Новый калифорнийский закон о дезинформации нацелен на то, чтобы заставить замолчать несогласных медиков и позволить беспрепятственно распространяться спонсируемой государством лжи
В 1922 году американский политический комментатор Уолтер Липпманн создал понятие «производство согласия». По мнению Липпманна, массы не могут выбрать лучшее решение сложных проблем в демократии; вместо этого демократией должен управлять «специальный класс» и «бюро экспертов», которые лучше других понимают общественные интересы и формируют общественное мнение при помощи пропаганды. Эдвард Бернейс, которого иногда называют «отцом связей с общественностью» дополнил тезис Липпманна в своём эссе 1947 года «Инженерия согласия». Согласно Бернейсу, право на свободу слова и свободу СМИ сопровождается «правом на убеждение», обеспечивающимся массмедиа.
Все эти СМИ создают открытые двери в сознание общественности, — писал Бернейс, — С их помощью каждый из нас может повлиять на мнения и действия своих сограждан.
Большую часть XX века «класс экспертов» Липпманна мог доминировать в СМИ и связях с общественностью, чтобы направлять общественное мнение в своих коммерческих и политических целях. Однако с появлением социальных сетей это доминирование было подорвано, и «двери в сознание общественности» стали более доступны обычному человеку.
Предположения и выводы экспертов теперь могут оспариваться в Twitter, Facebook и YouTube как квалифицированными соперниками, так и неквалифицированными обывателями. Избрание Дональда Трампа, фигуры, повсеместно презираемой классом экспертов, чьё присутствие в социальных сетях было критически важным для его кампании, показало, что технологии обошли мягкий, ненавязчивый стиль инженерии согласия. В ответ ФБР и Государственный департамент перешли к жёсткой цензуре при полной поддержке традиционных СМИ, используя Рашагейт как предлог для того, чтобы влиять на Facebook и Twitter и даже проникать в сами эти компании, тем самым превратив эти так называемые «частные компании» в оружие государства.
Изначальное обоснование большей части коронавирусной цензуры, начавшейся в 2020 году, состояло в том, что пользователи социальных сетей могут «причинять вред», отговаривая других от принятия надлежащих мер предосторожности. Несмотря на то, что эта цензура была явным нарушением гражданских свобод, либералы с готовностью её приняли, заряженные ложным нарративом о том, что открытое самовыражение в социальных сетях позволило российским ботам сфальсифицировать выборы 2016 года. К тому времени демократы также нормализовали представление и о том, что свобода слова сама по себе опасна и что слова буквально приводят к насилию.
В то время как мейнстримные СМИ продвигали пропагандистский нарратив, чтобы заставить общество принять радикальные и беспрецедентные меры, государственные агентства давили на социальные сети вроде Twitter и Facebook, чтобы заглушить голоса скептиков.
Начиная с гипотезы лабораторной утечки и заканчивая естественным иммунитетом и обязательным ношением масок, многие эти голоса, как мы сейчас знаем, оказались абсолютно правы. Не давая вести полноценное научное обсуждение, «модераторы контента» социальных сетей позволили спонсируемой государством дезинформации беспрепятственно распространяться.
Три года спустя тревожная тенденция роста не связанных с коронавирусом избыточных смертей в западных странах стала обвинительным приговором для реакции на вирус и сопутствующей ей цензуры. Если работа чиновников общественного здравоохранения состояла в минимизации вреда, то продолжающаяся после пика пандемии избыточная смертность — это свидетельство их провала.
По мере того, как этот провал становится невозможно отрицать, мы наблюдаем крах большей части кампании цензурирования, которая помогала защищать власть от критики. При Илоне Маске Twitter прекратил свою политику борьбы с «дезинформацией о коронавирусе» и восстановил множество заблокированных аккаунтов. «Twitter файлы» и иск Миссури против Байдена раскрыли, что Белый дом, ЦКЗ и даже Pfizer участвовали в координированном систематическом подавлении инакомыслия в отношении противовирусных мер и вакцин.
На фоне этого одна из самых жёстких мер по цензурированию столкнулась с серьёзным вызовом. 25 января окружной судья США Уильям Шабб удовлетворил ходатайство о предварительном судебном запрете по делу «Хоэг и другие против Ньюсома», временно заблокировав закон штата Калифорния AB 2098. Если AB в итоге примут, он позволит Медицинскому совету Калифорнии лишать лицензии врачей, распространяющих среди пациентов связанную с коронавирусом «вводящую в заблуждение информацию». Судья Шабб назвал государственное определение вводящей в заблуждение информации («ложная информация, противоречащая современному научному консенсусу») «бессмыслицей» и постановил приостановить принятие закона на основании того, что его расплывчатость будет нарушать гарантированное 14 поправкой право врачей на надлежащее судопроизводство.
Штат не будет оспаривать решение Шабба, но окончательная судьба закона всё ещё не ясна, частично из-за другого продолжающегося судебного разбирательства («Макдональд против Лоусона»). Тем не менее, первоначальная победа истцов в деле «Хоэга и других против Ньюсома» подчёркивает пагубность ограничений свободы слова и наносит серьёзный удар по обширной машине цензуры, сформировавшейся в эпоху пандемии.
Следствие гарантированного Первой поправкой права на свободу слова — это право на получение информации, — сказал представляющий интересы истцов адвокат из Нового альянса гражданских свобод Дженин Юнес.
Битва вокруг AB 2098 показывает, почему цензура в медицине была связана не только с правами врачей и учёных на свободу слова, но и с фундаментальным правом общества на информированное согласие на локдауны, маски и вакцины. В то время как к кампании коронавирусной цензуры возникают всё новые и новые вопросы, становится ясно, что подавление научного диалога было не просто проблемой свободы слова, а катастрофическим нарушением биоэтики, причинявшим вред, ранившим и убивавшим людей.
Врачи, выступающие против AB 2098 в суде, в первую очередь обеспокоены тем, как этот закон повлияет на пациентов. Возможность врачей говорить открыто — необходимая часть медицинского обслуживания и медицинской этики. Поскольку врачи обязаны действовать как попечители своих индивидуальных пациентов, закон, заставляющий их продвигать одинаковый ко всем подход, подорвёт это обязательство.
Когда вы больше не говорите пациенту то, что на самом деле думаете, вы больше не действуете в его интересах, — сказал доктор Азаде Хатиби, выступающий истцом в деле Хоэга и других против Ньюсома, — Таким образом, вы по определению действуете неэтично.
Доктор Аарон Кериати, ещё один истец и бывший директор по вопросам медицинской этики в Калифорнийском университете в Ирвине, повторил это мнение.
Клиническая помощь должна быть индивидуализирована в соответствии с конкретными потребностями каждого отдельного пациента, — сказал он, — AB 2098 — это закон, утверждающий, что главная обязанность врачей — не пациент перед ними, а социальная программа, фактически определяемая Департаментом здравоохранения Калифорнии.
Это превращает терапевтов в агентов политической программы. Но пациенты должны иметь возможность быть уверенными в том, что они действуют в их индивидуальных интересах.
Без этого медицина потерпит крах, — объяснил Кериати.
Намерение закона использовать врачей в более широких социальных и политических целях характерно для всей кампании коронавирусной цензуры, мешавшей учёным и медицинским работникам участвовать в открытых исследованиях или предлагать общественности «второе мнение» по вопросам профилактики и лечения вируса.
Цензура не только наказывала тех, кому запрещали говорить, она вызывала в обществе инверсию медицинской этики: каждый член общества использовался для «высшего блага», которое нельзя было подвергать сомнению. Эта инверсия, идея о том, что ваше индивидуальное здоровье важно лишь для достижения коллективных целей, — логика, стоящая за евгеникой, сбором органов и медицинскими экспериментами без добровольного согласия.
Общественная организация «Никаких лицензий для дезинформации», продвигающая AB 2098, изначально фокусировалась на публикациях калифорнийских врачей в социальных сетях (поскольку это нельзя было оправдать юридически, организация перешла к взаимодействиям врача с пациентом).
Думаю, это демонстрирует истинные намерения закона, состоящие в том, чтобы заставить замолчать политических оппонентов, — сказал Юнес.
Эта борьба часто была личной. Доктор Трейси Бет Хоэг, например, получила десятки сообщений от членов «Никаких лицензий для дезинформации» с угрозами, что закон будет использован для атак на её медицинскую лицензию. Научная работа доктора Хоэг сыграла решающую роль в открытии школ, снятии масок с детей и повышении осведомлённости о связанных с вакцинацией случаях миокардита среди молодых мужчин.
Именно пациенты платят самую высокую цену, когда их врачи не могут предоставить им верную информацию, — сказала Хоэг.
Попытки атаковать её обескураживают.
По-настоящему грустно то, что это читают врачи со всего мира. Большинство из них промолчат даже по действительно волнующим их вопросам, потому что не хотят рисковать потерей работы или медицинской лицензии, — объяснила она, — Это также подавляет научное обсуждение.
Бывший сенатор штата доктор Ричард Пан, один из соавторов законопроекта AB 2098, и автор самых строгих калифорнийских законов, принятых до появления вакцины, назвал протестующих против вакцин «внутренними террористами» и пренебрежительно отзывался о врачах, несогласных с его законотворчеством, называя их «минимизаторами коронавируса» и «нелицензированными критиками» (как будто для критики в этой стране нужна лицензия).
Этот закон должен отстаивать общественные интересы, однако его суть заключается в уничтожении определённых личностей, — объяснил ещё один истец доктор Рам Дюрисети, — Это политический закон, а не научный или медицинский.
Сам по себе закон содержит множество спорных утверждений, включая заявление, что «риск смерти от коронавируса среди невакцинированных индивидов в 11 раз выше, чем среди полностью вакцинированных». Как Хоэг отметила в своём Substack, оценка одиннадцатикратно повышенного риска неверна: это число менялось со временем и продолжает меняться. Что более важно, оно опирается на искажённые данные ЦКЗ, а не на рандомизированные контролируемые испытания. Это демонстрирует проблему, возникающую, когда центральной власти доверяют определение и обеспечение соблюдения одной научной истины.
Это не кризис вводящей в заблуждение информации. Это кризис институционального авторитета, — объяснила Лора Пауэлл, ещё один адвокат, представляющий истцов.
Пауэлл подала изначальную жалобу и ходатайство о судебном запрете.
Весь смысл заключается в том, чтобы запугать врачей и заставить их держать язык за зубами, и эта цель будет достигнута даже без дисциплинарных взысканий, — сказала она.
Последние три года коронавирусная цензура работает над созданием показательных примеров из нонконформистов, нарекая их еретиками с целью дискредитировать. Цензура здесь работает не только на то, чтобы закрыть доступ к определённым точкам зрения, но и на то, чтобы отрезать нонконформистов от общества и предупредить всех остальных, что их тоже могут изолировать и заткнуть, если они будут слишком далеко отклоняться от общепринятых нарративов.
А когда эти нарративы оказываются ложными, реальность схлопывается, и люди оказываются вынуждены участвовать в причудливом и пагубном театре отстаивания ошибочных идей. Альтернативой будет риск объединения с теми, кого называют «ковидиотами», «антимаскерами» и «антиваксерами». В ответ на политику, обозначающую некоторые позиции как недопустимые, из страха изгнания многие люди в медицине, науке, праве, академических кругах и журналистике выбрали самоцензуру. AB 2098 хочет сделать этот жуткий эффект постоянным. Однако предварительный судебный запрет против этого закона говорит о том, что мы вступили в новую фазу, когда режим коронавирусной правды, возможно, окончательно утратит свою силу.
В цензуре последних трёх лет центральное место занимало убеждение, что людям просто нельзя доверять самостоятельную оценку доказательств и принятие решений о своём здоровье. В основе пандемийной «модерации контента» стояло предположение о том, что небольшой круг избранных экспертов заслуживает иметь непропорциональное влияние на общественное мнение, потому что их взгляды «объективно корректны» — что, как мы уже знаем, оказалось довольно далеко от истины.
YouTube, например, временно блокировал пользователей за высказывания, оспаривающие эффективность ношения масок; теперь же эти высказывания подтверждаются основополагающим обзором Cochrane на 78 рандомизированных контролируемых исследований, установившим, что маски «мало влияют или совсем не влияют» на предотвращение заражения коронавирусом. Последующие меры негативно сказались на глухих и слабослышащих людях, повлияли на обучение и развитие маленьких детей и нарушили социальное познание пожилых пациентов с деменцией. Поскольку они запретили открытое общественное обсуждение этих мер, социальные сети стоит считать частично ответственными за сопутствующий ущерб.
Например, во время закрытия школ в 2020 году число смертельных передозировок наркотиками среди подростков удвоилось, уровень убийств детей вырос на 28%, подтверждённых свидетельств насилия против детей стало больше на 30%, а объёмы изображений сексуального характера с детьми в интернете увеличились на 31%. Очевидно, что критическая оценка реакции на ковидные ограничения в отношении детей была морально необходимой, однако Twitter внёс в чёрный список видного сторонника открытия школ доктора Джея Бхаттачарью из Стэнфорда, как только он открыл свой аккаунт. Как доктор Бхаттачарья недавно заявил в Tablet, подобные действия препятствовали обсуждению продолжающегося обязательного ношения масок, тестирования и карантинных мер в школах, и во многих штатах эти меры продолжали применяться без какого-либо научного объяснения.
Социальные сети часто удаляли верные оценки уровня смертности от вируса или помечали их как недостоверные, поскольку низкие цифры могли заставить пользователей усомниться в необходимости социального дистанцирования и локдаунов. Согласилась бы общественность на длительный массовый карантин молодых людей и детей (а также на массовое перемещение богатства наверх, ущемление прав человека и социальные издержки, сопровождающие всё это), если бы ей предоставили настоящие данные о рисках, связанных с заражением?
В 2021 году по приказу администрации Байдена цензура резко усилилась. Стремясь любой ценой повысить уровень вакцинации, Facebook сказал чиновникам, что цензурирует «зачастую правдивый контент», который не содержит дезинформации, но может отговорить людей от прививки. Многие запрещённые в социальных сетях утверждения на такие темы, как естественный иммунитет, прорывные инфекции и миокардит, оказались правдивыми.
11 января 2023 года доктор Энтони Фаучи стал соавтором статьи в журнале Cell, утверждавшей, что такие вирусы, как SARS-CoV-2, размножающиеся в слизистой оболочке дыхательных путей, не могут эффективно контролироваться при помощи вакцин, создающих системный иммунитет, таких как нынешние мРНК-вакцины. Каждый, кто делал бы подобные заявления в социальных сетях до 2023 года, мог быть пожизненно заблокирован в социальных сетях. И стоит задаться вопросом, сколько людей отказались бы от вакцин или бустеров, если бы подобные мнения были общедоступны.
Как объяснила Хоэг, одна из ключевых проблем AB-2098 заключается в том, что его расплывчатость «создаёт для всех нас риск того, что „вводящая в заблуждение информация“ будет определяться не при помощи научных данных, а при помощи убеждений доминирующей политической партии».
И действительно, на протяжении 2020, 2021 и 2022 годов «вводящую в заблуждение информацию» и «устоявшуюся науку» определяли не по объективным критериям — их определяли политические предпочтения власть имущих в государственных бюрократиях, технологических компаниях и мейнстримных СМИ. В результате мы имеем дело с нарастающим экономическим кризисом, детьми, переживающими академическую и психическую катастрофу, и страной, где избыточная смертность, не связанная с коронавирусом, составляет десятки тысяч случаев среди людей младше 45 лет. Экспертное бюро подвергло всё население безграничному стрессу и продемонстрировало полное пренебрежение основными гражданскими правами и человеческим достоинством.
Свобода слова редко заключается в свободе слова ради самой свободы; её смысл в том, чтобы установить систему сдержек и противовесов для возможности властей формировать реальность.
Никто не должен обладать монополией на правду, — считает Юнес.
Окончание режима коронавирусной правды — это не только вопрос исправления ошибок в политике. Необходимо также ликвидировать лежащие в их основе предположения, которые привели к массовой цензуре и технократическому правлению.
