Инсайдер объясняет, что пошло не так в «Боинге».
«Боинг» — замечательная компания. По крайней мере, она такой была. На своих заводах в Сиэтле она производила самые надёжные и эффективные самолёты в мире. Но после слияния с McDonnell Douglas, переноса производства в разные уголки мира и переезда штаб-квартиры сначала в Чикаго, а потом в Арлингтон в Вирджинии всё пошло наперекосяк.
Затем в октябре 2018 года один из новейших самолётов «Боинга» 737 МАХ потерпел крушение. Через несколько месяцев это произошло вновь. В последние месяцы мы могли наблюдать за позорными недочётами в безопасности, например, случай с отлетевшей дверной заглушкой во время рейса Alaska Airlines.
Чтобы понять, что же пошло не так, я поговорил с инсайдером из «Боинга», который напрямую владеет информацией о решениях верхушки компании. Он рассказал мне о несостоятельной элите, финансовой абстракции и о политике DEI (многообразие, равенство и инклюзивность — п.п.), которая отравила культуру, создав непреодолимую пропасть между руководителями в офисах и работниками на местах сборки самолётов.
Это интервью было отредактировано для большей ясности.
Кристофер Руфо: Я надеюсь, вы дадите нам немного контекста. В общих чертах, что происходит в «Боинге»?
Инсайдер: По сути там происходит маргинализация людей, которые занимаются конструированием, то есть людей, которые работают на местах.
В 2018 году, когда разбился первый 737 МАХ, причиной оказалась инженерная ошибка. Мы построили единичную точку сбоя в системе, в которой их не должно быть. Затем последовало второе крушение. Компания не может пережить два крушения одного типа самолета. Тогдашний генеральный директор Деннис Мюленбург защищал компанию перед Конгрессом, защищал разработки, защищал всю работу — именно это и защитило работников, но в то же время пошатнуло веру правления и спровоцировало общественную панику, которая привела к масштабным изменениям, вызвавшим огромную текучку кадров.
Итак, на данный момент компанией управляет исполнительный совет, который состоит только из людей со стороны. Нынешний генеральный директор пришел из General Electric, как и финансовый директор, которого он с собой привёл. Отделом HR сейчас заведует новый человек, не имеющий никакого опыта в «Боинге». Глава отдела по коммерческим самолетам в Сиэтле, которого уволили неделю назад, был последним инженером в исполнительном совете.
Штаб в Арлингтоне пуст. Никого там больше нет. Руководительский кабинет пуст. Генеральный директор живёт в Нью-Гэмпшире. Финансовый директор живёт в Коннектикуте. Глава HR живет в Орландо. Недавно мы внесли правило, что каждый обязан быть в офисе пять дней в неделю — все, кроме членов исполнительного совета, которые могут прилетать на важные встречи на своих частных самолётах. Вот и вся история: это компания, которой управляют попечители, а не владельцы. И ей уж точно не управляют люди, которые любят самолёты.
В этом бизнесе работники знают, любишь ли ты то, что ты делаешь, или это твой очередной набор активов. В какой-то момент становится невозможно новыми процессами вернуть то, что нарабатывалось годами любви к своему делу. И мне кажется, это самое главное. Нет видимого центра принятия решений в компании, и люди не понимают, чем они связаны.
Руфо: Если они потеряли свою страсть к построению самолётов, то какую тогда любовь они могут привнести в свою работу?
Инсайдер: Статусные игры управляют каждой переговорной в стране. Нарратив политики DEI — это очень осязаемая штука, и в «Боинге» она привязана к статусной игре. Её нужно принять, если хочешь идти дальше по карьерной лестнице — она стала средством достижения цели.
Политика DEI — лишь капля в море, но эта капля меняет всё море. Она контрпродуктивна, потому что не имеет точного определения, но она стала частью культуры и влияет на твой достаток. В каждом имейле от HR пишут: «Инклюзивность делает нас лучше». Подобная политизация HR — это реальная проблема во всех компаниях.
Если посмотреть на наклейки на машинах у заводов в Рентоне или Эверетте, то можно увидеть много консерваторов, которые любят строить вещи, — а консерваторы не любят политику на работе.
Радикализация HR не вредит технологическим предприятиям так, как производственным. «Гугл» получает большие доходы и следует очень прогрессивной политике найма. Они платят на 30-40% больше, чем конкуренты, и поэтому способны заполучить лучшие 5% работников из любой необходимой им расовой группы. В каком-то смысле они могут себе позволить этот «налог на инклюзивность» и заполучить лучших работников.
Но такой подход может быть разрушительным для нерентабельных или устаревших компаний. Это как игра в музыкальные стулья — и если поступать так же, как «Гугл», тебе достанутся худшие 20% кандидатов из нужных групп населения.
Руфо: Что ещё общественность не понимает о том, что происходит в «Боинге»?
Инсайдер: «Боинг» — это всего лишь симптом большей проблемы: несостоятельности наших элит. Теперь цель компании — это «широкая ценность для акционеров» с помощью DEI и ESG (экологическое, социальное и корпоративное управление — п.п.). Эту политику использовали для увеличения власти, что создало пропасть между работниками и компанией. И она же расшатывает наше общество.
«Боинг» — это самый видный пример, потому что здесь каждая проблема, вроде открутившегося болта, ведёт к большим последствиям. Но это происходит повсюду вокруг нас и может возыметь огромный эффект. DEI и ESG стали способом прекратить честный разговор со своими сотрудниками.
Мы должны сорвать завесу с этого Эзопового языка вокруг нас, а наша элита — вернуться к службе народу. Они думают, что сейчас этим и заняты, повторяя мантру морального превосходства: «Я служу народу, потому что я повторяю то, что все говорят про DEI». Это форма дешёвого самолюбования наших лидеров. Если ты молишься богам DEI или ESG и используешь Эзопов язык со своими сотрудниками, то ты не занимаешься настоящей тяжёлой работой лидерства.
Нет. Лидерство означает, что вы тратите дополнительное время на то, чтобы понять, что на самом деле происходит на заводе и в вашей цепочке поставок. Должна быть какая-то честь в понимании того, что мы унаследовали нечто прекрасное, хорошее и достойное любви.