Как учёные лоббировали исследования опасных патогенов, которые привели к пандемии коронавируса

История пандемии COVID-19 началась задолго до 2019 года.

Началом серии событий, которые привели мир к COVID-19, я бы назначил 2011 год, когда голландский учёный Рон Фушье и его команда в Университете Эразма получили высокопатогенный птичий грипп, вывели вирус, чтобы сделать его более заразным для млекопитающих, а затем решили опубликовать свои результаты в научном журнале с мировой аудиторией.

Во многих моментах этой истории доктор Фушье мог выбрать другой путь. Я тоже биолог, и мне тоже приходили в голову ужасные мысли о том, что можно создать с помощью генной инженерии и селекции. Но в отличие от доктора Фушье я не стал действовать в соответствии с этими чудовищными порывами, не говоря уже о том, чтобы делиться этими идеями с общественностью.

Когда доктор Фушье с лёгкостью вывел потенциально пандемический патоген, он мог непублично сообщить о своих результатах голландскому оборонному и разведывательному сообществу и повысить его осведомлённость об угрозе, не популяризируя при этом своё пособие для биотеррористов во всём мире, тем самым увеличивая саму угрозу. Вместо этого доктор Фушье опубликовал то, что можно назвать поваренной книгой по биотерроризму, дополненной рисунком, демонстрирующим то, как можно вызвать пандемию:

Многие учёные были возмущены опасным самолюбованием доктора Фушье и его команды исследователей из Университета Эразма. Действительно ли цитирование, гранты и слава стоят риска вызвать пандемию и убить миллионы людей?

Большинство представителей общественности не знали о риторической научной войне, вызванной действиями Фушье. Ожесточённые споры о рискованных исследованиях, способных вызвать пандемию, проходили вне поля зрения общественности. Однако чтобы разобраться в истории пандемии COVID-19 (пандемии, которая, скорее всего, была вызвана рискованными исследованиями), важно изучить историю разногласий между учёными по поводу рискованных исследований по приобретению функций. Споры были настолько ожесточёнными, что их злые отголоски до сих пор слышны в коридорах академий. Разделительная этическая линия, расколовшая эту область науки на две части, до сих пор существует: это пропасть непримиримых разногласий, возникшая в 2014 году, раскалывающая сообщество и определяющая взгляды на происхождение ковида 2023 года. С одной стороны — учёные, у которых были очень веские причины для беспокойства о том, что подобны не приносящий ощутимой пользы риск может вызвать пандемию, которая убьёт миллионы людей. С другой стороны — исследователи, которые получали славу и финансирование за свои научные выходки, усиливая потенциально пандемические патогены. Эти исследователи утверждали, что такая рискованная деятельность потенциально может привести к открытиям, даже если они ещё не произошли. На этой стороне также были спонсоры, которые могли увеличить свои портфели, указывая на угрозы, придуманные научными умами, которых они финансировали. Чем больше страха учёные могли вселить в сердца руководителей, публикуя мысли, угрожающие здоровью населения планеты, тем больше средств они могли запросить для «ослабления» угроз со стороны «злоумышленников», делающих ровно то, что делали они.

Конечно, иронично, что исследования в области биозащиты в США под руководством Фаучи начались после атак с использованием сибирской язвы, поскольку они были осуществлены учёным, занимавшим должность, позволявшую ему легко получить сибирскую язву. Что произошло бы, если бы у доктора Фушье случился приступ циничного уныния и он решил бы назло опрокинуть пробирку?

В противостояние рискованным исследованиям с приобретением функций было вовлечено множество учёных из самых разных областей знаний, и всем им было бы достаточно произвести элементарные подсчёты, чтобы увидеть, что риски превышают выгоды.

Необходимо подчеркнуть отсутствие выгоды. Не существует мер противодействия или вакцин, разработанных путём усиления потенциально пандемических патогенов. Вопросы о том, может ли штамм гриппа H5N1, выведенный Фушье, получить способность передачи млекопитающим, были. Однако обнаружение того, что это возможно при принудительном выведении учёными, не отвечает на вопрос о том, будет ли он передаваться млекопитающим в естественных условиях. Какой бы штамм гриппа ни начал распространяться среди людей, заразившихся от свиней, птиц или других животных, этому вирусу будут противостоять самые разные контрмеры: например, аналоги нуклеозидов и ингибиторы протеаз, которые мы можем совершенствовать и без усиления патогенов. Мы также умеем предотвращать инфекции и/или снижать тяжесть заболеваний с помощью вакцин, нацеленных на те же самые H- и N-антигены, которые, как мы знаем, распознает наша иммунная система, чтобы противостоять гриппу. Фушье создал нечто, чего нет в природе. То, на выведение чего у него ушло меньше месяца, не возникло естественным путём, несмотря на то что птичий грипп распространялся десятилетиями, заражал множество птицеферм, норковых ферм и многое другое — и всё это не привело к появлению пандемического патогена, созданного Фушье.

Риски, между тем, практически безграничны. Птичий грипп, с которого начал доктор Фушье, имел 50-процентный коэффициент смертности, что более чем в 100 раз тяжелее, чем SARS-CoV-2. Фушье не знал, что произойдёт с коэффициентом смертности в конце его эксперимента. Он знал только то, что его программа выведения вируса повысит его передаваемость млекопитающим. Если бы подобный вирус вырвался из лаборатории, только вызванная непосредственно им болезнь могла бы убить 30% человечества. Такой вирус мог бы перегрузить системы здравоохранения: людям было бы сложно дышать, а их родственники умирали бы, не имея возможности обратиться за помощью. Наша медицинская система прекратила бы работу, а все наши экономические системы потерпели бы катастрофический крах из-за массового невыхода людей на работу. Это вызвало бы экономическую катастрофу, которая могла бы повлиять на распределение и способность людей приобретать пищу, энергию и другие критически важные товары. Если бы одна из ядерных держав сочла случайный выброс усиленного потенциально пандемического патогена актом войны, то не исключено, что это спровоцировало бы ядерный конфликт: какой логикой бы не руководствовалась эта страна — будь то принятие возбудителя болезни за оружие или принятие вспышки заболевания за настолько серьёзный ущерб национальной безопасности, что необходимо нанести ответный удар. Наилучший сценарий, связанный с неконтролируемым выбросом усиленного потенциально пандемического патогена, — это что-то вроде случая с SARS-CoV-2: вирусом, по счастливой случайности, гораздо менее тяжёлым (например, у SARS-CoV-1 смертность от инфекции составляла 10%, а у SARS-CoV-2 — 1/10-/30 от этого показателя). Миллионы людей погибнут, и если об этом происшествии станет известно (а по общему мнению, оно должно быть предано огласке для привлечения виновных к ответственности), тогда это оставит историческое пятно на этой небольшой области науки, изучающей потенциально пандемические патогены.

Выгода: пока никакой. Риски: от 20 миллионов погибших (относительно благополучный сценарий) до крупнейшего события с массовыми жертвами в истории человечества и, возможно, конца человеческой цивилизации. Поэтому многие здравомыслящие учёные вежливо отказались от усовершенствования потенциально пандемических патогенов.

Если эти аргументы против опасных исследований с приобретением функций звучат вполне разумно, то это потому, что так оно и есть. Я количественный биолог, и моя работа заключается в оценке вероятности событий и их тяжести, если они произойдут. Нет никаких данных о том, что такие исследования могут уменьшить тяжесть пандемий. Между тем, есть чёткие данные и причины, по которым она повышает их вероятность и увеличивает тяжесть пандемии, вызванной несчастным случаем, связанным с исследованиями, когда исследователи делают патогены более трансмиссивными и вирулентными, чем встречающиеся в природе.

Кто выступил против таких простых аргументов против усовершенствования потенциально пандемических патогенов? Почему? Кто финансировал их работу? Какие системы в науке смогли преодолеть такую простые расчёты, чтобы поддержать сторону, идущую на риск с настолько небольшими выгодами?

Чтобы разобраться в этой предыстории пандемии COVID-19, необходимо знать об организации «Учёные за науку» и её роли академического лобби, выступающего за усовершенствование потенциально пандемических патогенов.

«Учёные за науку» — патогенное академическое лобби

Работа Рона Фушье 2011 года была опубликована в 2012 году в Science — официальном журнале Американской ассоциации содействия развитию науки (AAAS — п. п.) и одном из крупнейших журналов в мире. Сегодня мы любим говорить, что «свобода слова» — это не «свобода охватов»; а AAAS удостоила опасную работу Фушье чести исторических охватов.

Зачем журналу поощрять такую опасную работу? Во-первых, журналы зависят от продаж. А что может лучше стимулировать продажи, чем публикация этой захватывающей демонстрационной выходки, который заставил учёных во всем мире ужаснуться и быть готовыми к сопротивлению? Пока шли споры об этичности выходки Фушье, приостановили ли учёные свою работу, чтобы дождаться какого-то решения? Нет.

Вместо этого в июне 2014 года группа учёных под руководством Йошихиро Каваоки из Висконсинского университета в Мэдисоне создала в лаборатории вирус, похожий на вирус испанского гриппа 1918 года. Этот вирус убил примерно столько же людей, сколько Вторая мировая война. На развилке дорог исследователи увидели указатель «Используйте биотехнологическую некромантию для воскрешения испанского гриппа 1918 года» — и пошли именно по этому пути. Зачем кому-то выбирать путь исследований, ведущий к таким ужасам?

Почему эти патогены создаются в наших университетах? Начнём с того, что учёные увидели славу и финансирование, которые получил Фушье, увидели публикацию в Science — и поняли, что это острая тема. Отлично. На социальном уровне эти самовлюблённые учёные превратили заигрывание с ящиком Пандоры в рискованную прихоть, способ привлечь внимание аудитории ради собственной выгоды, мало чем отличающуюся от выходок «Чудаков», по типу того, когда Джонни Ноксвилл и Стив-О разводили Эболу. Сознательные люди с явным ужасом взирали на происходящее, не в силах остановить эту безрассудную, маниакальную работу.

Но в самом деле. Почему? Исследователи утверждали, что вирус птичьего гриппа, распространяющийся среди птиц, похож на вирус испанского гриппа 1918 года. А потом решили оказать этому вирусу услугу, сделав его ещё более похожим на этот вымерший штамм гриппа, который убил 50 миллионов человек, и задались вопросом: «Станет ли он от этого опаснее?» Я знаю, что не бывает глупых вопросов, но если бы они были, то это точно один из них. Ведь если ответ на него «нет», то исследование было бессмысленным, а если «да» — то оно бессмысленно, тривиально и опасно. Очевидно, что если у нас есть один чрезвычайно опасный патоген и мы берём другие не настолько опасные патогены и делаем их более похожими на чрезвычайно опасный патоген, то следует ожидать, что это сделает не настолько опасный патоген ещё опаснее. Неудивительно, что химеры птичьего гриппа образца 1918 года обладали промежуточной передаваемостью. Введение этим вирусам птичьего гриппа частей воскрешённого гриппа 1918 года усиливало тяжесть заболевания у мышей, зараженных этими неестественными химерными вирусами. Вот это да: грипп Франкенштейна оказался опасным.

Каваока опубликовал свою работу в июне 2014 года. Как и выходка Фушье, его чрезвычайно рискованная работа вызвала возмущение учёных, обозревавших эту работу. Создание потенциально пандемического патогена, более похожего на пандемический патоген, имело очевидное следствие — потенциально пандемический патоген стал ещё опаснее. Не было разработано никаких контрмер, не было создано никаких вакцин. Не было создано ничего, имеющего производственную ценность. Риски заключались во внешних катастрофах, а выгоды — во внутренних академических наградах для Каваоки: публикациях, цитатах и грантах. Как выходка Фушье воодушевила Каваоку, так и, возможно, выходка Каваоки вызвала научный интерес у других и побудила их пойти на больший риск. Среди них были и таких учёные, как Ральф Барик, Питер Дашак и Ши Чжэнли, которые начали рассматривать способы сделать коронавирусы более заразными для человека. За то время, что Каваока поручал своим аспирантам и постдокторантам работать с этими неестественными патогенами, чистый риск, которому подвергается человечество, резко возрос. В параллельной вселенной мы могли бы столкнуться со всплеском гриппоподобного заболевания в Мэдисоне, Висконсин, в 2014 году, до пандемии, которая привела к исторической гибели людей. Это могло бы произойти из-за несчастного случая или из-за рассерженного академика.

К счастью, этого не произошло. Но мы также не извлекли уроков из 2011 и 2014 годов. Почему?

В июле 2014 года группа учёных, глубоко обеспокоенных экспериментом Каваоки, выступила с заявлением. Кембриджская рабочая группа объединила специалистов из многих институтов и областей исследований, которые подписали консенсусное заявление против усиления потенциально пандемических патогенов. Кембриджская рабочая группа указала на инциденты с оспой, сибирской язвой и птичьим гриппом в ведущих лабораториях США как на свидетельство того, что риски таких исследований невозможно снизить даже в самых безопасных условиях, а последствия даже одной ошибки могут быть поистине катастрофическими.

«Эксперименты, связанные с созданием потенциальных пандемических патогенов, должны быть прекращены до тех пор, пока не будет проведена количественная, объективная и достоверная оценка рисков, потенциальных выгод и возможностей снижения рисков, а также сравнение с более безопасными экспериментальными подходами. Современная версия Асиломарского процесса, в рамках которого учёные предлагали правила управления исследованиями рекомбинантной ДНК, могла бы стать отправной точкой для определения наилучших подходов к достижению глобальных целей общественного здравоохранения — победы над пандемическими заболеваниями и обеспечения высочайшего уровня безопасности. По возможности следует использовать более безопасные подходы, отдавая предпочтение им, а не тому или иному подходу, который чреват случайной пандемией», — написали они.

Для большинства людей это звучит разумно, но как это звучит для исследователей, единственные научные идеи которых сводятся к способам того, как сделать опасные патогены ещё опаснее?

И не поспоришь.

Сразу же после Кембриджской рабочей группы возникла группа, выступившая против её идей. Она назвала себя «Учёные за науку». Название как бы говорит: ну что с них взять — пусть мальчишки занимаются наукой. К чёрту этику и оценку рисков! Позвольте учёным занимаются наукой.

«Учёные за науку» бездоказательно утверждали, что они уверены, что рискованные исследования могут быть безопасными, что такая работа необходима для понимания микробного патогенеза, профилактики и лечения. При этом они не приводили никаких обоснований этих утверждений, не оспаривали эмпирические данные о том, что такие исследования приводят к несчастным случаям, и не предлагали конкретных мер противодействия и профилактики. Они утверждают, что выгода непредсказуема и накапливается со временем. Другими словами, они признают, что не могут предвидеть пользу такой деятельности и им просто нужно больше времени, чтобы продемонстрировать эту несуществующую, непредвиденную выгоду. Именно ради академического интереса и непредвиденной пользы они пожелали возобновить работу, которая сделала их знаменитыми и поставила под угрозу человечество.

Стоит внимательно вчитаться в формулировки заявлений «Учёных за науку», поскольку они раскрывают риторические истоки формулировок, которые стали привычным событием и проклятием для большей части общественности во время пандемии COVID-19. Политика общественного здравоохранения в отношении COVID-19 не только отражала необычный анализ издержек и выгод «Учёных за науку», который не только предполагал преимущества и игнорировал издержки, но и ставил в приоритет карьеры и желания академических микробиологов, которые строили свою карьеру, выполняя опасную работу в ущерб широкой общественности.

«Если мы рассчитываем и дальше улучшать понимание того, как микроорганизмы вызывают болезни, мы не должны избегать работы с потенциально опасными патогенами. Из-за этой необходимости, во всём мире были вложены значительные средства в строительство и эксплуатацию объектов BSL-3 и BSL-4 (высокие уровни безопасности биолабораторий — п. п.), а также в снижение рисков различными способами, в том числе нормативными требованиями, проектированием объектов и обучением персонала. Наша самая важная линия обороны — это обеспечение безопасной работы этих объектов и эффективное укомплектование персоналом для минимизации риска, а не ограничение видов проводимых экспериментов», — утверждают «Учёные за науку».

В этом отрывке «Учёные за науку» приравнивают исследования потенциально пандемических патогенов к исследованиям, усиливающим потенциально пандемические патогены. Никто не говорит «не изучайте Эболу», мы говорим «не позволяйте доктору Джонни Ноксвиллу сделать Эболу ещё опаснее, чем она есть!». Нет никаких федеральных законов, запрещающих добычу урана (в конце концов, он в незначительных количества хсодержится во многих обычных почвах и горных породах), однако существуют очень строгие законы, запрещающие обогащение урана.

«Учёные за науку» приравняли исследования естественных патогенов и их усовершенствование для получения неестественных биологических агентов, а потом предложили снизить риски путём выделения им больших средств на новейшее оборудование и увеличения штата сотрудников, а не ограничения типов проводимых экспериментов. Мол, позвольте учёным оставаться учёными, а мальчишкам — мальчишками: не затягивайте бюрократическую волокиту в отношении обогащения урана или выведения патогенов, уничтожающих цивилизацию, просто дайте академическим учёным побольше финансирования и свободы для выполнения этой рискованной работы, несмотря на отсутствие производственных и оборонных выгод и катастрофические риски, связанные с такой деятельностью.

«Учёные за науку» утверждают, что существующих норм достаточно, но не обсуждают никакие пробелы в этих нормах, не говоря уже о том, чтобы рассмотреть геополитические последствия, к которым может привести всего одна авария, и взвесить возможность того, что несчастный случай может быть неверно истолкован как применение биологического оружия (или даже то, как авария, приведшая к гибели близких Дорогого Лидера (так называли Ким Чен Ира — п.п.), может привести к эскалации геополитической напряжённости). В заключение они называют позиции своих оппонентов догматическими.

«„Учёные за науку“ придерживаются разных мнений о том, как лучше всего оценивать риски. Однако сохранение догматических позиций не служит доброй цели; ведь только участвуя в открытых конструктивных дебатах, мы можем учиться на опыте друг друга. И что самое главное — мы едины как эксперты, стремящиеся к тому, чтобы здоровье населения не было поставлено под угрозу, а репутация науки в целом и микробиологии в частности была защищена».

Здесь мы наблюдаем появление формулировок, которые стали повсеместными во время пандемии COVID-19. Формулировка «мы едины как эксперты» вводит аргумент авторитета и дисциплинарные войны за сферы влияния, которые были характерны для научных дискуссий и политики общественного здравоохранения во время COVID-19, включая утверждения о «научном консенсусе» в отношении политики борьбы с пандемией. Эти эксперты стремились к тому, чтобы «здоровье населения не было поставлено под угрозу», а «репутация науки... была защищена». Они утверждают, что открыты для дискуссий, но в том же абзаце называют другие взгляды догматическими, мало чем отличаясь от многих учёных, создающих видимость вовлечённости и терпимости и желающих «сокрушительного уничтожения» общественного здравоохранения во время пандемии и научных взглядов, отличных от их собственных. Они требуют, чтобы дискуссии проходили на их родной территории, в журналах, где они являются редакторами и рецензентами, где у них есть право вето на высказывания, которые проходят через их образцово нетерпимые фильтры.

«Учёные за науку» не связаны с производственной сферой. Хотя номинально их и финансировали деньгами, выделенными на биозащиту, они публиковали свои неестественные ужасы в открытом доступе, тем самым создавая угрозу. Они популяризировали опасные протоколы, вместо того чтобы просто осведомить наши оборонные и разведывательные сообщества об угрозах. Банальность их эзотерических академических мотивов во имя славы и финансирования, публикаций, цитирования и грантов, в равной степени трагична и комична. Если бы их лоббистские усилия не увенчались успехом и наша система науки не поощряла бы такую опасную деятельность, мы могли бы посмеяться над их заявлениями о том, что учёным надо позволить «оставаться учёными».

Вместо этого мы сжимаем кулаки и рыдаем, потому что они добились успеха, пошли на непостижимый риск, а созданная ими система «учёных, остающихся учёными», вероятно, стала причиной пандемии, которая привела к 20 миллионам смертей, не подарив миру ничего ценного в производственном плане. Они признали, что их путь не несёт никакой пользы для производства, но всё равно пошли по нему из банальных академических соображений. Поэтому «Учёные за науку» были и остаются патогенным академическим лобби, а не лобби биозащиты и производства. Они просто хотели повысить патогенность патогенов ради статей, грантов, славы и эзотерического понимания механизмов болезни без прямого применения в производстве или биозащите. Мы могли бы поговорить о биозащите, о конвенции по биологическому оружию, о программах боевого биологического оружия России и Северной Кореи, но разговор был не об этом.

Разговор шёл о том, чтобы позволить государственным университетам создавать биологические вещества, способные вызвать катастрофы в сферах международной безопасности, здравоохранения и геополитики... потому что некоторым учёным были нужны пугающие статьи, которые принесут им славу и увеличение финансирования на более крутые технологии и большее количество персонала.

«Учёные за науку» во время пандемии COVID-19

Защищайте науку. Называйте несогласных антинаучниками. Позвольте учёным оставаться учёными.

История споров вокруг опасных исследований по приобретению функций помогает нам контекстуализировать современную риторику, понять, кто есть кто и почему они говорят то, что говорят в дебатах о происхождении COVID-19. Каждый учёный, участвовавший в ожесточённых дебатах 2011-2019 годов, участвовал в этой исследовательской этической битвой. Академики, стоящие за «Учёными за науку», закалились в огне этих дебатов, сформировали исследовательские картели, определяемые общими убеждениями, и начали презирать тех, кто пытался регулировать их деятельность в 2014 году. Научная риторика о пандемии COVID-19 определялась ведущими учёными, и эти ведущие учёные встали на сторону «Учёных за науку».

В число соучредителей «Учёных за науку» входят Рон Фушье и Йошихиро Каваока. К ним присоединились люди, чьи имена, достойны упоминания, учитывая их роль в нашем сегодняшнем затруднительном положении. Это Кристиан Дростен, Винсент Раканьелло (советник яростно выступающей за зоонозное происхождение вируса Анджелы Расмуссен), Дэвид Моренс (Национальные институты здравоохранения/Национальный институт аллергии и инфекционных заболеваний США (NIH/NIAID — п. п.)), шесть других учёных из NIH/NIAID (все со звёздочкой о том, что они подписываются как частные лица, а не действуют от имени NIH/NIAID, при том, что никто из NIH/NIAID не сделал того же для Кембриджской рабочей группы). В списке можно найти Кадлу Фёрт (сейчас она работает в EcoHealth Alliance Питера Дашака), Стивена Голдштейна (соавтора некорректной статьи за авторством Воробья, Пикара и других), Яна Липкина (автора «Проксимального происхождения»), Фолькера Тиля, Фридемана Вебера, еще четырёх учёных из Университета Эразма, которые тесно сотрудничают с Марион Купманс, а также многих других. В дальнейшем, я буду выделять жирным шрифтом имена «Учёных за науку» и их близких коллег.

Кембриджская рабочая группа выиграла битву 2014 года и добилась введения моратория на опасные исследования с приобретением функций в 2014 году. Однако «Учёные за науку», в том числе 7 членов NIH/NIAID в их рядах, продолжали лоббировать интересы чиновников из NIH и NIAID. В конце концов Энтони Фаучи, человек, определяющий американские расходы на биозащиту, решил совместно с главой NIH Фрэнсисом Коллинзом дать новое определение понятию «опасные исследования по приобретению функций». Они изменили его, сказав, что если вы усиливаете потенциально пандемические патогены с целью (или с надеждой) создания вакцины — это не «усиление потенциально пандемических патогенов». В 2016 году Питер Дашак из EcoHealth Alliance (где сейчас работает Кадла Фёрт) поблагодарил своих руководителей программ в NIH и NIAID за отмену приостановки финансирования исследований с приобретением функций.

Учёные снова могут заниматься наукой!

В 2016 году Дашак помог Уханьскому институту вирусологии создать новый инфекционный клон, rWIV1 (SARS-подобный коронавирус летучих мышей — п.п.). В 2017 году Дашак помог Бену Ху и коллегам из Уханьского института вирусологии заменить спайк-гены в связанных с SARS коронавирусах летучих мышей, что в конечном итоге, как и предполагалось, повысило их заразность. Они заменили спайк-гены с явной целью выяснить, какие химеры наиболее заразны, и предсказуемым следствием их усилий по повышению потолка заразности SARS-подобных коронавирусов летучих мышей стал химерный вирус, который повысил потолок заразности. В 2018 году Дашак предложил ещё больше поднять этот потолок, вставив участок расщепления фурина в инфекционный клон SARS-подобного коронавируса летучей мыши. В 2019 году группа, которую Дашак собрал в Ухане специально для этой работы по усовершенствованию связанных с SARS коронавирусов, получала поддержку от NIH и NIAID.
В конце 2019 года в Ухане, в нескольких минутах ходьбы от Уханьского института вирусологии, появился связанный с летучими мышами и SARS-коронавирусами SARS-CoV-2, содержащий участок расщепления фурина, никогда ранее не встречавшийся в SARS-коронавирусах, не оставивший следов в сетях торговли животными, возникший с удивительно высокой аффинностью к рецепторам человека и содержащий в своем геноме необычные швы, соответствующие инфекционному клону.

В январе 2020 года Кристиан Андерсен и Эдди Холмс пришли к выводу, что лабораторное происхождение вируса наиболее вероятно. Они связались с доктором Фаучи, и доктор Фаучи организовал созвон.

Кого доктор Фаучи пригласил на созвон в этот переломный момент истории?

Доктор Фаучи пригласил главу Wellcome Trust Джереми Фаррара. Для контекста: Wellcome Trust — один из крупнейших в мире спонсоров медицинской науки, который поддерживал Коалицию за инновации в области обеспечения готовности к эпидемиям (CEPI — п. п.). CEPI в свою очередь поддерживала Глобальный проект Virome, а Дашак распоряжался в нём финансами. Фаррар не был экспертом в области криминалистики или биоинженерии, он был влиятельным человеком, управляющим огромным некоммерческим хедж-фондом (по сути), который использовал прибыль от капитала для финансирования науки. Этот фонд имеет финансовый конфликт интересов, связывающий Фаррара с уханьскими лабораториями и его британскими коллегами, сотрудничавшими с уханьскими лабораториями. Все трое присутствующих на звонке спонсоров были напрямую связаны с исследователями, чьи результаты опасных исследований с приобретением функций могли стать причиной пандемии. Фаучи и Коллинз были прекрасно осведомлены о том, что исследования Дашака включали в себя работу по усилению функций связанных с SARS коронавирусов в Ухане. Им также было известно, что в 2017 году они встали на сторону организации «Учёные за науку» и воспользовались своими официальными полномочиями, чтобы отменить мораторий на эти рискованные исследования. Если Андерсен и Холмс правы, то и Фаучи, и Коллинз, и Фаррар могут стать субъектами расследований и надзорных слушаний. Если Андерсен и Холмс правы, история может даже возложить ответственность за эту вспышку на Фаучи, Коллинза и Фаррара, поскольку они финансировали Дашака и поддерживали «Учёных за науку».

Кого пригласили эти конфликтующие спонсоры в этот переломный момент истории?

Они пригласили участников «Учёных за науку» Рона Фушье, Кристиана Дростена, коллегу Фушье по Университету Эразма Марион Купманс, Пола Шрайера из Wellcome Trust и некоторых других. Примечательно, что на этом звонке не присутствовали (1) американские эксперты-криминалисты из ФБР, (2) директор Центра по контролю и профилактике заболеваний США и противник исследований с приобретением функций доктор Роберт Редфилд, или (3) кто-нибудь из Кембриджской рабочей группы. После этого звонка была написана и опубликована статья «Проксимальное происхождение», гострайтером которой выступил Джереми Фаррар, а соавтором — Ян Липкин из «Учёных за науку».

Примерно в это же время Питер Дашак начал готовить письмо журналу The Lancet, в котором назвал лабораторные теории происхождения вируса «теориями заговора». Дашак готовил это «Заявление» вместе с Ральфом Бариком и Линфой Вонг (двумя соавторами заявки на грант 2018 года), но не подписал его. Список подписантов приведён ниже:

Давайте разберёмся в авторах этого заявления.

Юм Филд — советник EcoHealth Alliance по науке и политике в Китае, Уильям Кейриш — исполнительный вице-президент EcoHealth Alliance по здравоохранению и политике, а также Рита Колвелл, входящая в совет директоров EcoHealth с 2012 года.

Скажу лишь то, что EcoHealth Alliance в этой статье представлен отлично.

Мы также видим Джереми Фаррара, главу Wellcome Trust, который сыграл важную роль в создании, подготовке, написании, публикации и популяризации рукописи «Проксимального происхождения». Наряду с Фарраром мы видим последнего уважаемого автора, Майка Тернера, директора по науке в Wellcome Trust. Другими словами, на созвон по поводу «Проксимального происхождения» в начале февраля Фаррар пригласил своего нового (с 2019 года) исполнительного директора Пола Шрайера, чтобы тот послушал тихие разговоры о вероятном лабораторном происхождении SARS-CoV-2, а через несколько недель Фаррар привел и своего нового (с 2019 года) директора по науке Майка Тернера для подписания заявления Дашака. Фаррар использовал свое влияние главы Wellcome Trust, одного из крупнейших в мире фондов, финансирующих медицинские науки, и связанного с исследованиями Дашака в Юго-восточной Азии, чтобы назвать теории лабораторного происхождения «теориями заговора». Он нигде не упоминает связь между финансированием Wellcome Trust компании EcoHealth Aliance или предложением EcoHealth Alliance создать вирус, подобный SARS-CoV-2, в Ухане в 2018 году, и получением финансирования от NIAID в 2019 году.

Следующие авторы статьи также состояли в «Учёных за науку»:

• Рональд Корли
• Кристиан Дростен (был на созвоне по поводу «Проксимального происхождения»)
• Джози Голдинг
• Александр Горбаленя, заявил о прошлом/продолжающемся сотрудничестве с исследователями коронавируса в Китае.
• Джеральд Т. Койш
• Питер Палезе
• Канта Суббарао

У остальных авторов этого заявления также есть свои истории, большинство из которых — научные. Они пересекаются с историями важнейших спонсоров, исследователей и исследований и лежащих в основе расследования о лабораторном происхождении вируса. Вот краткий обзор тех, кто отметился в письме, опубликованном в Lancet:

• Чарльз Калишер, в прошлом сотрудничал с Дашаком и Филдом.
• Деннис Кэрролл, руководитель Глобального проекта USAID Virome, того самого проекта, который получал финансирование Wellcome Trust через CEPI, и проекта, казначеем которого был Питер Дашак.
• Луис Энхуанес, в прошлом сотрудничавший с Кристианом Дростеном, Питером Дашаком, Ральфом Бариком и даже с Роном Фушье. Объявил о прошлом/продолжающемся сотрудничестве с исследователями коронавируса в Китае.
• Барт Хаагманс, сотрудничает с Дростеном, Купманс и Фушье.
• Джеймс М. Хьюз, давний соратник Питера Дашака
• Сай Кит Лам, малазийский вирусолог и давний соратник Дашака
• Хуан Люброт, советник по науке и политике EcoHealth Alliance
• Джон С. Маккензи, советник по науке и политике EcoHealth Alliance, который [заявил о прошлом/продолжающемся сотрудничестве с исследователями коронавируса в Китае.]https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC8257054/)
• Йонна Мазе, председатель проекта USAID PREDICT («предсказать», программа сбора вирусов — п.п.), сотрудничающего с исследователями коронавируса в Китае на момент написания статьи.
• Стэнли Перлман, заявил о прошлом/продолжающемся сотрудничестве с исследователями коронавируса в Китае.
• Лео Пун, заявил о прошлом/продолжающемся сотрудничестве с исследователями коронавируса в Китае.
• Линда Саиф, давний соратник Питера Дашака, Ральфа Барика и других.

Лоуренс К. Мейддофф и Бернард Ройзман — два автора, не имеющих очевидной связи с Дашаком, Бариком, Фушье, Дростеном, Китаем или «Учёными за науку», о которых мне известно.

Опять-таки, этот ключевой материал, обличающий теории лабораторного происхождения, был опубликован с участием «Учёных за науку», а не с кем-то из членов Кембриджской рабочей группы.

Проект USAID PREDICT здесь тоже упоминается. Пока вы помните о PREDICT, давайте пересмотрим ещё одно сообщение. Вскоре после публикации письма в The Lancet Дашак написал своим коллегам по PREDICT в Калифорнийском университете в Дэвис с призывом не публиковать китайские последовательности из Genbank, поскольку «их наличие в рамках проекта PREDICT привлечёт крайне нежелательное внимание к Калифорнийскому университету в Дэвисе, PREDICT и USAID».

Итак, Дашак подготовил письмо, в котором все лабораторные теории происхождения вируса называются «теориями заговора». В этом письме также фигурируют такие спонсоры деятельности Дашака, как Деннис Кэрролл, Йонна Мазе (USAID) и Джереми Фаррар (Wellcome Trust), а также семь соучредителей и участников «Учёных за науку».

Как я уже сказал, пропасть, разделяющая учёных по поводу этих рискованных исследований до появления ковида, определяет рефлексивные взгляды учёных на его происхождение сегодня. Современные исследовательские группы формируются на основе общих убеждений, и учёные с одной из сторон этой пропасти обрели союзников в лице глав крупнейших в мире спонсоров медицинских наук: Фаучи, Коллинза, Фаррара (и USAID). Эта сеть научных союзников, репутация которых была связана с участием в рискованных исследованиях и с их продвижением, превратилась в сплетение конфликтов интересов. «Учёные за науку» коррумпировали научную власть и неэтично использовали своё положение, например, продвигая, пропагандируя и с помощью гострайтинга создавая ложные утверждения о том, что лабораторное происхождение «неправдоподобно» и что теории лабораторного происхождения — это «теории заговора».

Любой, кто пытается полагаться на заключения экспертов о происхождении ковида, должен быть осведомлён об этом конфликте интересов в сердцах и умах ученых в этой области. Их исторический конфликт интересов лежит в основе их современных взглядов и помогает нам разобраться в многообразии научных точек зрения на происхождение вируса.

История раскрывает то, что общественность могла упустить

Узнав о февральском звонке и прочитав эти документы в начале 2020 года, многие могли не заметить этого исторического контекста. «Проксимальное происхождение» было представлено общественности как работа экспертов, развенчивающая «теории заговора». Статья казалась независимой, поскольку Андерсен и другие не раскрыли роли спонсоров Дашака из NIH, NIAID и Wellcome Trust, которые выступили её гострайтерами, вдохновителями и распространителями, а также пригласили на созвон имеющих конфликт интересов «Учёных за науку» в качестве своих «независимых» экспертов. Люди, связанные с лабораториями Уханя, исказили научные данные, чтобы заявить, что лабораторное происхождение не правдоподобно. Написанные гострайтерами тексты и предвзятые рассуждения с целью обмануть общественность научными заявления, исходящими от людей, которые знали, что лабораторное происхождение «чертовски вероятно», можно разумно рассматривать как кампанию по дезинформации.

Действуя в качестве главы NIAID, доктор Фаучи дал толчок этой дезинформационной кампании. Он представил «Проксимальное происхождение» в международных новостях и заявил, что не знает, кто его авторы, из-за чего возникла иллюзия, что авторы не зависимы от него. При этом доктор Фаучи был достаточно хорошо знаком с Яном Липкиным, чтобы отправить ему поздравление по электронной почте, когда Липкин получил научную премию от Китая в 2016 году. Также доктор Фаучи достаточно хорошо знал Андерсена, чтобы позвонить ему, когда Джесси Блум обнаружил удалённые последовательности, усложнившие нашу оценку ранней вспышки SARS-CoV-2. А Эдди Холмса знали вообще все, даже Народно-освободительная армия Китая и учёные из Уханя, поскольку Холмс был первым западным учёным, опубликовавшим геном SARS-CoV-2. Он также помог китайским учёным охарактеризовать ближайшего родственника SARS-CoV-2 — результаты были опубликованы Уханьским институтом вирусологии. Я ни на секунду не верю доктору Фаучи, когда он утверждает, что не знал, кем были авторы.

Чтобы понять, насколько очевидна эта нечестность, надо быть учёным в этой сфере, и если знать историю, то можно сразу понять, почему так произошло. В 2014 году Фаучи встал на сторону «Учёных за науку»: он отменил мораторий на опасные исследования с приобретением функций, а затем NIAID начал финансировать коллег из проекта Дашака DEFUSE (Defusing the Threat of Bat-borne Coronavirus — устранение угрозы коронавируса летучих мышей — п. п.) для работы в Ухане в 2019 году. Доктор Фаучи моментально забеспокоился о том, что лабораторное происхождение может указывать на программы его собственного института. Услышав заявление Андерсена и Холмса о том, что произошедшее может быть вызвано лабораторной утечкой вируса, Фаучи глубокой ночью переслал документ от Барика Хью Очинклоссу, сказав, что есть срочные задачи, которые необходимо выполнить (Барик был одним из руководителей DEFUSE). Фаучи собрал сеть спонсоров с высоким уровнем конфликта интересов, те в свою очередь собрали сеть учёных с высоким уровнем конфликта интересов и хирургическим путём исключили из неё экспертов без этих конфликтов интересов, а Дростен, Фушье, Купманс и другие использовали этот созвон, чтобы оказать давление на Андерсена, Холмса, Липкина и прочих и заставить их заявить, что лабораторное происхождение «неправдоподобно».

После этого звонка Андерсен получил грант в размере 9 миллионов долларов, одобренный подписью Фаучи.

Представители общественности могли прочитать письмо в журнале The Lancet, не зная, что семь соавторов — это члены «Учёных за науку», которые в 2014 году лоббировали деятельность, предположительно вызвавшую пандемию в 2019 году. Многие другие соавторы письма в The Lancet либо работали с организацией, которая в 2018 году предложила создать вирус, подобный SARS-CoV-2 (EcoHealth Alliance), либо финансировали эту организацию (Wellcome Trust, USAID), либо сотрудничали в рамках соответствующей работы (PREDICT), либо были тесно связаны с этой сетью.

За учёными с теми же именами и историями продолжил тянуться след публикаций. Каждая работа, заявляющая о зоонозном происхождении, широко освещалась в международных СМИ. Если бы мне пришлось гадать, я бы поставил на то, что в несбалансированном освещении этой области науки в СМИ сыграло свою роль некое сочетание официальных рекомендаций спонсоров медицинских наук (Фаучи, Коллинза, Моренса) для журналистов по освещению этой работы и преимуществ при обеспечении связей со СМИ, которые можно было получить от должностных лиц благодаря работе по «Проксимальному происхождению» и благословению Фаучи. Поскольку учёные конкурируют за нарративы, нет большей силы, чем охват аудитории. А нарративы работ по зоонозному происхождению и их авторов получили охваты, которые превосходили их обычное влияние сильнее, чем в случае любых других научных работ, которые я видел.

В научной войне по поводу происхождения COVID-19 отметилось много знакомых нам имён. Естественно, затем Стивен Голдштейн станет соавтором критически ошибочных работ о зоонозном происхождении, как и близкая коллега Фушье Марион Купманс и студентка Винсента Раканьелло Анджела Расмуссен. В 2021 году, координируя действия против «последней линии атаки», Дэвид Моренс дал указание авторам «Проксимального происхождения», Стивену Голдштейну и другим связываться с ним через gmail, а не через его электронный адрес в NIH/NIAID, чтобы снизить риск того, что эти официальные электронные письма в адрес NIH/NIAID будут получены в рамках Закона о свободе информации.

Когда мы с Валентином Бруттелем и Тони Ван Донгеном опубликовали нашу работу, в которой обсуждалось, что карта BsaI/BsmBI необычна для коронавирусов из дикой природы и соответствует инфекционному клону, кто мог бы опровергнуть наши утверждения, кроме участников «Учёных за науку», таких как Фридеман Вебер, который решил исказить нашу работу. Он заявил, что ферменты типа IIs могут использоваться только для сборки No See’Um, и упустил их документально подтвержденную роль в методе сборки, предложенном нами до ковида, и даже в технике No See’Um, часто требующей модификации рестрикционных карт. Если уж на то пошло, доктор Бруттель подписал консенсусное заявление Кембриджской рабочей группы. Как вы думаете, кто был рецензентами, редакторами или членами совета директоров журналов, которые следят за рецензированием работы Бруттеля и других?

Это скандальная история на следующий раз.

Когда Джонатан Лейтэм появился на крупной конференции по коронавирусам и попытался представить материалы по своей собственной теории лабораторного происхождения SARS-CoV-2, Фолькер Тиль — организатор конференции — не позволил доктору Лейтэму поделиться своей работой. А как же «открытый диалог» и различные точки зрения, которые, как утверждается, поддерживают «Учёные за науку»? Когда эти учёные занимают властные позиции, они исключают различные точки зрения и подавляют открытый диалог. Именно поэтому они призвали к тому, чтобы этот «открытый диалог» происходил на их собственной территории, например, в журналах по вирусологии, в редакционных советах которых они состоят, или на конференциях по вирусологии, которые они организуют.

Когда пандемия охватила весь мир, большинство представителей общественности отчаянно нуждалось в защите и безопасности. Фаучи стал «доктором всея Америки», не раскрыв при этом информацию о конфликте интересов, а небольшая сеть академических учёных нарекла себя научными спасителями в разгар глобального кризиса, который, возможно, вызвали их коллеги. И эта крайне конфликтная группа учёных, находящихся по одну сторону пропасти разногласий 2014 года, использовала своё влияние для «защиты науки» и «защиты общественного здоровья»: организовала «сокрушительное уничтожение» другого мнения и подавление весьма правдоподобной теории о том, что исследования, которые они лоббировали, могли вызвать катастрофу, о которой их все предупреждали.

Пандемию COVID-19 имеет смысл рассматривать в контексте истории «Учёных за науку», созданных ими конфликтов интересов, этики, которую они установили, а также центров академической власти, поддержкой которых они заручились ещё появления SARS-CoV-2 в лабораториях их коллег.

Патогенное академическое лобби

История длинна, и любая её часть неполна. Я слышал, что Аристотель предпочитал Гомера Гесиоду, потому что пока Гесиод начинал рассказы с начала мироздания, Гомер переходил к сути и излагал только факты, необходимые для понимания конкретной истории. Существует больше фактов, больше истории, чем представленном мной сюжете, и есть история, которая уходит корнями в прошлое на десятилетия, так что считайте, что этот исторический рассказ идёт по риторическому пути, рекомендованному Аристотелем (по крайней мере мне так сказали).

Искусство истории заключается в сокращении уроков таким образом, чтобы их можно было запомнить. Краткая, сжатая версия этой истории заключается в том, что некоторые учёные проводили рискованные исследования и постоянно получали положительную обратную связь: чем больше они рисковали, чем сильнее до смерти пугали руководителей, тем больше финансирования получали. Учёные, проводившие рискованную работу по изучению потенциально пандемических патогенов, обрели институциональную власть, включая связи во руководстве Wellcome Trust и в NIH/NIAID вплоть до самой верхушки. Они успешно лоббировали Фаучи и Коллинзу отмену моратория на свою работу, которая выполнялась не ради очевидной пользы, а ради славы, финансирования и других непроизводственных, академических целей.

После отмены моратория спонсоры, от NIH и NIAID до USAID, Wellcome Trust (через CEPI) и Gates Foundation (опять же через CEPI), поддержали эту деятельность, создав сложную сеть конфликтов интересов, когда патоген появился на пороге лаборатории, получавшей финансирование для работы с ним. Они также создали нормы в этой области науки, согласно которым публикация «поваренных книг» для приготовления опасных патогенов была не только приемлемой, но и могла сделать вас знаменитым и позволить получать щедрое финансирование. Эти нормы распространились по всему миру, и академические лаборатории начали пробовать свои силы в трюках, подобных тем, что проделывали Каваока, Фушье и Барик.

Поскольку доказательства в пользу лабораторного происхождения продолжали накапливаться, Фаучи и Коллинз привлекли к работе исследователей с самым высоким уровнем конфликта интересов в мире: глав «Патогенного академического лобби», соучредителей «Учёных за науку», таких как Рон Фушье, Кристиан Дростен и их (и Дашака) близкая коллега Марион Купманс. Эти спонсоры скрывали свои роли, побуждая к написанию статей, занимаясь гострайтингом и продвигая публикации, утверждающие, что лабораторные теории происхождения — это «теории заговора». Эти спонсоры использовали своё служебное положение, чтобы повысить охваты статей, которые они помогали писать: от Фаучи, представлявшего «Проксимальное происхождение» на национальном телевидении, до Фаррара, который написал редакторам Nature, привлёк филиалы Wellcome Trust к подписанию «Заявления» Дашака и использовал своё положение главы одного из крупнейших в мире фондов, финансирующих медицинскую науку, для продвижения работ, которые он помогал писать в качестве гострайтера. В этих работах он называл теории лабораторного происхождения «теориями заговора», а лабораторное происхождение как таковое — «неправдоподобным», и при этом не раскрывал связи Wellcome Trust с Дашаком и лабораториями, о которых шла речь. Вскоре после написания «Проксимального происхождения» по инициативе доктора Фаучи, один из авторов статьи Кристиан Андерсен получил грант в размере 9 миллионов долларов от NIAID этого же доктора Фаучи. К моменту созвона 1 февраля заявка Андерсена на грант была рассмотрена, но ещё не одобрена. В силах Фаучи было отклонить заявку Андерсена на грант, и Андерсен должен был об этом знать, когда сидел в одной комнате с Фаучи, Фарраром и Коллинзом и подвергался упрёкам со стороны Фушье, Дростена, Купманс и других.

За пределами этой паутины конфликтов интересов вокруг лабораторий в Ухане независимые учёные стали документировать доказательства, подтверждающие лабораторное происхождение вируса. В то же время «Учёные за науку», Дашак и другие их коллеги начали использовать свою сеть (например, Раканиелло + Расмуссена), свой контроль над научными должностями (например, Тиля) и свои связи в СМИ (например, Холмса, Андерсена и прочих, размещающих статьи в The Guardian, NYT и других изданиях) для подавления инакомыслия, запугивания несогласных и проведения дезинформационной кампании беспрецедентного академического масштаба.

Большая часть мира вошла в сферу вирусологии в 2020 году, не зная, что с 2011 года в этой области идёт война из-за рисков, предпринимаемых во время их исследований. На момент появления SARS-CoV-2 рискованные исследования финансировались NIAID Фаучи, NIH Коллинза, Wellcome Trust Фаррара и другими. Проводили эти исследования Фушье, Дростен, Тиль, Дашак и прочие люди, которые занимали руководящие должности и высокие позиции в залах заседаний научных центров власти. Большая часть мира не знала о том, что борьба за институциональную власть началась ещё до COVID-19. Не зная этой истории, большая часть общественности не понимала, что пандемия, вызванная именно теми исследованиями, которые, согласно гипотезе, привели к созданию SARS-CoV-2, станет историческим пятном на репутации всех тех, кто лоббировал позицию о том, чтобы «позволить учёным оставаться учёными». В то же время «Учёные за науку» чётко осознавали репутационные риски, с которыми столкнулись.

Я лично не участвовал в этих дебатах: в 2011-2014 годах я был занят написанием докторской диссертации и изучал эволюцию и конкуренцию в Принстоне, работая через коридор от коллеги Эдди Холмса (и нашего общего друга) Брайана Гренфелла. Я слышал об этих спорах от близких друзей, работающих в лабораториях Гренфелла и других лабораториях по экологии болезней. Мы все обсуждали этику этой деятельности в небольших залах, в пыльных комнатах с эзотерическими математическими книгами на полках. К 2017 году я работал над участием в конкурсе Управления перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA — п. п.) для молодых учёных по изучению происхождения, возникновения и прогнозирования вспышек вируса летучих мышей, а к 2018 году помогал писать заявку на грант для того же конкурса DARPA PREEMPT (PREventing EMerging Pathogenic Threats — предотвращение возникающих патогенных угроз — п.п.), на который Дашак предложил свою заявку на грант для проекта DEFUSE. Я осведомлён о спора на эту тему и знаком со связями этих учёных, но тогда я не стал лезть на рожон. Поэтому теперь я считаю своим гражданским долгом придать контекст нынешним событиям и ознакомить общественность с этой важной эзотерической академической историей, определяющей наши современные дебаты. Когда я услышал, что Фаучи и Фаррар пригласили «Фушье, Дростена и Купманс» в зум-комнату, я сразу понял, что это значит. Список приглашённых на звонок 1 февраля означал, что они позвали трёх учёных с самым высоким уровнем конфликта интересов, учёных, занимающихся лоббированием и исследованиями, усиливающими потенциально пандемические патогены, учёных, чья репутация будет падать, и чьё финансирование резко сократится в случае доказанности лабораторного происхождения.

И эту социально-научную историю я вижу повсюду. Действительно, когда люди вроде Питера Хотеса заявляют о существовании «антинаучного» движения, в игру вступает интересная социология, поскольку наука гораздо шире микробиологии, не говоря уже о небольшой части микробиологии, изучающей потенциально пандемические патогены, и её микроскопической части, стремящейся улучшить потенциально пандемические патогены. «Учёные за науку» попытались возвести себя и свою работу в ранг «Науки», а не признать то, что они являются крошечной каплей в огромном множестве научных областей и начинаний. Надев на себя мантию «защитников Науки» (а не какой-то нишевой, микроскопической её части), эти исследователи пытаются создать ложную солидарность с другими сферами науки, которые лучше справляются со своими рисками, или с областями науки вроде климатологии, вся цель которой — понять и смягчить риски, которые они не смогли бы спроектировать. Во время появления SARS-CoV-2 Хотес, хотя и не был участником «Учёных за науку», заключил с Уханьским институтом вирусологии контракт на вирусологическую работу. Этим в том числе занимался Ши Чжэнли и его коллеги, которые были очень заинтересованы в протеолизе, опосредующем вход в клетку и расширяющем тропизм хозяина и тканей, что мы наблюдаем в случае участка расщепления фурина в SARS-CoV-2.

Это узкое, тесно связанное между собой меньшинство активно высказывающихся вирусологов объединено между собой конфликтами интересов, связанными с их исследованиями и субподрядчиками, в отношении которых ведется расследование, репутационными рисками, возникшими из-за прошлых попыток лоббирования в пользу рискованных исследований ради жалких выгод в виде финансирования и славы. До ковида они лоббировали свою позицию против регулирования своей работы. Сегодня они всё ещё лоббируют передачу им контроля над собственными исследованиями. Они знают, что несчастные случаи в лабораториях могут повлиять на их финансирование и славу, и сильнее всего — несчастный случай в лаборатории, который приведёт к гибели исторического числа людей. Учитывая их экзистенциальные и разрушающие их карьеру конфликты интересов в этом вопросе, они не могут быть теми беспристрастными экспертами, которые нам нужны. Рядовой гражданин не может доверять им в принятии решений, которые будут правильными для всех, или даже для нашей страны — или всего мира. Они — «Учёные за науку», корыстное академическое лобби, чьи карьеры резко разрушатся, если для работы с микроскопическим организмом, способным покончить с человеческой цивилизацией, потребуются проверки биографии, справки о психическом здоровье, алкотестер перед входом в лабораторию или другие минимальные меры защиты от катастрофических рисков, связанных с их исследованиями.

В результате успешного лоббирования и борьбы за власть они получили то, что хотели. Их исследования получили значительное финансирование, их лаборатории были укомплектованы персоналом, они стали известными и востребованными «экспертами» в период пандемии, а усовершенствование потенциально пандемических патогенов распространилось — и для него не требуется даже такой проверки, за которую те же учёные требуют для получения ручного огнестрельного оружия.

По той же причине, по которой мы должны пересмотреть с этической точки зрения фразу «мальчишки остаются мальчишками», мы не должны позволять учёным оставаться учёными. Необходимо установить этические принципы публикации результатов опасных экспериментов. Мы должны рассмотреть законы, которые не позволят учёным полностью перекладывать на других риски своих опасных исследований, получая при этом выгоды в виде славы и открытий. Мы должны официально закрепить обязанность учёных проявлять осторожность при работе с потенциально пандемическими патогенами, чтобы небрежное обращение с ними в ненадлежащих условиях биобезопасности, повлекшее за собой нанесение вреда другим, считалось преступлением. Мы должны приветствовать надзор со стороны независимых органов, способных приостановить и прекратить исследования, польза от которых не перевешивает риски. При этом финансирование групп, занимающихся прекращением рискованных исследований, не должно зависеть от этих самых рискованных исследований. Перед началом ковида Кембриджская рабочая группа проиграла битву, потому что Фаучи и Коллинз использовали свою власть, чтобы переломить ситуацию в пользу дальнейших опасных исследований по приобретению функций. Общественность должна высказать своё мнение по этому вопросу, поскольку риски, которые берут на себя эти узкоспециализированные учёные, явно затрагивают всех нас, а политические решения должны приниматься демократическим путём.

Получат ли учёные, выступавшие наперекор рискованным исследованиям с криками «Остановитесь!», поддержку от общественности теперь, когда общественность обо всем знает? Или «Учёные за науку» продолжат использовать свои преимущества от должностных лиц в СМИ, чтобы ввести общественность в заблуждение относительно истинных рисков своих исследований? Сможем ли мы привлечь мобилизованную общественность к задаче управленческой работы? Или «Учёные за науку» будут использовать своё преимущество в академических кругах, чтобы закрепить за собой центры власти в сфере вирусологии, подавить открытое научное обсуждение вероятного лабораторного происхождения SARS-CoV-2, уйти от ответственности и добиться успеха в своих попытках пролоббировать увеличение финансирования, расширение штата сотрудников и увеличение количества академических исследований, направленных на усиление потенциально пандемических патогенов?

Сможем ли мы предотвратить катастрофический несчастный случай в лаборатории, способный покончить с человеческой цивилизацией, или общественность будет бояться экспертов настолько, что избежит дебатов на эту тему, будет следовать идее «Науки» и «позволит учёным заниматься наукой», даже если эти учёные могут обречь нас всех на гибель?

Я искренне надеюсь, что, разобравшись в истории патогенного академического лобби, общественность сможет принять участие в обсуждении этой темы, выявить конфликт интересов, который есть даже в научном сообществе, и осознать срочную необходимость вмешательства.

Наука — это замечательно. Я люблю науку. Однако наука, как и религия, была прекрасна до того, как в неё вмешались люди. Люди, вовлечённые в эту микроскопическую нишу науки, занимающуюся изучением потенциальных пандемических патогенов, создали неподотчётную систему с неправильно выстроенными стимулами, которая подрывает национальную безопасность и здоровье всего мира. Любая политика, направленная на снижение риска несчастных случаев в лабораториях, должна бороться с «Учёными за науку» и созданной ими системой, в рамках которой некоторые учёные публикуют и широко распространяют результаты опасной работы и протоколы по улучшению патогенов, чтобы напугать людей и использовать их страх для увеличения своего финансирования, а затем использовать это финансирование и славу для защиты центров власти в академических сообществах и использовать свою власть, чтобы избежать ответственности и надзора.

У людей, называющих себя «Наукой» и «экспертами», есть своя история, о которой вы должны знать.