добиться правосудия за все преступления этих адских последних пяти лет.
Коронавирусная операция была дерзкой глобальной попыткой задействовать всю мощь правительства во всех возможных сферах для достижения ранее немыслимой цели. Сказать, что она потерпела неудачу, — недостаточно. Последствием этих амбиций стало недовольство, которые угрожает уничтожить всю старую систему.
Насколько глубоко уходят корни коррупции? Это невозможно описать словами.
Кто сожалеет о произошедшем? Это традиционные медиа, академический истеблишмент, старые корпорации и государственные ведомства и так далее. Эти сожаления не зависят от партийной или идеологической принадлежности.
А кто ликует или, по крайней мере, наслаждается этим торжеством и выражает свою поддержку? Это независимые медиа, настоящие низовые организации, все «недостойные» и «второсортные» люди, те, кого ограбили и кого заставили замолчать, простые рабочие и крестьяне, годами вынужденные служить элитам, те, кого вытеснили на обочину общества и исключили из общественной жизни в последние десятилетия.
Невозможно предугадать, к чему это приведёт: ни одна революция в истории не обходится без жертв или осложнений. Но ясно одно: общественная жизнь уже никогда не будет прежней.
