Заблуждение о централизованном планировании никогда не умрёт
Сторонников свободного рынка часто обвиняют в высокомерии. Те, кто поддерживает более жёсткое государственное вмешательство в экономику, изображают своих оппонентов приверженцами догматичной и жёсткой идеологии, которую они хотят навязать сопротивляющейся общественности.
Я думаю, что эта критика справедлива, но только в очень своеобразном смысле. Либертарианцы, в частности, часто считают, что им виднее, чем демократическому процессу, обычным людям и даже большинству экономистов. В то же время идеологической основой позиции свободного рынка является эпистемическое смирение.
Возьмём, к примеру, вопрос о том, должна ли страна проводить промышленную политику, то есть принимать стратегические усилия по развитию отдельных отраслей национальной экономики или производства в целом. Страна может решить, что она хочет, скажем, производить автомобили, вместо того чтобы позволить рынку послать ценовые сигналы о том, чем должны заниматься ее граждане.
Когда я слышу о подобных планах, меня поражает вера, которая при этом возлагается на интеллектуалов и политиков. Мне кажется, что самые умные люди могут быть лишь маленькими винтиками в огромных машинах, которые никто не может понять или контролировать. Я уверен, что парень, управляющий одним автомобильным заводом, или менеджер по логистике крупной сети отелей, возможно, знают, что делают в своей ограниченной сфере деятельности. Но я с подозрением отношусь к тем, кто считает, что у них есть ответы на такие вопросы, как: «На какой работе следует работать большинству людей?» или «Какие товары мы должны производить у себя, а не покупать в Китае?». Если вы считаете, что ваш IQ на 20 пунктов больше, чем у сторонников промышленной политики, но при этом для того, чтобы даже иметь возможность хорошо осуществлять централизованное планирование, вам нужен сверхчеловеческий искусственный интеллект — это высокомерие или смирение? Похоже и на высокомерие по отношению к другим людям, и на смирение в смысле понимания своих ограничений.
Рынки учитывают информацию, необходимую для эффективного распределения товаров и ресурсов. Через систему цен и принимающих решения людей, несущих прямую ответственность, рынки отвечают на бесконечное множество вопросов, которые ни один орган централизованного планирования даже не в состоянии продумать и учесть во всей полноте.
Умеет ли ваша страна делать автомобили? Подходят ли ваши люди по культуре или темпераменту для такой работы? Станет ли их жизнь лучше от принуждения к производству собственных автомобилей или от того, что они просто будут заниматься тем, что приносит наибольшую выгоду, а потом покупать автомобили у других стран? Уверены ли вы, что со всей продукцией и рабочей силой, необходимой для производства автомобилей, рынок не сможет найти лучший способ создания ценностей или совершения технологических прорывов? Получится ли организовать цепочки поставок каждого необходимого для производства автомобиля материала по разумной цене? Каковы эффекты второго и третьего порядка от распределения ресурсов в направлении неэффективного использования, основанного на выборе тех, кто может рисковать своими собственными деньгами?
Многие консерваторы, поддерживающие промышленную политику, похоже, считают экономическую эффективность лишь второстепенной задачей. Они почему-то уверены, что людям, вступающим в брак, создающим семьи и воспитывающим в своих детях добродетель, будут полезны работы на производстве. Как человек, имеющий опыт в области социальных наук, я нахожу абсурдной идею о том, что можно не только планировать экономику, но и предсказывать культурные последствия экономической политики. Этот замысел выходит за рамки всех имеющихся у нас инструментов. То, что в предыдущие десятилетия в США было больше рабочих мест в обрабатывающей промышленности и более высокие показатели создания семей, не означает, что определённая торговая политика может воссоздать культуру Америки времен Эйзенхауэра. Это чистый карго-культизм.
Когда я читаю сайт American Compass, я вижу высокомерие, маскирующее поток бессвязных рассуждений. Структура аргументации в каждой области, как правило, выглядит примерно так:
1. Свободный рынок пришёл к какому-то неоптимальному результату. Это доказывается либо с помощью нескольких наблюдений, либо посредством опроса людей с наводящим вопросом.
2. Очень кстати выясняется, что добровольные взаимообмены с иностранцами, скорее всего, самые вредные. Большинство населения верит в это, значит, это так и есть.
3. Просто забудьте об ошибочности централизованного планирования и предположите, что наши авторы знают, как распределить ресурсы лучше, чем это может сделать рынок. Поверьте, что мы всеведущи и можем предсказать, как все наше великое централизованное планирование повлияет на психологию американцев и их склонность к созданию крепких семей и сообществ.
По моему опыту, очень немногие экономисты-сторонники свободного рынка хотя бы пытаются предсказать, каковы будут социальные последствия предпочитаемой ими политики, в то время как сторонники централизованного планирования этим не гнушаются. Это вполне логично, учитывая высокомерие, связанное с верой в то, что экономику вообще можно планировать. Если вы думаете, что можете победить Дуэйна Джонсона в кулачном бою, то почему бы не победить и медведя гризли? Экономика в лучшем случае может рассказать вам, как разбогатеть, но она не может дать вам ни сообществ, ни крепких семей, ни смысла жизни. Если вас волнует именно это, станьте художником, мотивационным спикером или религиозным лидером. А если слышите, как экономист говорит о том, что предпочитаемые им экономические условия всё это вам предоставят, знайте, что имеете дело с шарлатаном.
В American Compass, похоже, мало заслуживающих доверия экономистов, и его деятельность, как правило, критикуют специалисты в этой области, причем как справа, так и слева. Обычно я не склонен доверять экспертам, но рационально это делать, когда эксперты не только имеют более высокий авторитет, чем непосвящённые, но и более многообразны в своих идеологических взглядах и более скромны в обещаниях того, чего могут достичь, и говорят гораздо более рациональные вещи. Среди учёных American Compass — Майкл Линд, что логично, ведь вся его работа в основном сводится к выдумыванию всякой всячины.
Я в том числе говорил об этой неприязни к грандиозным теориям того, как работает общество и как его можно контролировать в своей статье о просвещённом центризме. Промышленная политика как путь к социальному консерватизму — это утверждение, с которым тяжело даже нормально спорить, потому что оно опирается на образ мышления, начинающийся с нарратива, и только потом находящий данные для его подтверждения.
Приверженцы современных форм централизованного планирования избегают напрямую заявлять о своей мудрости. Они предпочитают ссылаться на предполагаемые доказательства того, что выбранная ими политика работала в прошлом. Единственные незападные страны, которым удалось достичь уровня жизни стран первого мира при большом населении и без изобилия природных ресурсов, находятся в Восточной Азии. Поэтому некоторые утверждают, что успех этих стран объясняется протекционистской политикой. Конечно, если взглянуть на данные IQ населения, то становится ясно, что восточноазиатские страны сильнее всего отстают в экономике. Их показатели инноваций в бизнесе при таком уровне человеческого капитала крайне не впечатляют. Итак, есть простая теория, согласно которой определённые люди беднее всего при коммунизме (например, маоистский Китай и Северная Корея) и богаче, когда рынкам позволяют играть большую роль в распределении ресурсов. При это они находились бы в ещё более выгодном положении, если бы вообще не предпринимали никаких попыток централизованного планирования. Практически всегда, когда вы сравниваете одну и ту же этническую группу в разных странах, скажем, шведов и американцев шведского происхождения, те, кто живут в более капиталистической системе, как правило, оказываются значительно богаче.
Из правила о том, что правительство никогда не должно пытаться управлять промышленностью, могут быть исключения, например, когда производство товара в своей стране оправдано соображениями национальной безопасности. Однако я думаю, что такие ситуации крайне редки, и в большинстве случаев промышленная политика оказывается в руках тех, кто обладает особыми интересами, или опирается на общее желание сделать что-то, что кажется им хорошей идеей.
Идея о том, что позиция сторонников свободного рынка основана на эпистемическом смирении, распространяется также и на социальное государство. Возьмём, к примеру, пенсионное обеспечение. Какими должны быть сбережения людей? Когда они должны получать к ним доступ? Как сбалансировать желание создать семью и завести детей в раннем возрасте с необходимостью обеспечить себе комфорт в старости? Я бы не хотел принимать такие решения за конкретного человека, а тем более разрабатывать универсальный подход и навязывать его целой стране.
Сторонники социального обеспечения ссылаются на то, что уровень бедности среди пожилых людей со временем снизился. И хотя у нас нет никаких альтернативных данных о том, что было бы без социального обеспечения, я готов поверить, что перераспределение денег от одного этапа жизни к другому меняет то, когда человек с большей вероятностью окажется в бедности. Но что с того? Вот некоторые другие вещи, которые изменились с тех пор, как у нас появилось социальное обеспечение: снижение рождаемости, снижение уровня участия мужчин в составе рабочей силы, увеличение возрастного разрыва в уровне благосостояния и рост числа разводов. Можно ли винить во всём этом перераспределение денег в пользу стариков? Опять же, я человек смиренный, так что понятия не имею. Я лишь знаю, что правительство решило принимать решения о выходе людей на пенсию, а сторонники этой идеи сфокусировались на том, что произошло с одной из переменных впоследствии, игнорируя всё остальное в мире, и на основании этого провозгласили победу.
Я думаю, что большинство людей в принципе понимает, что централизованное планирование не имеет смысла в том, что касается отклонений от статус-кво. Почему бы отпускам не работать как социальному обеспечению? Правительство забирает определённую сумму денег из вашей зарплаты, сообщает, когда вы сможете получить её обратно, и разрешает вам тратить накопленные средства на поездки. Уверен, тогда люди стали бы больше отдыхать. Умный аналитик может даже найти какие-нибудь данные, составить ряд предположений, не имеющих под собой никаких доказательств, и прийти к выводу, что государственные фонды отпусков позволяют экономить 200 миллиардов долларов в год на здравоохранении за счёт снижения стресса.
Мы не делаем этого, потому что понимаем, что существует такая вещь, как неоднородность предпочтений. По умолчанию мы считаем, что хотим создать богатое общество, в котором люди смогут решать, тратить ли им свои деньги на отпуск, дома побольше, хобби, детей, более комфортную старость или что-то ещё, что сделает их счастливыми. Однако правительство решило, что некоторые вещи, такие как образование, пенсионные накопления и здравоохранение, просто хороши по своей природе. Поэтому людей нужно обложить налогами, чтобы они получили больше этих вещей, чем если бы были сами по себе. Это отдельный вопрос, не связанный с перераспределением, хотя такие программы часто и приводят к передаче ресурсов бедным. Общественное мнение в целом не имеет устойчивых закономерностей относительно того, от каких видов социального обеспечения оно отказывается, а какие поддерживает, за исключением предубеждения о необходимости сохранения статус-кво. Предоставление социального обеспечения и государственного образования кажутся нам естественными, потому что это то, чем правительство занимается уже давно, в то время как фонды сбережений на отпуск кажутся авторитарным перегибом.
Я думаю, что мы должны подходить к экономическим вопросам так же, как и к социальным: где по умолчанию мы стремимся к свободе и устанавливаем чрезвычайно высокую планку в том, что касается государственного вмешательства. Если парень грубо обращается с женщиной, выход один: либо самим разобраться в отношениях, либо одной из сторон эти отношения прекратить. Но когда мы слышим о том, что работодатель плохо обращается с работником, у многих срабатывает инстинкт, что правительство должно вмешаться в эти отношения и изменить их условия. Но я не вижу причин полагать, что правительство лучше разбирается в том, как управлять распределительным складом посылок, чем в том, как спасать неудачные отношения.
Наше неприятие государственного вмешательства в личные отношения основано не на том, что говорят факты о том или ином вмешательстве. Скорее мы позволяем людям формировать те отношения, которые им хочется, опираясь на идею того, что нам всем будет лучше при общем правиле, согласно которому эта сфера жизни не входит в компетенцию государства. Ведь правительство недостаточно умно и компетентно, чтобы хорошо управлять личной жизнью, и если оно попытается это сделать, то возникнет бесконечный поток непредвиденных последствий.
Когда талибы заявляют, что женщины должны покрываться в общественных местах, мы не пытаемся сказать, что они правы, опираясь на эмпирические данные. Если бы у Талибана были социологи, исламские экстремисты наверняка смогли бы собрать цифры по таким вопросам, как внебрачная рождаемость, преступность и так далее, и обосновать, почему предпочитаемая ими политика — наилучшая. Мы не можем провести эксперименты, чтобы доказать, что они ошибаются, и у нас почти нет способов собрать качественные данные по этой теме. Мне кажется убедительным одно: если посмотреть, куда переезжают люди, когда им представляется шанс, становится ясно, что они переезжают из более бедных обществ в более богатые, независимо от того, более социально консервативны или же либеральны они. Япония, Швеция, Сингапур, «красные» штаты, «синие» штаты и Катар могут привлечь столько мигрантов, сколько они готовы принять. Люди также бегут из мест, где царит физическое насилие, в безопасные места. Это означает, что правительство должно считать своей целью увеличение благосостояния и снижение преступности, а не принятие решений о конкретном распределении ресурсов или попытки сформировать культуру.
Напротив, доводы в пользу микроменеджмента личных отношений со стороны государства кажутся мне гораздо более вескими, чем доводы в пользу его вмешательства в большинство сфер экономики. Мне кажется, что я мог бы с большей эффективностью консультировать людей по поводу природы токсичных личных отношений и рассказывать, как их избежать, чем определять, какие отрасли должна развивать нация, и решать, как работники должны соотносить такие факторы, как зарплата, риски для безопасности и физический комфорт, когда речь заходит о том, стоит ли им браться за ту или иную работу.
Эпистемическое смирение — это не то же самое, что и эпистемический нигилизм. Изучение истории, социальных наук и анализ данных подаёт нам очень чёткие сигналы. Рынок лучше централизованного планирования. Свободные общества лучше несвободных по целому ряду параметров, независимо от того, хотим ли мы измерять их объективно, например, с помощью ВВП, или субъективно, на основе того, где люди хотят жить. Генетика определяет различия в результатах, и отрицание этого факта приводит к бессмысленным вмешательствам. Территориальная агрессия — это плохо, и её следует порицать и противостоять ей. Натуралистическое заблуждение — ужасное руководство для этики и государственной политики. Итак, мы знаем довольно много серьёзных и значимых вещей.
Однако мы должны подвести черту и совершенно честно говорить, чего мы не знаем: например, прямого влияния развития той или иной отрасли на национальное благосостояние; того, как разная экономическая политика влияет на культуру; и того, как находить компромиссы при планировании различных этапов жизни. В случае прямых внешних эффектов, конечно, вмешательство государства может быть оправданным. Возможно, государство не особенно хорошо решает проблемы, которые действия отдельных лиц создают для третьих сторон, но в данном случае оно, по крайней мере, должно попытаться это сделать. Чем более косвенный и теоретический вред правительство пытается предотвратить и чем больше политика требует от государственных чиновников сверхчеловеческой прозорливости, тем более скептично к этому нужно относиться.
В ответ на мою статью об иммиграции и её возможном влиянии на нашу политику Ноа Карл и Эмиль Киркегард заявили, что нет достаточных доказательств моего предполагаемого утверждения о том, что многообразие снижает поддержку социального государства. Как я объяснил Ноа, я этого и не утверждал. Я скорее говорил о том, что мы не знаем, какими будут политические последствия иммиграции, поэтому не должны занимать политические позиции, основанные на таких прогнозах. В американском контексте у нас есть веские основания полагать, что многообразие исторически снижает поддержку социального государства. Но я понятия не имею, продолжится ли такая тенденция, если мы останемся гостеприимными по отношению к мигрантам. И я, конечно, не предлагал универсального правила, применимого во всех обществах. Я сомневаюсь, что такая тенденция существует, а если бы и существовала, то в мире не так много стран, чтобы провести тщательную проверку данных и выяснить это. Иммиграцию следует поддерживать из-за положительного прямого эффекта от более свободных рынков труда. Я также не принимаю во внимание беркианские аргументы в пользу ограничения миграции, особенно в стране, которая уже настолько расово и культурно разнообразна, как современные Соединённые Штаты. Меняя демографическую ситуацию в стране, вы рискуете, но прислушиваться к аргументам ксенофобов, социалистов и популистов, которые в своё время не раз приводили государства к гибели, также рискованно. Сторонники ограничений были бы правы, если мы были такими же единообразными, как Япония. Но борьба за то, чтобы через 60 или около лет того в стране вместо 44,8 % было 52,4% тех, кого в Америке мы называем «белыми» (под которыми понимаются все, от Бьорк до муллы Омара) — это не то, о чём должен заботиться здравомыслящий человек.
Я думаю, что противники рынка принимают своё уважение настроений масс за смирение. Действительно, большинство людей хотят иметь сильное правительство и централизованное планирование, потому что они недостаточно умны, чтобы понять доводы в пользу свободы. Это звучит жестоко и, да, указывать на это высокомерно. Но, соглашаясь с общественностью, они лишь подыгрывают её невежеству. Иронично, что я решил обратиться к Сократу так скоро после осуждения старых книг, но он был прав в том, что истинная мудрость — это знать достаточно, чтобы понять, что даже если вы умнее других, есть некоторые вещи, которые ни один человек не должен пытаться делать, независимо от того, насколько он умён.
