Руководство к пониманию обмана века

Пролог: Информационная война

В 1950 году сенатор Джозеф Маккарти заявил, что у него есть доказательства того, что внутри правительства действует коммунистическая шпионская сеть. Эти скандальные обвинения стремительно разлетелись по СМИ, но детали постоянно менялись.

Сначала Маккарти сказал, что у него есть список из 205 имён коммунистов в Государственном департаменте; на следующий день он сократил его до 57. Поскольку он держал этот список в секрете, несоответствия были не важны. Весь смысл был в силе этого обвинения, сделавшего имя Маккарти синонимом политики того времени.

На протяжении более чем полувека маккартизм был важнейшей частью мировоззрения американских либералов: предупреждением об опасной привлекательности чёрных списков, охот на ведьм и демагогов.

Точнее, до 2017 года, когда по американской прессе и политическому классу разошёлся ещё один список предполагаемых российских агентов. Новая организация под названием Hamilton 68 утверждала, что обнаружила сотни связанных с Россией аккаунтов, проникших в Twitter и сеющих хаос, помогая Дональду Трампу выиграть выборы. Россию обвинили во взломе социальных сетей — новых центров концентрации власти — и использовании их для скрытого управления событиями внутри Соединённых Штатов.

Ничто из этого не было правдой. Изучив секретный список Hamilton 68, сотрудник службы безопасности Twitter Йоэль Рот в личной беседе признался, что его компания позволяла «настоящим людям» «в одностороннем порядке клеймиться российскими марионетками без каких-либо доказательств со стороны обвиняющих и без возможности очистить своё имя у обвинённых».

Ситуация с Hamilton 68 почти в точности повторила аферу Маккарти, но с одним важным отличием: Маккарти столкнулся с некоторым сопротивлением со стороны ведущих журналистов, а также разведывательных служб США и своих коллег в Конгрессе. В наше же время все эти люди, наоборот, начали наперебой поддерживать новый секретный список и атаковать любого, кто сомневается в его достоверности.

Когда в начале этого года появились доказательства того, что Hamilton 68 был высокоуровневым обманом американского народа, пресса страны встретила эту информацию великой стеной молчания. Незаинтересованность была настолько повсеместной, что наводила на мысль о том, что для флагманов либеральной журналистики, потерявших веру в обещание свободы и принявших новые идеалы, это было вопросом принципа, а не удобства.

Но вернёмся немного назад. В свои последние дни у власти президент Барак Обама решил направить страну на новый курс. 23 декабря 2016 года он подписал Закон о борьбе с иностранной пропагандой и дезинформацией, формулировки которого — в том числе слова о том, что запрет дезинформации необходим для «защиты страны», — запустили бессрочную и агрессивную информационную войну.

В 2016 году что-то в надвигающейся угрозе президентства Дональда Трампа и подъёма популистского движения вновь разбудило спящих монстров Запада. О дезинформации, почти забытом пережитке Холодной войны, вновь говорили как о неотложной экзистенциальной угрозе. Говорилось, что Россия пользуется уязвимостями открытого интернета, чтобы обходить стратегическую защиту США, проникая в телефоны и ноутбуки частных граждан. Конечной целью Кремля якобы была колонизация разумов своих целей — тактика, которую специалисты кибервойны называют «когнитивным хакерством».

Победа над этой угрозой считалась вопросом выживания страны. «США проигрывают в войне влияния», — предупреждал в декабре 2016 года журнал оборонной промышленности Defence One. Статья приводила слова двух государственных служащих, утверждающих, что законы, написанные для защиты граждан США от слежки со стороны государства, подрывают национальную безопасность. Согласно Ранду Вальцману, бывшему руководителю программ в Агентстве передовых оборонных исследовательских проектов, противники Америки пользуются «значительным преимуществом» из-за «юридических и организационных ограничений, которым мы подчиняемся, а они — нет».

Эту же мысль повторил и Майкл Лампкин, на тот момент возглавлявший Центр глобального взаимодействия (ЦГВ) Государственного департамента, — агентство, которому Обама поручил вести американскую кампанию по борьбе с дезинформацией.

Лампкин вспомнил о принятом после Уотергейта Законе о защите частной жизни 1974 года, защищающем граждан США от того, чтобы государство собирало их данные, и назвал его устаревшим:

Закон 1974 года был создан, чтобы убедиться, что мы не собираем данные граждан США. Ну... Всемирная компьютерная сеть по определению всемирна. К ней не прилагается никакого паспорта. У меня нет возможности определить, гражданин Туниса это в Соединённых Штатах или гражданин США в Тунисе... Если бы у меня было больше возможностей работать с персонально идентифицируемой информацией и иметь доступ... Я мог бы проводить более определённый таргетинг, чтобы убедиться в том, что передаю правильное послание правильной аудитории в правильное время.

Посыл оборонного ведомства был ясен: чтобы выиграть в информационной войне (угрожающем существованию страны конфликте, происходящем в безграничном киберпространстве), правительству необходимо было отказаться от устаревших юридических различий между иностранными террористами и американскими гражданами.

С 2016 года федеральное правительство потратило миллиарды долларов на то, чтобы превратить машину борьбы с дезинформацией в одну из самых мощных сил современного мира: разросшегося левиафана с щупальцами, протянутыми как в общественный, так и в частный сектор, которого государство использует для попытки управления «всем обществом» и который направлен на получение полного контроля над интернетом и достижение ничего иного, как искоренения человеческого фактора.

Первый шаг общенациональной мобилизации для победы над дезинформацией объединил инфраструктуру национальной безопасности США с социальными сетями, где ведётся эта война. Главное государственное агентство по борьбе с дезинформацией ЦГВ объявило своей миссией «поиск и привлечение лучших талантов в технологическом секторе». Следуя ей, правительство начало назначать руководителей технологических компаний де-факто комиссарами информационной войны.

Среди высшего руководства таких компаний, как Facebook, Twitter, Google и Amazon, всегда работали ветераны из организаций национальной безопасности. Но теперь, благодаря новому альянсу между национальной безопасностью США и социальными сетями, бывшие контрразведчики и сотрудники разведывательных служб начали доминировать в этих компаниях.

То, что было карьерной лестницей в частный сектор после ухода с работы на государственной должности, превратилось в естественное продолжение госслужбы. И благодаря слиянию Вашингтона и Кремниевой долины федеральные бюрократии могут отныне полагаться на неформальные социальные связи для продвижения своей повестки в технологических компаниях.

Осенью 2017 года ФБР запустило свою рабочую группу по иностранному влиянию с целью мониторинга социальных сетей и выделения аккаунтов, пытающихся «дискредитировать граждан и институты США». Министерство национальной безопасности (МНБ) занялось тем же.

Примерно тогда же разлетелся по соцсетям и Hamilton 68. Публично — алгоритмы Twitter превратили разоблачающую российское влияние «информационную панель» в главную новость. За кулисами — руководство Twitter быстро поняло, что это афера. Как пишет журналист Мэтт Тайбби, когда Twitter разобрался в секретном списке, он обнаружил, что «вместо отслеживания влияния России на настроения в Америке, Hamilton 68 просто собрал несколько в большинстве своём настоящих американских аккаунтов и указал на их настоящие переписки как на интриги России». Это открытие заставило главу отдела доверия и безопасности Twitter Йоэля Рота в октябре 2017 года в электронном письме предложить, чтобы компания разоблачила обман и «указала на то, какая это на самом деле чушь».

Но в итоге ни Рот, ни кто-то другой ничего не сказал. Вместо этого они позволили промышленному распространителю чуши (старомодное определение дезинформации) продолжать вываливать своё содержимое прямо в новостной поток.

Для борьбы с дезинформацией было недостаточно нескольких сильных агентств. Согласно опубликованному ЦГВ в 2018 году документу, стратегия национальной мобилизации требовала подхода «не только всего государства, но и всего общества».

Для борьбы с пропагандой и дезинформацией, — заявило агентство, — потребуется привлечение экспертизы различных государственных, технологических и рыночных секторов, а также научного сообщества и НКО.

Так созданная государством «война с дезинформацией» стала величайшей моральной кампанией современности. Офицеры ЦРУ в Ленгли объединились с модными молодыми журналистами в Бруклине, прогрессивными НКО в Вашингтоне, финансируемыми Джорджем Соросом исследовательскими центрами в Праге, консультантами по расовому равенству, частными консультантами по равноправию, сотрудниками технологических компаний в Кремниевой долине, исследователями Лиги плюща и несостоявшимися британскими монархами. Выступающие против Трампа республиканцы объединились с Демократическим национальным комитетом, объявившим дезинформацию в интернете «проблемой всего общества, требующей ответа от всего общества».

Даже ярые критики этого феномена, включая Тайбби и Джеффа Герта из Columbia Journalism Review, недавно опубликовавшего разбор роли прессы в продвижении ложных заявлений о связи Трампа и России, уделяли больше внимания именно провалу медиа. И в этом с ними, разумеется, соглашались консервативные издания, которые относятся к дезинформации как к вопросу цензуры из-за партийной предвзятости.

Но хотя СМИ, бесспорно, и опозорились, не стоит забывать, что в данной ситуации они — то самое слабое звено, на которое удобно свалить вину всем остальным «борцам с дезинформацией». Американская пресса, некогда служившая защитником демократии, была настолько вычищена, что американские спецслужбы и партийные функционеры смогли использовать её в качестве ручной марионетки.

Хочется, конечно, назвать произошедшее трагедией, но зрители трагедии должны чему-то учиться. Америка же как страна не только ничему не научилась, но и была намеренно лишена возможности научиться, обречённая вместо этого гоняться за тенью. Дело не в том, что американцы глупые; дело в том, что произошедшее — это не трагедия, а, скорее, преступление. Дезинформация — это и название этого преступления, и способ его прикрытия; оружие, служащее маскировкой.

Преступление заключается даже не в самой информационной войне, начатой под ложным предлогом и, по сути, уничтожающей необходимые границы между государственным/частным и между иностранным/местным. Отождествляя политику популистов внутри страны, направленную против истеблишмента, с военными действиями иностранных врагов, она оправдывала использование военных методов против американских граждан. Это превратило дискуссионные площадки, на которых происходит социальная и политическая жизнь, в места неустанной слежки и проведения массовых психологических операций. Именно в этом заключается преступление — в рутинном нарушении прав американцев неизбираемыми чиновниками, которые тайно контролируют, что могут думать и говорить люди.

То, что мы сейчас наблюдаем в разоблачениях внутренней работы режима цензуры, — лишь конец начала. Соединённые Штаты всё ещё находятся на ранних стадиях массовой мобилизации, нацеленной на подчинение всех сфер общества одному технократическому режиму. Эта мобилизация, предположительно начатая в ответ на «угрозу российского вмешательства», теперь эволюционирует в режим полного информационного контроля, претендующего на выполнение миссии по уничтожению таких абстрактных опасностей, как «ошибка», «несправедливость» и «вред» — цель, достойная только тех, кто считает себя непогрешимыми лидерами или суперзлодеями из комиксов.

Первая фаза этой информационной войны была отмечена как нельзя более человеческими примерами некомпетентности и грубого запугивания. Но вот следующая стадия уже осуществляется при помощи масштабируемых процессов искусственного интеллекта и алгоритмической предварительной цензуры, невидимо закодированной в инфраструктуру интернета, чтобы изменить восприятие миллиардов людей.

В Америке назревает нечто чудовищное. Формально это выглядит как синергия государственной и корпоративной власти на службе трайбалистского рвения, являющегося отличительной чертой фашизма. Однако каждый, кто был в Америке и не превратился в фанатика с промытыми мозгами, скажет вам, что это не фашистская страна. На наших глазах возникает новая форма государства и социальной организации, настолько же отличающаяся от либеральной демократии середины двадцатого века, насколько и ранняя американская республика отличалась от британской монархии, из которой она выросла и которую вытеснила.

Государство, построенное на принципе защиты суверенных прав индивидов, замещается цифровым левиафаном, обладающим властью благодаря непрозрачным алгоритмам и манипуляциям цифровыми массами. Оно напоминает китайскую систему социальных кредитов и однопартийного государственного контроля, но и в ней также не достаёт исключительно американского и провидческого характера управления. Пока мы теряем время, пытаясь дать ей название, она растворяется в бюрократической тени, скрывая свои следы автоматическим удалением данных из сверхсекретных центров обработки данных Amazon Web Services, «надёжного облачного сервиса для государства».

В техническом или структурном смысле цель режима цензуры заключается не в цензуре или подавлении, а в правлении. Поэтому чиновники поразительным образом никогда не оказываются распространителями дезинформации. Ни когда лгут о ноутбуках Хантера Байдена, ни когда утверждают, что утечка из китайской лаборатории — это расистская конспирологическая теория, ни когда говорят, что вакцины остановят распространение вируса. Дезинформацией всегда будет то, что они ей назовут. И это не признак того, что «эта концепция неправильно используется» или пала жертвой коррупции. Это и есть modus operandi тоталитарной системы.

Если бы философию, лежащую в основе войны с дезинформацией, можно было описать в одном утверждении, оно бы звучало как «вам нельзя доверять собственному разуму». Ниже, в свою очередь, приводится описание того, как эта философия проявляется в реальности. И, подобно поэме Уоллеса Стивенса «Тринадцать способов взглянуть на чёрного дрозда» (1917), она подходит к вопросу дезинформации с 13 сторон, чтобы совокупность этих частичных точек зрения дала вам ёмкое представление об истинной форме и конечном замысле дезинформации.

Неожиданное возвращение русофобии: Источник современной «дезинформации»

Фундамент этой информационной войны был заложен в 2014 году. Сначала Россия попыталась подавить поддерживаемое США движение Евромайдана в Украине; несколько месяцев спустя Россия вторглась в Крым; а ещё несколько месяцев спустя Исламское государство захватило город Мосул на севере Ирака и объявило его столицей нового халифата.

В трёх отдельных конфликтах враг или соперник Соединённых Штатов успешно использовал не только армию, но и кампании в социальных сетях, которые должны были запутать и деморализовать его врагов — это сочетание называют «гибридной войной». Эти конфликты убедили службы безопасности США и НАТО в том, что возможность социальных сетей формировать общественное восприятие развилась до невиданных ранее масштабов. Так, что теперь они могут даже определять исход войн, добиваясь нежелательных для Соединённых Штатов результатов.

В результате эти службы безопасности заключили, что государству необходимо приобрести инструменты контроля цифровых коммуникаций, чтобы в случае необходимости представлять реальность такой, какой им хочется, и предотвращать становление чего-либо другого этой реальностью.

Технически, гибридная война — это подход, объединяющий военные и невоенные средства, открытые и тайные операции с кибервойной и операциями влияния, с целью запутать и ослабить цель, при этом избегая полномасштабной прямой войны. На практике это очень расплывчатое понятие.

Теперь это понятие включает в себя все виды ощутимой российской деятельности, от пропаганды до обычных военных действий и почти всего, что находится между ними, — написал специализирующийся на России аналитик Майкл Кофман в марте 2016 года.

За последнее десятилетие Россия действительно неоднократно использовала тактики, связанные с гибридной войной, включая таргетинг своих посланий на западную аудиторию при помощи таких каналов, как RT и Sputnik News, а также кибероперации, такие как использование «тролль»-аккаунтов. Но это происходило ещё до 2014 года, и в этом участвовали как Соединённые Штаты, так и все другие крупные державы. Уже в 2011 году Соединённые Штаты создавали собственные «армии троллей» в интернете, разрабатывая программное обеспечение, чтобы «тайно манипулировать социальными сетями, используя поддельные онлайн-личности для влияния на обсуждения в интернете и распространения проамериканской пропаганды».

Если достаточно долго мучить гибридную войну, она расскажет вам всё, что угодно, — предупреждал Кофман, и именно это и начало происходить несколько месяцев спустя, когда критики Трампа популяризировали идею того, что Россия является тайным кукловодом политических событий внутри Соединённых Штатов.

Одним из ведущих сторонников этого заявления был бывший офицер ФБР и аналитик в сфере контртерроризма по имени Клинт Уоттс. В статье от августа 2016 года «Как Россия доминирует в вашей ленте Twitter, чтобы продвигать ложь (а ещё Трампа)», Уоттс и его соавтор Эндрю Вайсбурд рассказывали, как Россия возобновила свою кампанию «активных мер» времён Холодной войны, использующую пропаганду и дезинформацию для влияния на иностранную аудиторию.

В результате, согласно этой статье, избиратели Трампа и российские пропагандисты продвигали в социальных сетях одни и те же истории, которые должны были выставить Америку слабой и некомпетентной. Авторы сделали неслыханное заявление, что «слияние дружественных России аккаунтов и трампистов происходит уже давно». Если это так, то каждый, кто выражает поддержку Дональду Трампу, может быть агентом российского правительства, вне зависимости от того, хотел человек выполнять эту роль или нет. Это означало, что люди, которых они называли «трампистами», составляющие половину населения страны, атаковали Америку изнутри. То есть, как и во многих частях мира, политика превратилась в войну, где врагами являются десятки миллионов американцев.

Уоттс сделал своё имя аналитика в сфере контртерроризма на изучении стратегий использования социальных сетей членами ИГИЛ, но при помощи подобных статей превратился в любимого всеми СМИ эксперта по вопросам российских троллей и дезинформационных кампаний Кремля. Похоже, что у него также была сильная поддержка сверху.

В своей книге «Атака на разведку» глава ЦРУ в отставке Майкл Хайден назвал Уоттса «единственным человеком, который как никто другой пытался забить тревогу ещё за два года до выборов 2016».

Хайден также благодарит Уоттса за то, что он научил его силе социальных сетей:

Уоттс показал мне, что Twitter может делать ложь более правдоподобной при помощи простого повторения и увеличения общей массы сообщений на заданную тему. Он назвал это «компьютерной пропагандой». За Twitter же следуют большинство мейнстримных СМИ.

«Утка», алгоритмически усиливаемая Twitter и распространяемая СМИ, — звучит знакомо? Именно эта формула идеально описывает распространение в Twitter «чуши» по поводу операций российского влияния. А в 2017 году именно Уоттс предложил идею создания панели Hamilton 68 и помог осуществить эту инициативу.

Избрание Трампа: «Во всём виноват Facebook»

Никто не считал Трампа нормальным политиком. Трамп вводил в состояние ужаса миллионы американцев, считающих личным предательством вероятность того, что он займёт тот же офис, что когда-то занимали Джордж Вашингтон и Абрахам Линкольн. Трамп также угрожал бизнес-интересам самых влиятельных сфер общества. Именно это, а не его мнимый расизм или вопиющая непохожесть на президента вызывали истерику у правящего класса.

Республиканские чиновники и класс спонсоров партии видели в Трампе опасного радикала, угрожающего их бизнес-связям с Китаем, доступу к дешёвой импортной рабочей силе и прибыльному бизнесу постоянной войны. Поэтому реакция на выдвижение Трампа, о которой в сентябре 2016 года писал Wall Street Journal, была беспрецедентной:

До самого августа ни один руководитель из 100 крупнейших компаний страны не пожертвовал средств республиканской президентской кампании Дональда Трампа, что резко отличается от 2012 года, когда почти треть гендиректоров из списка 100 компаний поддержали кандидата от Республиканской партии Митта Ромни.

Этот феномен не ограничивался одним Трампом. В 2016 году Берни Сандерс, левый популистский кандидат, тоже считался опасной угрозой правящему классу. Но в то время как демократам удалось успешно саботировать Сандерса, Трамп преодолел сопротивление партийных цензоров, поэтому с ним «разбираться» надо было уже другими методами.

Через два дня после того, как он занял офис, сенатор Чак Шумер сказал Рэйчел Мэддоу с MSNBC, что со стороны президента было «очень глупо» попадать в немилость к агентствам безопасности, которые должны были работать на него:

Поверьте, если вы решите сразиться с разведывательным сообществом, оно ответит вам всеми возможными способами.

Трамп пользовался сайтами вроде Twitter для того, чтобы напрямую связываться со своими сторонниками в обход элит партии. Поэтому, чтобы навредить новому президенту и убедиться в том, что никто подобный ему больше никогда не придёт к власти, спецслужбы должны были уничтожить независимость социальных сетей.

Сразу после окончания выборов Хиллари Клинтон начала винить в своём поражении Facebook. До этого момента Facebook и Twitter пытались оставаться в стороне от политической жизни, потому что боялись потерять потенциальную прибыль, оттолкнув одну из враждующих сторон. Но теперь стоявшая за кампанией Клинтон операция переориентировалась на то, чтобы не просто реформировать социальные сети, но и покорить их. Они извлекли из победы Трампа урок о том, что важнейшим полем боя, где выигрывались и проигрывались политические сражения, были Facebook и Twitter, а не Мичиган и Флорида.

Многие из нас начинают говорить о масштабах этой проблемы, — заявил Politico главный цифровой стратег Клинтон Тедди Гофф, говоря о предполагаемой роли Facebook в продвижении «российской дезинформации, которая помогла Трампу».
 
Кампания, администрация и в целом окружение Обамы... хотели бы заняться этой темой после выборов, — продолжил он.

Пресса так часто повторяла это послание, что оно придало политической стратегии видимость обоснованности:

Дональд Трамп выиграл из-за Facebook

 — писал New York Magazine 9 ноября 2016 года.

Российская пропаганда помогала распространять «фейковые новости» во время выборов, утверждают эксперты

 — говорилось в выпуске Washington Post от 24 ноября 2016 года.

Дезинформация, а не фейковые новости помогли Трампу избраться, и это продолжит происходить

 — предупреждали в Intercept 6 декабря 2016 года.

И эта тема развивалась в бесчисленных статьях, доминирующих в новостях в последующие два года.

Сначала гендиректор Facebook Марк Цукерберг отвергал обвинения в том, что фейковые новости, опубликованные на его платформе, повлияли на результат выборов, и называл их «довольно безумными». Но затем он столкнулся с мощной кампанией давления, в рамках которой каждый сектор американского правящего класса, включая его собственных сотрудников, винил его в том, что он пустил в Белый дом агента Путина, по сути обвиняя его в государственной измене. Последней каплей стало то, что сам Обама «публично осудил распространение фейковых новостей на Facebook». Два дня спустя Цукерберг сдался:

После заявлений Обамы Facebook начинает новый этап борьбы с фейковыми новостями, — заявил он.

Ложное, но основополагающее утверждение о том, что Россия вмешалась в выборы 2016 года, прямо как заявления об оружии массового уничтожения, положившие начало войне в Ираке, послужило оправданием для помещения Америки в чрезвычайное военное положение. Когда нормальные правила конституционной демократии были приостановлены, группа партийных деятелей и сотрудников служб безопасности установила в интерфейсе крупнейших платформ интернета обширную и во многом невидимую систему социального контроля.

Хотя публичный приказ так и не был отдан, правительство США начало вводить в интернете военное положение.

Для чего нам все эти данные о людях?

Как известно, американская доктрина контрпартизанской войны призывает «завоёвывать сердца и умы». Идея состоит в том, что победа над партизанскими группировками зависит от поддержки местного населения, которой невозможно добиться исключительно грубой силой. В таких местах, как Вьетнам и Ирак, поддержку обеспечивало предоставление местным жителям того, что они, как предполагалось, ценят: денег и работы, а также общей стабильности.

Поскольку культурные ценности различны и то, что может быть дорого афганскому деревенскому жителю, покажется бесполезным шведскому бухгалтеру, успешные контрпартизаны должны узнать, что мотивирует население. Чтобы завоевать разум, сначала необходимо проникнуть в него и понять его желания и страхи. Если же этого сделать не получается, в ход идёт контртерроризм. В то время как контрпартизанство пытается заполучить поддержку местных жителей, контртерроризм пытается отследить и убить всех, кого считает врагами.

Несмотря на кажущуюся напряжённость в контрастных подходах этих стратегий, они часто используются в тандеме. Обе опираются на обширную сеть слежки, собирающую данные о своих целях: как для того, чтобы знать, где рыть колодцы, так и для того, чтобы эффективнее убивать террористов. Но контрпартизаны особенно уверены в том, что если он достаточно узнают о населении, то смогут перестроить общество. Получение ответов — лишь вопрос использования правильных ресурсов: комбинации слежки и методов социальных наук, общий результат которых поступает во всемогущие централизованные базы данных.

Размышляя о своём опыте службы в качестве офицера военной разведки армии США в Афганистане, я вспоминал о том, как подручные «инструменты анализа данных с доступом к операционному центру и оперативному штабу», обещали неминуемое «сближение карты и территории», но в итоге только больше запутывали военных, поскольку армия США могла измерять тысячи различных вещей, которых мы не могли понять. Мы пытались восполнить этот недостаток, собирая ещё больше данных. Мы считали, что если сможем собрать достаточно информации и согласовать её с правильными алгоритмами, то база данных предскажет будущее.

Эта схема не только является основанием современной американской контрпартизанской доктрины, но и частью первоначального стимула для создания интернета. Пентагон создал прототип интернета под названием ARPANET в 1969 году, потому что нуждался в децентрализованной системе коммуникаций, которая сможет пережить ядерную войну, — но это было не единственной её целью.

Интернет, — пишет Яша Левин в своей книге «Долина наблюдения», — также был попыткой построить компьютерные системы, способные собирать и делиться друг с другом разведданными, наблюдать за миром в режиме реального времени, а также изучать и анализировать людей и политические движения с конечной целью предсказания и предупреждения социальных потрясений. Некоторые даже мечтали о создании своего рода радара для человеческих обществ: сетевой компьютерной системы, которая отслеживает социальные и политические угрозы и перехватывает их подобно тому, как традиционные радары делают с вражескими самолётами.

Во времена «свободы интернета» популярная мифология Кремниевой долины представляла его как пространство фриков, новаторов, свободомыслящих и либертарианских любителей, которые просто хотели делать крутые вещи так, чтобы государство их не замедляло. Альтернативная история, описанная в книге Левина, подчёркивает, что интернет «всегда имел двойное назначение, связанное со сбором разведданных и войной». В обеих версиях есть доля правды, но после 2001 года это различие исчезло.

Как Шошана Зубофф пишет в «Веке капитализма слежки», в начале войны с терроризмом «близость между государственными разведывательными агентствами и зарождающейся системой слежки Google возникла в разгар чрезвычайной ситуации, чтобы создать слежку исключительного характера».

В Афганистане военным приходилось отправлять дорогие дроны и «команды человеческого ландшафта», укомплектованные авантюрными академиками, чтобы наблюдать за местным населением и извлекать соответствующие социологические данные. Но когда американцы добровольно проводят по несколько часов в день, напрямую скармливая каждую свою мысль монополиям сбора данных, связанным с оборонным сектором, каждому, кто имеет контроль над базами данных, манипуляция настроениями населения внутри страны должна показаться тривиально простой.

Более десяти лет назад Пентагон начал финансировать разработку линейки инструментов для обнаружения террористических заявлений в социальных сетях и борьбы с ними. Некоторые из них были частью более широкой инициативы «мемной войны» в армии, включающей в себя предложения по использованию мемов для «свержения вражеской идеологии и завоевания масс неопределившихся гражданских».

Но большая часть программ, запущенных в ответ на подъём ИГИЛ и использование джихадистской группировкой социальных сетей, фокусировалась на развитии автоматических способов нахождения и цензурирования террористических заявлений в интернете.

В январе 2016 года эти усилия достигли своей кульминации, и Государственный департамент объявил об открытии вышеупомянутого Центра глобального взаимодействия под руководством Майкла Лампкина. Лишь несколько месяцев спустя президент Обама поставил ЦГВ во главе новой войны с дезинформацией. В тот же день, когда было объявлено о создании ЦГВ, Обама и «различные высокопоставленные члены учреждений национальной безопасности встретились с представителями Facebook, Twitter, YouTube и других интернет-гигантов, чтобы обсудить, как Соединённые Штаты могут бороться с посланиями ИГИЛ при помощи социальных сетей».

В разгар популистских потрясений 2016 года ведущие фигуры американской правящей партии ухватились за схему слежки и контроля, усовершенствованную при помощи войны с терроризмом, как за способ сохранения власти в Соединённых Штатах. Оружие, созданное для борьбы с ИГИЛ и Аль-Каидой, обернули против американцев, допускающих неправильные мысли о президенте, бустерах для вакцин, гендерных местоимениях или войне в Украине.

Бывший чиновник Государственного департамента Майк Бенц, сейчас возглавляющий организацию под названием «Фонд за свободу в интернете», называющую себя хранителем цифровой свободы слова, описывает, как компания под названием Graphika, «являющаяся, по сути, финансируемой Министерством обороны США ассоциацией цензуры», была создана для борьбы с терроризмом, но потом использована для цензуры политических высказываний в Америке.

Компания, изначально основанная для того, чтобы помочь антипартизанской работе социальных сетей в зонах конфликта, где находятся американские военные, затем была развёрнута внутри страны, как для коронавирусной цензуры, так и для политической, — сказал Бенц в интервью.
 
Graphika мониторила обсуждения коронавируса, его происхождения, конспирологических теорий о нём и прочих связанных с ним вопросов в социальных сетях.

Борьба с ИГИЛ превратилась в борьбу с Трампом и «российским вмешательством», что в свою очередь превратилось в борьбу с дезинформацией. Но это были лишь изменения на уровне брендирования; лежащая в основе технологическая инфраструктура и философия правящего класса, заявляющая его право на изменение мира в соответствии с его религиозным чувством экспертизы, не изменились. Искусство политики, для которого бы потребовались реальные переговоры и компромисс со сторонниками Трампа, было заброшено в пользу спекулятивной науки социальной инженерии, нацеленной на создание полностью управляемого общества.

Для американского правящего класса контрпартизанская война заменила политику в качестве надлежащего средства взаимодействия с гражданами страны.

Интернет: От сокровища до демона

Когда-то интернету пророчили роль спасителя человечества. Первый бум доткомов в 1990-х популяризировал идею интернета как стратегии максимизации человеческого потенциала и распространения демократии. В документе 1997 года «Основы глобальной электронной торговли», выпущенном администрацией Клинтона, это видение формулировалось так:

Интернет — это средство, обладающее огромным потенциалом продвижения индивидуальной свободы и индивидуальных возможностей, так что, если это возможно, индивиду нужно позволить контролировать то, как он или она пользуется этим средством.

Интеллектуалы Запада насмехались над наивными попытками других частей мира контролировать информационный поток. В 2000 году президент Клинтон с усмешкой назвал подавление интернета Китаем «похожим на попытку прибить желе к стене». Такая публичная стратегия Белого дома сохранялась и во время правления Буша, когда интернет-компании уже являлись ключевыми партнёрами государства в программах массовой слежки и его планах установить демократию на Ближнем Востоке.

Но обман начал понемногу раскрываться, когда президента Обаму избрали в рамках кампании, опирающейся на «большие данные», ставящие в приоритет работу с социальными сетями. Казалось, что между политическим стилем Обамы как президента «надежды» и «перемен», чьим руководящим принципом внешней политики было «Не делать глупой херни», и интернет-поисковиком, чьим изначальным принципом было «Не делать зла», существует искреннее философское соответствие. Между двумя силами также были глубокие личные связи: за период президентства Обамы насчитывается 252 случая того, как люди переходили с работы в Белом доме в Google и наоборот. С 2009 по 2015 год работники Белого дома и Google встречались в среднем чаще раза в неделю.

Будучи государственным секретарём при Обаме, Хиллари Клинтон возглавляла государственную повестку «свободы в интернете», нацеленную на «продвижение онлайн-коммуникаций как инструмента для открытия закрытых сообществ». В своём выступлении в 2010 году Клинтон предупредила о распространении цифровой цензуры в авторитарных режимах:

На значительную часть мира опускается новый информационный занавес, — сказала она, — И за пределами этого ограждения вирусные видео и посты в блогах становятся самиздатом нашего времени.

Крайне иронично, что те же люди, которые десять лет назад возглавляли повестку свободы для других стран, теперь подталкивают Соединённые Штаты к внедрению одной из самых крупных и мощных машин цензуры в мире под прикрытием борьбы с дезинформацией.

Возможно, ирония — неподходящее слово для того, чтобы запечатлеть разницу между свободолюбивой Клинтон десять лет назад и современной активисткой за цензуру, но оно показывает то, как класс людей, тогда выступающий стандартом радикально других идей, резко сменил курс. Эти люди (политики, в первую очередь) рассматривали (и представляли) свободу в интернете как позитивную силу для человечества, пока он служил их интересам, и как нечто демоническое, когда он разрушал их иерархии власти и работал на их соперников. Именно так можно преодолеть разрыв между Хиллари Клинтон 2013 года и Клинтон 2023 года: обе считают интернет чрезвычайно мощным инструментом для управления политическими процессами и влияния на смену режима.

Именно поэтому в мире Клинтон и Обамы восхождение Дональда Трампа выглядело как глубокое предательство — поскольку, как они считали, Кремниевая долина могла остановить его, но не сделала этого. Возглавляя государственную политику по интернету, они помогли технологическим компаниям построить своё состояние на массовой слежке и проповедовали идею о том, что интернет — это маяк свободы и прогресса, при этом закрывая глаза на вопиющие нарушения антимонопольного законодательства. В свою очередь технологические компании сделали невообразимое: и не потому, что они позволили России «взломать выборы», что было отчаянным обвинением, вброшенным, чтобы скрыть провал, но потому что отказались вмешаться и не позволить Дональду Трампу выиграть.

В своей книге «Кто владеет будущим?» технологический специалист Жарон Ланье пишет:

Основным бизнесом цифровых сетей стало создание ультрасекретных мегадосье о том, чем занимаются другие, и использование этой информации для концентрации денег и власти.

Поскольку цифровые экономики создают концентрацию данных и власти, произошло неизбежное: технологические компании стали слишком сильными.

Что могли сделать лидеры правящей партии? У них было два варианта. Они могли использовать регуляторную силу государства для контратаки: разрушить монополии сбора данных и реструктуризировать социальный контракт, лежащий в основе интернета, так, чтобы люди сохраняли право собственности над своими данными и не лишались его каждый раз, когда пользуются общественным достоянием. Или же они могли сохранить власть технологических компаний, при этом заставляя их отказаться от видимого нейтралитета и встать на сторону правящей партии, — это заманчивая перспектива, учитывая то, что можно сделать со всей этой властью.

Они выбрали второй вариант.

Объявление соцсетей виновниками избрания Трампа, кандидата, одинаково отвратительного как для высокообразованной элиты Кремниевой долины, так и для высокообразованной элиты Нью-Йорка и Вашингтона, стало той дубинкой, которую СМИ и политический класс использовали, чтобы заставить технологические компании стать более послушными.

Рашагейт! Рашагейт! Рашагейт!

Итак, американский правящий класс столкнулся с проблемой: казалось, Дональд Трамп угрожал их институциональному выживанию. Расследование же о России не просто предоставило им средства для объединения различных ветвей этого класса внутри государства и за его пределами в борьбе с общим врагом. Оно также дало им высшую форму давления на самый влиятельный сектор общества — технологическую индустрию. Необходимая для фальсификации российского заговора координация послужила средством, объединившим политические цели Демократической партии, институциональную повестку разведки и служб безопасности и силу нарратива и морального рвения медиа с архитектурой слежки технологических компаний.

Секретный ордер FISA (Акта о негласном наблюдении в целях внешней разведки), позволивший спецслужбам США начать шпионить за кампанией Трампа, опирался на досье Стила — ангажированную критику, оплаченную командой Хиллари Клинтон, которая состояла из, скорее всего, ложных сообщений о предположительных рабочих отношениях между Дональдом Трампом и российским правительством. Хотя это досье и было мощным краткосрочным оружием против Трампа, оно также было очевидной чушью, и потому в какой-то момент могло стать помехой.

Дезинформация решила эту проблему, предоставив оружие ядерного масштаба арсеналу антитрамповского сопротивления. Сначала дезинформация была лишь одним из нескольких тезисов антитрамповского лагеря. Она выигрывала по сравнению с другими, потому что была способна объяснить всё и вся, при этом оставаясь такой расплывчатой, что её невозможно было опровергнуть. В оборонительном плане она предоставила возможность атаковать и дискредитировать каждого, кто сомневался в досье или более масштабном заявлении о связи Трампа с Россией.

Все старые маккартистские трюки опять стали новыми. Washington Post агрессивно продвигал заявление о том, что дезинформация повлияла на выборы 2016 года, — крестовый поход, начавшийся спустя несколько дней после победы Трампа со статьи «Усилия российской пропаганды помогли распространять „фейковые новости“ во время выборов, утверждают эксперты». (Главный процитированный эксперт статьи — Клинт Уоттс).

Постоянный поток утечек от чиновников разведки и национальной безопасности репортёрам уже установил ложный нарратив существования достоверных доказательств связи между кампанией Трампа и Кремлём. Когда Трамп выиграл вопреки этим сообщениям, высокопоставленные чиновники, ответственные за их распространение, в первую очередь глава ЦРУ Джон Бреннан, вновь повторили свои заявления. За две недели до вступления Трампа в должность администрация Обамы опубликовала рассекреченную версию оценки разведывательного сообщества, известного как ICA, о «Деятельности и намерениях России на последних выборах», в которой утверждалось, что «Путин и российское правительство отдают явное предпочтение избранному президенту Трампу».

ICA была представлена как объективный, неполитический консенсус, к которому пришли многие разведывательные агентства. В Columbia Journalism Review Джефф Герт пишет, что эта оценка «массово и в большинстве своём без критики освещалась» в прессе. Но на самом деле ICA была выборочно подготовленным политическим документом, намеренно опускающим противоречащие доказательства, чтобы создать впечатление того, что нарратив о связи — это не широко оспариваемый слух, а объективный факт.

Засекреченный доклад разведывательного комитета Палаты представителей о создании ICA в подробностях описал, насколько необычной и открыто политической она была:

Эту оценку написали не 17 агентств и даже не десяток аналитиков из трёх агентств, — сказал журналисту Полу Сперри высокопоставленный сотрудник разведки, прочитавший черновую версию доклада Палаты представителей, — Её написали пять агентов ЦРУ, и каждого из них отобрал лично Бреннан. А ведущий автор был его хорошим другом.

Назначенный Обамой Бреннан нарушил прецедент, когда ввязался в политику, занимая должность директора ЦРУ. Это положило начало его последующей карьере в качестве аналитика MSNBC и фигуры «сопротивления», попадавшей в новостные заголовки с обвинениями Трампа в госизмене.

Майк Помпео, сменивший Бреннана в ЦРУ, сказал, что как директор агентства он узнал, что во время написания ICA «высокопоставленных аналитиков, которые почти всю свою карьеру посвятили работе над Россией, оставили в стороне». Согласно Сперри, Бреннан «убрал из доклада противоречащие доказательства о мотивах Путина, несмотря на возражения со стороны некоторых аналитиков разведки, утверждающих, что Путин рассчитывал на победу Клинтон и считал Трампа „непредсказуемым“». (Также именно Бреннан отверг возражения других агентств о включении досье Стила в официальную оценку).

Несмотря на эти нарушения, ICA сработала так, как и должна была: Трамп начал своё президентство под тучами подозрений, которые так и не смог развеять. Как и обещал Шумер, чиновники разведки не теряли времени, чтобы отомстить.

И не только отомстить, но и предпринять действия по перспективному планированию. Заявление о том, что Россия взломала выборы 2016 года, позволило федеральным агентствам внедрить новую машину государственно-частной цензуры под предлогом обеспечения «честных выборов». Людей, высказывающих правдивые и защищённые конституцией мнения о выборах 2016 года (а позже и о таких вопросах, как коронавирус и выход США из Афганистана), клеймили неамериканцами, расистами, конспирологами и марионетками Владимира Путина, а также систематически убирали с публичных цифровых площадок, чтобы помешать им «распространять дезинформацию». По крайне скромным оценкам, опирающимся на публичные сообщения, таких случаев цензуры после избрания Трампа были десятки миллионов.

И вот кульминация этого раздела: 6 января 2017 года, в тот же день, когда доклад ICA Бреннана предоставил институциональную поддержку ложному заявлению о помощи Путина Трампу, Джей Джонсон, покидающий свой пост глава Министерства внутренней безопасности от Обамы, объявил, что в ответ на российское вмешательство в выборы он включил избирательные системы США в список «критической национальной инфраструктуры». В результате собственность 8 000 избирательных юрисдикций в стране перешла под контроль МНБ.

Это переворот, который Джонсон пытался провернуть ещё с лета 2016 года, но который, как он позже объяснил в своей речи, был заблокирован заинтересованными сторонами, заявившими, что «проведение выборов в этой стране — суверенная и исключительная ответственность штатов, и они не хотят федерального вмешательства, федерального поглощения или федерального регулирования этого процесса». Поэтому Джонсон нашёл обходной путь, в одностороннем порядке ускорив принятие закона в последние дни своего пребывания на должности.

Теперь очевидно, почему Джонсон так торопился: за несколько лет все заявления, используемые для оправдания немыслимого федерального захвата избирательной системы, рухнули. В июле 2019 года доклад Мюллера заключил, что Дональд Трамп не был связан с российским государством, — к такому же заключению позже в том году пришёл и доклад генерального инспектора о прохождении расследования о Трампе и России.

И наконец, 9 января 2023 года Washington Post в своей рассылке о кибербезопасности тихо опубликовал дополнение к исследованию Центра социальных медиа и политики Нью-Йоркского университета. Его вывод был таким: «Российские тролли в Twitter почти никак не повлияли на избирателей в 2016 году».

Но к тому моменту это уже не имело значения. Ведь в последние две недели правления Обамы новый аппарат по борьбе с дезинформацией одержал одну из своих главных побед: он получил власть напрямую контролировать федеральные выборы, что будет иметь последствия для состязания между Трампом и Джо Байденом в 2020 году.

Почему «война с террором» так и не закончилась после 9/11

Итак, уже знакомый нам Клинт Уоттс, возглавлявший инициативу Hamilton 68, и Майкл Хайден, бывший генерал Военно-воздушных сил, глава ЦРУ и директор АНБ, поддерживающий Уоттса, были ветеранами контртеррористического истеблишмента США. Хейден входил в число самых высокопоставленных офицеров разведки в Соединённых Штатах и был главным архитектором системы массового наблюдения, разработанной после 9/11. Поистине поразительное число ключевых фигур комплекса по борьбе с дезинформацией имели дело с миром контртерроризма и контрпартизанской войны.

Майкл Лампкин, возглавлявший ЦГВ — агентство Государственного департамента, служившее первым командным центром в войне с дезинформацией, — был бывшим офицером спецназа ВМС с опытом в контртерроризме. Сам ЦГВ вырос из Центра стратегических контртеррористических коммуникаций, пока не был перепрофилирован для борьбы с дезинформацией.

У Twitter была возможность остановить обман Hamilton 68 до того, как он вышел из-под контроля, но он решил этого не делать. Почему? Ответ можно увидеть в электронных письмах топ-менеджера Twitter Эмили Хорн, советовавшей воздержаться от разоблачения аферы. У Twitter были неопровержимые доказательства того, что «Альянс за безопасность демократии», неолиберальный исследовательский центр, стоящий за инициативой Hamilton 68, был виновен именно в том, в чём обвинял других: распространении дезинформации, разжигающей внутренний политический раскол и подрывающей легитимность демократических институтов. Но, по мнению Хорн, это было необходимо сопоставить с другими факторами, такими как необходимость оставаться в хороших отношениях с влиятельной организацией.

Мы должны быть осторожны в том, насколько сильно будем публично сопротивляться ЦГВ, — написала она в феврале 2018 года.

ЦГВ повезло, что в Twitter работает такой человек, как Хорн. Хотя, может, дело всё же не в везении? Ведь раньше Хорн работала в Государственном департаменте и занималась «цифровыми медиа и работой с исследовательскими центрами». Согласно её профилю на LinkedIn, она «близко сотрудничала с репортёрами по внешней политике, освещавшими ИГИЛ... и составляла коммуникационные планы, связанные с деятельностью коалиции по борьбе с ним».

Иными словами, у неё, как и у Уоттса, есть опыт контртеррористических операций, только с упором на работу с прессой и гражданскими общественными группами. После этого она стала директором по вопросам стратегических коммуникаций в Национальном совете безопасности Обамы, откуда в июне 2017 года перешла в Twitter. Уделите особое внимание этой временной последовательности, ведь вот что она показывает: Хорн пришла в Twitter за месяц до запуска ЦГВ, как раз вовремя, чтобы выступить в защиту группы под руководством тех самых влиятельных людей, в руках которых находится ключ от её профессионального будущего.

То, что война с дезинформацией началась ровно в тот момент, когда глобальная война с терроризмом (ГВТ), казалось бы, начала подходить к концу, — не совпадение. За два десятилетия ГВТ оправдала мрачные ожидания Эйзенхауэра о росте военно-индустриального комплекса с «непрошеным влиянием». Он превратился в индустрию, нанимающую на работу тысячи человек внутри правительства и за его пределами, работавших без чёткого контроля или стратегической пользы. Возможно, американский истеблишмент нацбезопасности мог объявить о победе и отойти от постоянной военной позиции к положению мирного времени, но, как объяснил мне один бывший сотрудник национальной безопасности Белого дома, вероятность этого была низкой.

Если вы работаете в сфере контртерроризма, — сказал бывший чиновник, — у вас нет никаких стимулов говорить, что вы побеждаете, надираете им задницу, а они — лишь кучка лузеров. Весь смысл в раздувании угрозы.

Он описал «огромные стимулы преувеличивать угрозу», укоренившиеся в культуре оборонного истеблишмента США и «имеющие такой характер, что не требуют особого малодушия или интеллектуальной нечестности».

Эта огромная машина была выстроена вокруг войны с терроризмом, — объяснил он, — Массивная инфраструктура, включающая в себя разведывательные организации, все элементы Министерства обороны, включая боевое командование, ЦРУ, ФБР и другие агентства. Кроме того, есть также частные контрактники и спрос в исследовательских центрах. То есть на кону миллиарды долларов.

Таким образом, плавный переход от войны с террором к войне с дезинформацией во многом был просто вопросом профессионального самосохранения. Но этого было недостаточно для поддержания прошлой системы; чтобы выжить, ей нужно было продолжить повышать уровень угрозы.

В первые месяцы после атак 11 сентября 2001 года Джордж Буш-младший пообещал искоренить радикализм на Ближнем Востоке. Буш-младший заявил, что лишь превратив этот регион в безопасное место для демократии он сможет гарантировать, что тот перестанет порождать таких жестоких джихадистов, как Усама бен Ладен.

Сегодня же для сохранения Америки в безопасности недостаточно вторгнуться на Ближний Восток и «принести его жителям демократию». Согласно Белому дому Байдена и армии экспертов по дезинформации, теперь угроза исходит изнутри. Сеть правых внутренних террористов, фанатиков QAnon и белых националистов поддерживается многочисленной группой из 70 миллионов избирателей Трампа, чьи политические симпатии в Соединённых Штатах считаются пятой колонной.

Но как же эти люди радикализировались, чтобы принять горький и разрушительный белый джихад трампистской идеологии? Конечно же, из-за интернета, где технологические компании, отказавшиеся «делать больше» для борьбы с ростом языка ненависти и фейковых новостей, позволили токсичной дезинформации отравить разум своих пользователей.

После 9/11 угрозу терроризма использовали для оправдания таких мер, как Патриотический акт, приостанавливающий конституционные права миллионов американцев и помещающий их в тень массовой слежки. Когда-то эта политика считалась спорной, но теперь её принимают как естественную прерогативу государственной власти. Как отметил журналист Гленн Гринвальд, «директива Джорджа Буша-младшего „с нами или с террористами“ в своё время вызвала изрядное возмущение, но сейчас является преобладающим менталитетом в американском либерализме и в Демократической партии в целом».

Война с террором была удручающим провалом, закончившимся с возвратом Талибана к власти в Афганистане. Она также стала крайне непопулярной в обществе. Тогда почему американцы решили наделить лидеров и философов той войны полномочиями вести ещё более масштабную войну против дезинформации? Рискну предположить, что американцы их не выбирали. Кажется, что американцы больше не имеют права выбирать собственных лидеров или подвергать сомнению решения, принятые ими якобы во имя национальной безопасности. Любого, кто говорит обратное, заклеймят внутренним экстремистом.

Подъём «внутреннего экстремизма»

Через несколько недель после бунта сторонников Трампа 6 января 2021 года бывший директор Центра по борьбе с терроризмом ЦРУ Роберт Гренье написал статью для New York Times, в которой выступил за то, чтобы Соединённые Штаты запустили «всеобъемлющую контрпартизанскую программу» против собственных граждан.

Как Гренье, конечно же, знает, контрпартизанство — это не специализированная операция, а широкий комплекс мер, предпринимаемых в масштабах целого общества и неизбежно влекущих за собой сопутствующие разрушения. Для победы над партизанством недостаточно бороться с самыми отъявленными экстремистами, напавшими на сотрудников правоохранительных органов в Капитолии. Для победы необходимо завоевать сердца и разумы местных: в данном случае — ярых христиан и сельских популистов, радикализированных своим недовольством и принявшим культ MAGA, подобный культу Бен Ладена. К счастью для правительства, с этой сложной проблемой готов бороться целый ряд экспертов: такие люди, как Гренье, которые теперь работают консультантами в частной индустрии контртерроризма.

Конечно, в Америке всегда были и будут склонные к насилию экстремисты. Однако сейчас эта проблема стоит менее остро, чем в 1960-х и 1970-х, когда политическое насилие было более распространено. Преувеличенные заявления о новом виде внутреннего экстремизма, настолько опасного, что с ним невозможно справиться с помощью уже существующих законов, включая акты о внутреннем терроризме, сами по себе являются продуктом американской информационной войны, которая стёрла границу между словами и действиями.

Гражданские войны начинаются не с выстрелов. Они начинаются со слов, — заявил Клинт Уоттс в 2017 году, выступая перед Конгрессом, — Война Америки с самой собой уже началась. Сейчас мы все должны действовать на поле боя социальных сетей, чтобы подавить информационные мятежи, которые могут быстро привести к насильственным столкновениям.

Уоттс — ветеран военной и государственной службы, который, похоже, разделяет распространённое среди его коллег мнение, что как только интернет вступил в свою популистскую стадию и начал угрожать укоренившимся иерархиям, он стал представлять серьёзную опасность для цивилизации. Более того, реакцию общества на их попытки слежки за каждым американским гражданином (включая твиты и мемы в интернете) эти госслужащие приняли за начало военных действий.

Использование размытого определения дезинформации позволило экспертам по безопасности объединить расистские мемы с массовыми шутингами в Питтсбурге и Буффало и насильственными протестами, как в Капитолии. Эта система преувеличивала значение слов и поддерживала постоянное состояние страха и чрезвычайного положения. И она получила полную поддержку Пентагона, разведывательного сообщества и президента Байдена, которые, как отмечает Гленн Гринвальд, объявили «самой серьёзной угрозой американской национальной безопасности» не Россию, ИГИЛ, Китай, Иран или Северную Корею, а «внутренних экстремистов в целом — и крайне правых сторонников белого превосходства в частности».

Администрация Байдена постепенно расширила программы по борьбе с внутренними террористами и экстремистами. В феврале 2021 года чиновники МНБ объявили, что получили дополнительное финансирование для усиления деятельности по «предотвращению внутреннего терроризма», включая инициативы по борьбе с распространением дезинформации в интернете, в которой используется, похоже, заимствованный из советской методички способ под названием «внедрение идеологии».

НКО-борги

В ноябре 2018 года Центр медиаполитики и общественной политики Шоренштейна Гарвардской школы Кеннеди опубликовал исследование под названием «Борьба с дезинформацией в США: анализ ландшафта». Масштаб работы был всеобъемлющим, но её авторы уделяли особенное внимание центральной роли некоммерческих организаций, финансируемых филантропами, и их отношений с медиа. Центр Шоренштейна — ключевой узел описанной в работе системы, что даёт авторам возможность взглянуть на него изнутри.

В ходе этого анализа стало очевидно, что главные активисты, стремящиеся спасти журналистику, — это не корпорации, соцсети или правительство США, но фонды и филантропы, которые боятся потерять свободную прессу и основу здорового общества... Поскольку ни один из авторитетных игроков не смог достаточно быстро решить эту проблему, эта ответственность легла на плечи новостных редакций, университетов и фондов, отмечающих, что подлинно, а что — нет.

Чтобы спасти журналистику и саму демократию американцы должны полагаться на фонды и филантропов — людей вроде основателя eBay Пьера Омидьяра, Джорджа Сороса из фондов «Открытое общество» и интернет-предпринимателя и донора Демократической партии Рейда Хоффмана. Иными словами, американцев просили полагаться на частных миллиардеров, которые накачивали миллиардами долларов гражданские организации, при помощи которых они влияют на американские политические процессы.

Нет причин сомневаться в мотивации сотрудников этих НКО, большая часть из которых, конечно же, искренне считает, что их работа восстанавливает «основы здорового общества». Но по поводу характера этой работы можно сделать некоторые наблюдения.

Во-первых, она поместила их в положение ниже миллиардеров-филантропов, но выше сотен миллионов американцев, которых они, отделяя правду ото лжи, как пшеницу от плевел, направляли и инструктировали в качестве новой информационной интеллигенции.

Во-вторых, эти полномочия и огромное финансирование создали тысячи новых задач для информационных регуляторов во время коллапса традиционной журналистики.

В-третьих, первые два пункта поставили непосредственные интересы сотрудников НКО в полное соответствие с указаниями американской правящей партии и полицейского государства. По сути, дезинформация как концепция, взятая из мира шпионажа и военных действий, была помещена в академические и некоммерческие круги, где превратилась в псевдонауку, используемую в качестве инструмента партизанской войны.

Практически в одночасье инициированная Обамой национальная мобилизация «всего общества» для победы над дезинформацией привела к созданию и наделению полномочиями целого нового класса экспертов и регуляторов.

Так, современная индустрия «фактчекинга», выдающая себя за установившуюся научную сферу, на самом деле является откровенно пристрастным классом офицеров на службе у Демократической партии. Их ведущая организация «Международная сеть фактчекинга» была основана в 2015 году Институтом Пойнтера, другим важным узлом комплекса по борьбе с дезинформацией.

Сейчас куда ни взглянете, вы найдёте эксперта по дезинформации. Их можно отыскать в каждом крупном издании, в каждой ветви государства, на академических факультетах, заметить вытесняющими друг друга на телевизионных новостных программах и, конечно же, работающими в НКО. Мобилизация на борьбу с дезинформацией принесла достаточно денег, чтобы финансировать новые организации и убеждать уже устоявшиеся (вроде «Антидиффамационной лиги») повторять новые слоганы и присоединяться к работе.

Как вышло, что так много людей смогли внезапно стать экспертами в сфере «дезинформации», определение которой в 2014 году не смог бы дать и 0,01% из них? Дело в том, что для экспертизы в дезинформации нужна идеологическая ориентация, а не технические знания. В качестве доказательства можно привести принца Гарри и Меган Маркл, прошедших путь от неудачливых ведущих подкастов до членов Комиссии по информационному беспорядку Аспенского института. В годы после Трампа и Брексита подобные инициативы стали процветать.

Но дело не ограничивалось знаменитостями. Как сказал бывший чиновник Государственного департамента Майк Бенц:

Чтобы создать консенсус «всего общества» по цензуре политических мнений в интернете, «вызывающих сомнения» в преддверии выборов 2020 года, МНБ организовало конференции по «дезинформации», сближая технологические компании, гражданские общественные организации и новостные медиа для достижения консенсуса о расширении политики цензуры социальных сетей при помощи МНБ (что важно: многие партнёры получали государственное финансирование при помощи грантов или контрактов или же боялись государственных угроз регуляциями или возмездием).

В служебном письме МНБ, впервые опубликованном журналистом Ли Фаном, описывается комментарий чиновника МНБ «во время внутреннего обсуждения стратегии о том, что агентству стоит использовать сторонние некоммерческие организации в качестве „информационной службы, чтобы избежать видимости государственной пропаганды“».

Нет ничего необычного в том, что государственное агентство хочет работать с частными корпорациями и гражданскими организациями, но в этом случае результатом было уничтожение независимости организаций, которые должны были критически расследовать деятельность государства. Институты, заявляющие, что действуют как службы надзора за государственной властью, позволили использовать себя в качестве средства создания консенсуса.

Возможно, неслучайно то, что все те сферы, что агрессивнее других поддерживали войну с дезинформацией и призывали к усилению цензуры (контртерроризм, журналистика, эпидемиология), в последние годы демонстрировали впечатляющие неудачи. Новые регуляторы информации не смогли переубедить скептиков вакцин, убедить ярых сторонников MAGA в легитимности выборов 2020 года и помешать общественности выяснить происхождение пандемии коронавируса, что они отчаянно пытались сделать.

Но им удалось пробудить невероятно перспективные усилия всего общества, обеспечив тысячи новых карьер и предоставив новый мандат институционалистам, считающим популизм концом цивилизации.

Пандемия

К 2020 году машина по борьбе с дезинформацией выросла в одну из самых влиятельных сил американского общества. А пандемия коронавируса заправила её двигатель реактивным топливом.

Вдобавок к борьбе с иностранными угрозами и сдерживанию внутренних экстремистов, срочной необходимостью стала цензура «смертельной дезинформации». Возьмите, например, цензуру Google, которая применялась к её дочерним сайтам вроде YouTube: она призывала «удалять проблемную информацию» и «всё, что противоречит рекомендациям Всемирной организации здравоохранения», — куда в различные моменты постоянно развивающегося нарратива входило ношение масок, введение запретов на путешествия, утверждение, что вирус крайне заразен, и заявления о том, что он мог произойти в лаборатории.

Президент Байден публично обвинил социальные сети в том, что они «убивают людей», когда подвергают цензуре недостаточно информации о вакцинах. При помощи своей новой власти и прямых каналов связи с технологическими компаниями Белый дом начал буквально отправлять им списки людей, которых он хотел бы забанить: например, журналиста Алекса Беренсона.

Беренсона выгнали из Twitter из-за твита о том, что мРНК-вакцины не «останавливают заражение или передачу вируса». Как оказалось, это правдивое утверждение. На тот момент органы здравоохранения либо были неверно проинформированы, либо лгали о возможности вакцин предотвращать распространение вируса. Более того, несмотря на заявления органов здравоохранения и политиков, отвечающие за вакцину люди всегда об этом знали.

В протоколе совещания в декабре 2020 года советник Управления по контролю за продуктами и лекарствами доктор Патрик Мур заявил:

Сегодня в своих данных Pfizer не предоставил никаких свидетельств того, что вакцина как-либо влияет на перенос или выделение вируса, что является фундаментальной основой группового иммунитета.

Дистопическая даже в теории реакция на пандемию также была тоталитарной на практике. Так, МНБ в 2021 году выпустило видео, призывающее «жаловаться на своих родственников в Facebook за распространение „дезинформации“, если они сомневаются в нарративе правительства США о коронавирусе».

Из-за пандемии и дезинформации о выборах растёт число тех, кого эксперты по экстремизму называют «уязвимыми лицами» и кого могут легко радикализовать заинтересованные в этом силы, — предупредила в годовщину беспорядков в Капитолии Элизабет Нойманн, бывший помощник министра внутренней безопасности по вопросам борьбы с терроризмом и уменьшению угроз.

А Клаус Шваб, глава Всемирного экономического форума и «босс боссов» мирового класса экспертов, видел в пандемии возможность внедрения «Великой перезагрузки», которая может продвинуть идею информационного контроля по всей планете:

Сдерживание пандемии коронавируса потребует создания глобальной сети наблюдения, способной выявлять новые вспышки, как только они возникают — заявил он.

Ноутбуки Хантера: Исключение из правил

Ноутбуки настоящие. ФБР знало об этом с 2019 года, когда впервые ими овладело. Когда New York Times попытались рассказать о них, десятки высокопоставленных чиновников национальной безопасности в Соединённых Штатах лгали общественности, утверждая, что ноутбуки, скорее всего, являются частью плана России по «дезинформации». Действуя как полностью интегрированные ветви государственной инфраструктуры нацбезопасности, Twitter, Facebook и Google выполняли приказы государства по цензуре, опирающиеся на эту ложь. Пресса проглотила ложь и поддержала цензуру.

Историю ноутбуков обставляли по-разному, но главная её правда состоит в том, что это успешная кульминация многолетних усилий по созданию теневой регулирующей бюрократии, выстроенной специально для того, чтобы предотвратить повторение победы Трампа в 2016 году.

Наверное, невозможно узнать, как именно запрет писать о ноутбуках Хантера Байдена повлиял на выборы 2020 года, но историю, очевидно, считали представляющей достаточную угрозу, чтобы совершить открытую авторитарную атаку на независимость прессы. Ущерб, нанесённый основной социальной структуре страны невозможно посчитать. Так, в феврале, спустя много месяцев после того, как Байденов заставили признать подлинность истории, член Палаты представителей Александрия Окасио-Кортес называла скандал «полуфейковой историей о ноутбуке» и «неловкой ситуацией».

Хотя ноутбук и является самым известным случаем вмешательства правящей партии в гонку между Трампом и Байденом, бесстыдство ситуации было исключительным. Подавляющее большинство вмешательств в выборы было невидимым для общественности и происходило при помощи механизмов цензуры, созданных под предлогом «честности выборов». Юридические рамки для них были созданы вскоре после вступления Трампа на должность, когда покидающий свой пост глава МНБ Джей Джонсон вопреки резким возражениям заинтересованных лиц принял правило, объявляющее избирательные системы частью критической национальной инфраструктуры и, таким образом, помещающее их под надзор агентства. Многие наблюдатели ожидали, что этот закон будет отменён преемником Джонсона, назначенным Трампом Джоном Келли, однако он продолжил действовать.

В 2018 году Конгресс создал новое агентство внутри МНБ под названием Агентство по кибербезопасности и охране инфраструктуры (АКЗИ), задачей которого было защищать от иностранных атак инфраструктуру Америки, в которую теперь входила и её избирательная система. В 2019 году МНБ добавило к нему ещё одно агентство под названием Отдел иностранного влияния и вмешательства, который занимался борьбой с иностранной дезинформацией.

Словно так и было задумано, эти роли слились в одну. Считалось, что российские хакерские атаки и другие злонамеренные иностранные информационные атаки угрожают выборам в США. Но, конечно же, никто из чиновников, стоящих во главе этих департаментов, не мог с уверенностью сказать, являлось ли конкретное заявление иностранной дезинформацией, просто ошибочным или лишь неудобным. Нина Янкович, назначенная главой недолго просуществовавшего Совета по управлению дезинформацией при МНБ, жаловалась на эту проблему в своей книге «Как проиграть в информационной войне: Россия, фейковые новости и будущее конфликта»:

Эту информационную войну тяжело выиграть, — писала она, — не только из-за онлайн-инструментов, распространяющих и таргетирующих свои сообщения, или противника, который их рассылает; дело в том, что эти сообщения часто невольно передаются не троллями или ботами, а настоящими местными жителями.

Обширность, присущая концепции дезинформации, породила заявления о том, что для предотвращения электорального саботажа необходимо подвергнуть цензуре политические взгляды американцев — лишь бы не допустить распространения идей, изначально помещённых в общество иностранными агентами.

В январе 2021 года, согласно докладу генерального инспектора МНБ от августа 2022 года, АКЗИ «перевела свою целевую группу по борьбе с иностранным влиянием в более гибкий режим, чтобы уделить больше внимания общим МДМ». За этой аббревиатурой скрывались: мизинформация (ложная информация, распространяемая не специально), уже знакомая нам дезинформация и малинформация (фактическая информация, распространяемая без контекста и с вредными намерениями). После того, как отпал предлог о борьбе с иностранной угрозой, осталась лишь основная миссия по продвижению монополии нарратива вместо истины.

Новая, сосредоточенная на внутренних делах рабочая группа состояла из 15 сотрудников, занимавшихся поиском «всех видов дезинформации», но в особенности связанной с «выборами и критической инфраструктурой», при этом «реагируя на нынешние события» — эвфемизм, означающий продвижение официальной линии по вызывающим разногласия вопросам, как в случае с «набором инструментов по связанной с коронавирусом дезинформации», опубликованным для «повышения осведомлённости о пандемии».

По словам Майка Бенца, этот переход в тайне от общественности «планировался на трансляциях МНБ и во внутренних документах»:

Коллективное обоснование инсайдеров МНБ, не проронивших ни слова о революционных последствиях перехода, заключалось в том, что «внутренняя дезинформация» теперь представляет большую «киберугрозу для выборов», чем ложь, возникающая в результате иностранного вмешательства.

Вот так, без всяких публичных заявлений или летящих строем чёрных вертолётов, объявляющих о начале новой эры, в Америке появилось собственное министерство правды.

Вместе они управляли машиной цензуры индустриального масштаба, в которой государство и НКО отправляли технологическим компаниям уведомления о спорном контенте, от которого им хотелось избавиться. Эта структура позволила МНБ передать свою работу на аутсорс «Проекту честности выборов» (EIP), консорциуму из четырёх групп: Стэнфордской интернет-обсерватории; частной антидискриминационной компании Graphika (которая раньше работала на Министерство обороны в борьбе против ИГИЛ); Центра для информированной общественности Вашингтонского университета; а также Исследовательской лаборатории цифровой криминалистики Атлантического совета.

Согласно показаниям журналиста Майкла Шелленбергера в Конгрессе, отметившего, что EIP классифицировал более 20 миллионов уникальных «инцидентов дезинформации» в период с 15 августа по 12 декабря 2020 года, EIP, основанный в 2020 году в партнёрстве с МНБ, служил «уполномоченным правительственным поисковиком внутренней дезинформации». Как объяснил глава EIP Алекс Стамос, это был обходной путь для решения проблемы, связанной с тем, что правительству «не хватало как финансирования, так и юридических полномочий».

Изучив данные по цензуре, о которых партнёры МНБ доложили в ходе внутренних аудитов в избирательный цикл 2020 года, Фонд за свободу в Интернете выразил масштаб кампании по цензуре в семи пунктах:

• 22 миллиона твитов, помеченных как «мизинформация» в Twitter;
   
• 859 миллионов твитов, собранных в базу данных для анализа на «мизинформацию»;
   
• 120 аналитиков, отслеживающих «мизинформацию» в социальных сетях по 20 часов в день;
   
• 15 технологических платформ, отслеживаемых на предмет «мизинформации» зачастую в режиме реального времени;
   
• <1 час — среднее время ответа при переписке между государственными партнёрами и технологическими платформами;
   
• Десятки «нарративов мизинформации», выбранных для регулирования платформ;
   
• Сотни миллионов отдельных постов на Facebook, видео на YouTube и TikTok и твитов, пострадавших из-за изменений в Условиях предоставления услуг, касающихся «мизинформации», что МНБ открыто планировало, хвастаясь, что технологическим компаниям ни за что не удалось бы это сделать без настойчивости партнёров Министерства и «огромного давления регуляторов» в правительстве.

Новое однопартийное государство

В феврале 2021 года журналистка Молли Болл в статье для журнала Time прославляла «Теневую кампанию, которая спасла выборы 2020 года». Болл писала, что победа Байдена была результатом «разворачивающегося за кулисами заговора», который объединил «широкую межпартийную кампанию, чтобы защитить выборы» при помощи «экстраординарных теневых действий». Среди прочих достижений героических заговорщиков Болл отмечает то, что они «успешно заставили социальные сети занять более жёсткую позицию в борьбе с дезинформацией и использовали опирающиеся на данные стратегии по борьбе с вирусной клеветой». Это невероятная статья, словно страница из блокнота преступников, каким-то образом попавшая в светский журнал, восхваление спасителей демократии с подробным описанием того, как они её расчленили.

Не так давно разговоров о «глубинном государстве» было достаточно, чтобы заклеймить человека опасным конспирологом, которого необходимо немедленно подвергнуть слежке и цензуре. Но язык и отношения развиваются, и теперь это понятие бесцеремонно присвоили сами сторонники глубинного государства. Так, новая книга неолиберального аналитика национальной безопасности Дэвида Роткопфа «Американское сопротивление» имеет подзаголовок «Внутренняя история того, как глубинное государство спасло страну».

Глубинное государство — это власть, которой обладают неизбираемые государственные функционеры и их окологосударственные помощники, имеющие право отменять официальные юридические процедуры государства. Но правящий класс описывает социальную группу, члены которой связаны чем-то более глубоким, чем институциональное положение: своими общими ценностями и инстинктами. Хотя этот термин часто используется слишком свободно и иногда имеет негативное, а не описательное значение.

Членство в правящем классе определяют два критерия. Первый, как писал Майкл Линд, — это то, что он состоит из людей, принадлежащих «гомогенной национальной олигархии с одним и тем же акцентом, манерами, ценностями и образованием от Бостона до Остина и от Сан-Франциско до Нью-Йорка и Атланты». В Америке всегда существовали региональные элиты; уникальность нынешнего времени состоит в объединении одного национального правящего класса.

Второй критерий — это то, что для членства в правящем классе нужно считать, что позволять править страной можно только другим членам вашего класса. Иными словами, члены правящего класса отказываются подчиняться авторитету кого-либо за пределами их группы и отстраняют их от участия в выборах, обвиняя в нелегитимности.

Столкнувшись с внешней угрозой в лице трампизма, естественная сплочённость и самоорганизованность социального класса были укреплены выстроенными сверху вниз структурами координирования, которые были целью и результатом национальной мобилизации Обамы. Согласно Ли Фану и Кену Клипперштейну из Intercept, перед выборами 2020 года «технологические компании, включая Twitter, Facebook, Reddit, Discord, Wikipedia, Microsoft, LinkedIn, и Verizon Media ежемесячно встречались с ФБР, АКЗИ и другими государственными представителями... чтобы обсудить, как фирмы будут справляться с мизинформацией во время выборов».

Историк Анджело Кодевилла, популяризовавший концепцию американского «правящего класса» в своём эссе 2010 года, а затем ставший её главным летописцем, видел в новой национальной аристократии продолжение непрозрачной власти, полученной агентствами безопасности США:

Двухпартийный правящий класс, выросший во время Холодной войны, который воображал себя экспертом в вопросах войны и мира Америки и убедил других себя таковым считать, защищал свой статус от перманентно отдаляющейся общественности, переводя повседневные вопросы войны и мира на частный псевдотехнический язык, недоступный для непосвящённых, — написал он в своей книге 2014 года «Создавать и поддерживать мир между собой и с другими странами».

Во что верят члены правящего класса? Я считаю, что они верят «в информационные и менеджерские решения экзистенциальных проблем» и в свою «собственную провидческую судьбу и судьбу таких людей, как они, править, несмотря на свои ошибки». Их высший принцип как класса заключается в том, что только они могут обладать властью. Если править будет какая-то другая группа, мир лишится всего прогресса и надежды, а тёмные силы фашизма и варварства в одночасье вновь захлестнут Землю. Хотя технически в Соединённых Штатах оппозиционной партии всё ещё позволено существовать, в прошлый раз, когда она попыталась управлять страной, она подверглась многолетнему подрыву авторитета. По сути, любой вызов власти правящей партии, представляющей интересы правящего класса, подаётся как экзистенциальная угроза цивилизации.

Известный атеист Сэм Харрис предложил восхитительно прямую формулировку этого мировоззрения. В 2010-х высокий уровень рационализма сделал Харриса звездой YouTube, где он публиковал тысячи видео с тем, как он «побеждает» и «уничтожает» религиозных оппонентов в спорах. С приходом Трампа Харрис, как и многие, кто видел в бывшем президенте угрозу всему хорошему в мире, забросил свой принцип преданности истине и превратился в защитника пропаганды.

На подкасте в прошлом году Харрис подтвердил существование политически мотивированной цензуры того, как СМИ писали о связанных с Хантером Байденом ноутбуках, и признался в «левом сговоре, чтобы не позволить Дональду Трампу стать президентом». Но, вторя Молли Болл, он объявил это хорошим решением.

Мне всё равно на то, что в ноутбуке Хантера Байдена... Хантер Байден мог бы хранить трупы детей в своём подвале, и мне было бы всё равно, — сказал Харрис интервьюерам.

Он мог бы закрыть глаза на убитых детей, потому что в возможности переизбрания Трампа скрывалась ещё более сильная угроза, которую Харрис сравнил с «астероидом, направляющимся к Земле».

Когда к Земле несётся астероид, даже самые принципиальные рационалисты могут начать просить безопасности, а не истины. Но астероид падает на Землю каждую неделю вот уже несколько лет. Закономерность этих случаев заключается в том, что правящий класс оправдывает вольное применение законов необходимостью спасти планету, но в итоге нарушает Конституцию, чтобы скрыть правду и защитить сам себя.

Конец цензуры

Те крохи информации о ранних стадиях трансформации Америки из демократии в цифрового левиафана, что удалось заполчить населению — это результат судебных исков и Закона о свободе информации, это информация, которую пришлось выпытывать у полицейского государства, и просто счастливая случайность. Если бы Илон Маск не решил купить Twitter, многие важные детали истории американской политики эры Трампа остались бы тайной — возможно, навсегда.

Но система, выходящая на свет в этих разоблачениях, вполне может быть уже не нужна государству. Уже возможно представить, как массовую цензуру EIP, для которой необходимо значительное количество человеческого труда и которая оставляет за собой множество доказательств, можно будет заменить программами искусственного интеллекта, использующими собранную в поведенческие досье информацию о своих целях, чтобы управлять их восприятием. Конечной целью будет корректирование нахождения людей в интернете при помощи тонких манипуляций тем, что они видят в выдаче поисковика и в своей ленте. Этот сценарий может быть направлен на предотвращение самого появления заслуживающего цензуры материала.

Более того, согласно Associated Press, это звучит довольно похоже на то, чем Google уже занимается в Германии, где эта корпорация недавно запустила новую кампанию по расширению своей инициативы «предварительного опровержения», которая «стремится сделать людей ещё более устойчивыми к разрушительному влиянию мизинформации в интернете». Об этом было объявлено вскоре после появления основателя Microsoft Билла Гейтса на немецком подкасте, где он призвал использовать искусственный интеллект для борьбы с «конспирологическими теориями» и «политической радикализацией».

У Meta тоже есть своя программа предварительного опровержения. В заявлении сайту Just The News Майк Бенц назвал предварительное опровержение «формой цензуры нарратива, встроенной в алгоритмы социальных сетей, чтобы помешать гражданам формировать конкретные системы социальных и политических убеждений», и сравнил их с «предварительным преступлением» из дистопического научно-фантастического фильма «Особое мнение».

Тем временем военные разрабатывают оружейные ИИ-технологии для доминирования в информационном пространстве. Согласно USASpending.gov, официальному государственному сайту, два крупнейших контракта, связанных с дезинформацией, были заключены Министерством обороны для финансирования технологий автоматического обнаружения крупномасштабных дезинформационных атак и защиты от них. Первый контракт в июне 2020 года выделил ньюйоркскому подрядчику в сфере обороны PAR Government Systems Corporation 11,9 миллионов долларов. В рамках второго контракта в июле 2020 года 10,9 миллионов долларов отправились компании под названием SRI International.

Изначально SRI International была связана со Стэнфордским университетом, но отделилась от него в 1970-х годах. Что важно, учитывая, что Стэнфордская интернет-обсерватория (институт, всё ещё напрямую связанный с учебным заведением), в 2020 году возглавил EIP, одну из крупнейших инициатив цензуры в истории, некий завершающий этап её летописи в период до прихода искусственного интеллекта.

Кроме того, есть работа, проводимая Национальным научным фондом, государственным агентством, финансирующим исследования в университетах и частных учреждениях. У NSF есть собственная программа под названием Convergence Accelerator Track F, которая помогает внедрять дюжину автоматизированных технологий по обнаружению дезинформации, явно созданных для мониторинга таких вопросов, как «сомнения в вакцинах и электоральный скептицизм».

Согласно Бенцу, «один из самых тревожных аспектов» этой программы — это то, «насколько она похожа на военные инструменты цензуры и мониторинга социальных сетей, разработанные Пентагоном для борьбы с партизанством и терроризмом за рубежом».

В марте директор NSF по вопросам информации Дороти Аронсон объявила, что агентство «создаёт набор сценариев использования» того, как оно может применять ChatGPT — языковую модель ИИ, способную разумно имитировать человеческую речь — для дальнейшей автоматизации производства и распространения государственной пропаганды.

Первые великие битвы информационной войны завершились. Их вёл класс журналистов, генералов в отставке, шпионов, боссов и аппаратчиков Демократической партии и экспертов по борьбе с терроризмом против остатков американского народа, отказавшегося подчиняться их власти.

Предстоящие битвы, ведущиеся при помощи ИИ, будет сложнее увидеть.

После демократии

Менее чем за три недели до выборов 2020 года New York Times опубликовали важную статью под названием «Первая поправка века дезинформации». Автор эссе из редакции Times и выпускник Йельской юридической школы Эмили Базелон утверждала, что Соединённые Штаты находятся «в разгаре информационного кризиса, вызванного распространением вирусной дезинформации», который она сравнивает с «катастрофическим» влиянием нового коронавируса на здоровье. Она цитирует книгу йельского философа Джейсона Стэнли и лингвиста Дэвида Бивера:

Свобода слова угрожает демократии настолько же, насколько позволяет ей процветать.

Так что проблема дезинформации — это также проблема самой демократии, в особенности если её слишком много. Чтобы спасти либеральную демократию, эксперты предлагают два важных шага: Америка должна стать менее свободной и менее демократичной. Это необходимое развитие будет означать лишение голоса некоторых «бузотёров» в интернете, которые утратили свою привилегию свободно выражаться. Для этого потребуется следовать мудрости экспертов по дезинформации и преодолевать нашу отсталую привязанность к Биллю о правах. Эта точка зрения может шокировать людей, которые всё ещё привязаны к наследию свободы и самоуправления Америки, но она стала официальной политикой правящей партии страны и большей части американской интеллигенции.

Бывший министр труда при Клинтон Роберт Райх отреагировал на новости о покупке Twitter Илоном Маском заявлением о том, что сохранение свободы слова в интернете — это «мечта Маска. И Трампа. И Путина. И мечта каждого диктатора, авторитарного лидера, демагога и современного барона преступного мира на Земле. Для остальных это станет новым кошмаром». Согласно Райху, цензура «необходима для защиты американской демократии».

Для правящего класса, который уже устал от требования демократии предоставлять свободу слова своим субъектам, борьба с дезинформацией стала новой регуляторной системой взамен Конституции США. Стремясь к невозможному — уничтожению всех ошибок и отклонения от установок партии, — правящий класс гарантирует, что он всегда сможет указать на нависающую угрозу со стороны экстремистов — угрозу, которая оправдывает его собственную железную хватку за власть.

Песня сирены призывает нас, живущих на заре цифровой эпохи, подчиниться власти машин, обещающих оптимизировать нашу жизнь и обеспечить нам большую безопасность.

Перед лицом апокалиптической угрозы «инфодемии» нас заставляют верить в то, что лишь сверхинтеллектуальные алгоритмы могут защитить нас от сокрушительно нечеловеческих масштабов цифровой информационной атаки.

А старые человеческие навыки общения, выражения несогласия и иронии, от которых зависит демократия и многое другое, стали жертвой изнуряющей военной машины наблюдения. Машины, которой ничто не может противостоять и которая стремится заставить нас бояться нашей способности мыслить.