Имперский жизненный цикл Запада подходит к концу
В январе 1999 года в Вашингтоне с его шумными барами и растущим рынком ценных бумаг Билл Клинтон выступил с докладом «О положении страны». Америку настолько не беспокоила угроза невзгод, что весь прошлый год она потратила на обсуждение точной важности фелляции. Но выживший после этого скандала Клинтон излучал непоколебимую личную и цивилизационную уверенность в себе. Провозгласив «новый рассвет Америки» и будущее, полное «безграничных возможностей», он призвал Конгресс решить, на что потратить рекордный профицит, который ожидает правительство. Казалось, что единственное неудобство Америки — это избыток денег. Сейчас, когда Америка с трудом поддерживает падающий доллар, собирает союзников против России, даёт отпор растущему Китаю, сложно забыть, что всего два десятилетия назад она расхаживала по планете как гигант.
Но то, что погибели предшествует гордость, известно издревле, и лишь высокомерие исторического настоящего может относиться к имперскому упадку Америки как к новому феномену или как к простой метафоре. Примерно за 16 веков до Клинтона римский оратор выступал перед имперским Сенатом в окружении жутко похожих куполов и колоннад с такой же триумфальной речью. Это было 1 января 399 года, день инаугурации последнего из тысячелетней череды консулов, самой престижной должности в Риме. Кандидатом того года был Флавий Маллий Теодорус. Он поднялся, похвалил свою аудиторию («Я вижу, что здесь собралось всё великолепие мира») и провозгласил рассвет нового Золотого века, воспевая беспрецедентное процветание Империи.
Стремительное наказание Рима стало исторической параллелью, у которой Америка может поучиться в режиме реального времени. Потому что риторика Клинтона и его древнего предшественника звучала на гребне одной и той же волны: идентичного процесса подъёма и упадка, который мы с Питером Хизером в нашей новой книге называем «жизненным циклом империи». Империи становятся богатыми и могущественными и достигают превосходства при помощи экономической эксплуатации своей колониальной периферии. Но в процессе они ненароком стимулируют экономическое развитие этой периферии — и в итоге она может повернуть ситуацию вспять и по сути вытеснить своего повелителя.
Америка никогда не считала себя империей, в основном из-за того, что за исключением нескольких островов в Тихом океане и Карибском бассейне, у неё нет крупной сети зарубежных территорий. Но эта современная европейская модель, в которой колонии управлялись (а в некоторых случаях до сих пор управляются) губернаторами, напрямую подчиняющимися имперской столице, — лишь одна из многих. Поздняя Римская империя, например, функционировала как империя «наизнанку»: она фактически управлялась из провинций, а Рим служил скорее духовной, а не административной столицей. Вместе её удерживала общая культура правящей провинциальной знати, большая часть которой имела провинциальное происхождение, но социализировалась в условиях, которые Питер Хизер называет имперской культурой «латыни, городов и тог».
Американская империя (или, точнее, возглавляемая Америкой Западная империя) воспроизводит эту конфедеративную модель с новыми культурно-политическими скрепами, которые можно назвать культурой «неолиберализма, НАТО и джинсы». При таком режиме национальное государство было первичным, а границы — незыблемыми, преобладали относительно открытая торговля и движение капитала, правящие элиты были преданы либеральным принципам, а бюрократия основывалась на всё более стандартизированной системе образования (а экономическое обучение со временем играло всё более значимую роль). Но с момента её основания после принятия Бреттон-Вудского соглашения в 1944 году её экономическая модель стала соответствовать безвременной имперской модели: эксплуатации периферии в интересах имперского ядра.
Великая волна деколонизации, последовавшая за войной, должна была положить этому конец. Но Бреттон-Вудская система, создавшая торговый режим, при котором предпочтение отдаётся промышленным, а не сырьевым производителям, а доллар закрепляется в качестве мировой резервной валюты, обеспечила продолжение перемещения финансовых ресурсов из развивающихся стран в развитые. Даже когда экономики недавно получивших независимость стран росли, экономики G7 и её партнёров росли ещё сильнее. И хотя договорные соглашения, установившие эту систему, периодически обновлялись на международных саммитах, проект соглашения для подписания остальными странами, как правило, всё равно составляли США и их основные торговые партнёры. В результате разрыв между богатыми и бедными странами достиг своего максимума.
Клинтон выступал на пике этого американского имперского порядка. За два года до этого начавшийся в Азии финансовый кризис прокатился по всему развивающемуся миру. И когда улицы стран Юга заполнили протестующие, а их правительства пали, богатые развивающиеся страны запаниковали и отправили свои деньги в безопасную гавань — казначейские бумаги США. Этот приток наличности вызвал стремительное развитие экономики США в девяностые, создав изобилие, которое казалось Клинтону бесконечным.
На самом деле когда он выступал, общий поток мирового капитала уже начал двигаться в противоположном направлении. К тому времени такие развивающиеся страны, как Китай и Индия, тихо, но уверенно избавились от ступора прошлых десятилетий и начали стремительно расти. Кратковременная рецессия, произошедшая в развивающихся странах из-за Азиатского кризиса, и последующий бум на Западе заслонил тот факт, что на самом деле динамично развивающиеся экономики мира теперь принадлежали странам так называемого Третьего мира. Как только там стихли протесты и возобновился нормальный бизнес, инвесторы развивающихся стран (а следом и западные фондовые менеджеры) направили свои деньги в растущие экономики мировой периферии.
В Римской империи периферийные государства развивали свой политический и военный потенциал, чтобы при помощи силы положить конец доминированию Рима. В современном случае конфликт решается через дипломатические, экономические и политические каналы. Сейчас год, в который Клинтон произнёс свой панегирик, выглядит переломным: не только из-за изменения потоков капитала, но из-за того, что тогда произошло на саммите Всемирной торговой организации в Сиэтле. После десятилетий, в течение которых они более или менее договаривались по завершённым сделкам, делегации из некоторых крупных развивающихся стран собрались, отказались подчиняться и поставили переговоры на паузу. Из-за роста их дипломатического и политического потенциала в соответствии с их экономическим весом развивающиеся страны теперь требовали и получали более выгодные сделки.
Третий мир поднимался, и это быстро отразилось на экономических показателях. Накануне нового тысячелетия, на пике такого превосходства, к которому не могла даже приблизиться ни одна империя в истории, на долю Запада приходились четыре пятых мировой экономики. Сейчас эта доля сократилась до трёх четвёртых — и продолжает снижаться. Теперь самые быстрорастущие экономики мира находятся на старой периферии, а самые плохо развивающиеся — в основном на Западе. Это экономические тенденции, создавшие современный ландшафт конфликта суперсил: в первую очередь между Америкой и Китаем. Теперь некогда великой империи брошен вызов, и она чувствует, что находится под атакой. Запад застал врасплох отказ многих развивающихся стран присоединиться к нему в изоляции России, и теперь он осознаёт реальность зарождающегося, полицентричного и изменчивого мирового порядка.
Эти тенденции будут продолжаться. Но на этом пути Америки и Рима расходятся. Римская империя существовала во времена, когда был лишь один постоянный фактор производства — земля. Поэтому экономика находилась в неизбежно устойчивом состоянии и в основном опиралась на сельское хозяйство. Для подъёма периферии был необходим упадок ядра, поскольку варвары-завоеватели захватили физическое недвижимое имущество Рима. Но в современном мире, где благодаря продолжающемуся технологическому прогрессу экономики, пусть и более медленно, но могут развиваться, необходимый упадок может быть лишь относительным. Запад может продолжить расти и играть первенствующую роль в мировом управлении.
Но империя не строится в первую очередь на смиренном принятии. Опасность состоит в том, что одержимые былой славой и искушённые желанием повернуть время вспять страны Запада попытаются восстановить своё величие. С момента собственной имперской маргинализации Британия одержима маниакальным и контрпродуктивным упадничеством, недавним примером которого является принятие программы жёсткой экономии в ответ на кризис 2008 года, которая отправила её экономику в, возможно, постоянный упадок. В случае продолжения бесконечных ежегодных споров Америки по поводу потолка долга привлекательность доллара может снизиться в то время, когда развивающиеся страны ищут ему альтернативу.
Судьба Запада висит на волоске, и он должен перестать извлекать неверные уроки из истории Рима, не последним из которых является упрямый отказ принять свою уменьшающуюся роль в этом мире. В конце концов, Римская империя могла выжить, если бы она не ослабила себя войнами со своим восходящим персидским соперником. США могут оказать себе и всему миру услугу, если найдут способ мирно сосуществовать со своим соперником Китаем, каким бы неудобным это не было.
