На протяжении всей своей истории либерализм (идеология, которую сейчас называют «классическим либерализмом» или «либертарианством») страдал от общественного представления о том, будто бы он в первую очередь выступает против чего-то. В некотором смысле это, конечно, так, ведь как узнаваемая и связная идеология либерализм сформировался во многом в оппозиции меркантилизму и абсолютизму в Западной Европе. Со временем эта оппозиция расширилась и на социализм, протекционизм, империализм, агрессивную войну и рабство. В этом смысле либералы веками борются с широким набором морального и экономического зла, распространяющего нищету, несправедливость и страдания.
Но «выступать против» само по себе — никогда не было достаточным основанием идеологии, и либералы никогда им не довольствовались. Помимо этого либерализм долгое время связывают с так называемыми «буржуазными» ценностями, частной собственностью, местным самоопределением и, несмотря на заявления об обратном, с религиозными институтами. Однако сейчас эти институты, давно лежащие в основе либерализма, находятся в состоянии глубокого упадка. А ведь именно эти институты сделали возможной гражданскую жизнь без государственного контроля.
Их упадок произошёл не случайно. Почти безграничная власть современного государства — это результат его длительных войн против независимых церквей, семейных связей и местного самоопределения и самоуправления. Государство никогда не мирилось с наличием соперников, поэтому любая организация, сражающаяся за «сердца и умы» населения, должна была быть лишена силы.
Поэтому, как мы видим, задача состоит не только в том, чтобы просто находиться в оппозиции государству. Необходимо также строить, усиливать и поддерживать институты, которые могут предложить альтернативы государству в том, что касается организации и поддержки человеческого общества. Без этих институтов либерализму предстоит гораздо более тяжёлая, даже невозможная, работа.
Общества состоят из институтов
Либертарианский историк Ральф Райко отмечает, что либералы проводят ключевое различие между государством и «обществом». Проще говоря, общество — это институты, не входящие в государство. Или, как выразился Дэвид Гордон:
Либералы считают, что главные институты общества могут функционировать в полной независимости от государства.
Идея о том, что общественные институты могут функционировать без государства, — это не выдумка, а вывод из исторических фактов. С первых дней человеческой цивилизации, когда государств ещё просто не существовало, люди строили институты и отношения, призванные поддерживать порядок, безопасность и социальную защиту. Как описывал историк Пол Фридман, многие общества удерживало вместе нечто, отличающееся от «государства в том смысле, в котором мы его понимаем». Вместо него их удерживали вместе «неформальные социальные знакомства и связи». Сюда входили «родство, семья, личная месть, религия».
Эти институты также сыграли важную роль в формировании западного идеала рассредоточения политической власти между разными организациями вместо того, чтобы концентрировать их в руках одного авторитета. Согласно Райко, западная битва за свободу и независимость исторически характеризуется сражениями этих институтов за их собственные, отдельные юридические права:
Руки принцев часто оказывались связаны хартиями прав (например, Великой хартией вольностей), которые они были вынуждены предоставлять своим подданным. В конце концов, даже в относительно небольших странах Европы власть была рассредоточена между сословиями, орденами, привилегированными городами, религиозными общинами, войсками, университетами и т.д., каждый из которых имел свои собственные гарантированные свободы.
Неудивительно, что становление современного государства тесно связано с борьбой государства против этих институтов. Как показал государственный историк Мартин ван Кревельд, чтобы укрепить власть, государству сначала нужно значительно ослабить церкви, дворянство и города, ведь эти организации соперничали с государством. Они часто предоставляли собственную экономическую защиту и поддерживали порядок с помощью судов и местных вооружённых отрядов. Они создавали чувство общности и социальной цели, отдельное от идеи национального государства. Они предоставляли ключевые экономические услуги, как в случае Ганзейского союза, предлагавшего безопасные торговые пути и арбитражные услуги купцам.
Эти полицентричные политические системы стояли на пути укрепления власти государства, и, как отметил Мюррей Ротбард, процесс упразднения негосударственных институтов ускорился в период раннего модерна. К XVI веку во Франции этот процесс был в полном разгаре. Французское государство «систематически лишало юридических прав все корпорации и организации, которые в Средние века стояли между индивидом и государством. Больше не было никаких промежуточных или феодальных властей. Король обладал неограниченной властью над ними».
Этот процесс был необходим для уничтожения остатков независимости и потенциального сопротивления государству. Ведь в прежние времена государство должно было заручиться поддержкой разнообразных организаций, которые могли стать реальным сопротивлением его правлению. Как в XIX веке отметил Алексис де Токвиль:
Меньше чем сто лет назад в величайших европейских странах множество частных людей и корпораций были независимы настолько, чтобы творить правосудие, создавать и содержать войска, взимать налоги и зачастую даже издавать или интерпретировать законы.
Создание прямых взаимоотношений между государством и гражданином
Однако даже после уничтожения средневековой местной независимости церкви, братские организации и расширенные семейные сети продолжали быть институтами, необходимыми для местной солидарности, региональной независимости и борьбы с бедностью.
Более того, расширенные семейные предприятия составляли отдельный очаг власти вне государства, и многие из этих семей сознательно стремились оставаться экономически независимыми. Хотя взгляд марксистского историка Эрика Хобсбаума на «буржуазную семью» не был комплементарным, он, тем не менее, отражал центральную роль семьи в обществе XIX века:
«Семья» была не просто основной социальной ячейкой буржуазного общества, но и его основной ячейкой собственности и делового предпринимательства.
Однако государство не могло стерпеть даже этой неформальной институциональной конкуренции.
В XIX веке противостояние государства независимым институтам перешло на новый уровень с изобретением «социального государства». Впервые оно появилось в Германии и было представлено консервативным националистом Отто фон Бисмарком. Райко утверждает, что социальное государство было намеренным усилием Бисмарка по уничтожению финансовой независимости населения от государства, а Энтони Мюллер заключает, что социальное государство установило «систему взаимных обязательств между государством и его гражданами». Это изобретение ещё больше укрепило идею о том, что государство должно иметь прямые взаимоотношения с индивидами, не ограниченные местными, культурными или религиозными институциональными препятствиями.
Упадок негосударственных институтов
Усилия по нейтрализации негосударственных институтов были чрезвычайно успешными. Сейчас институциональные препятствия для государственной власти — это лишь тени себя прошлых. Давно исчезли независимые коммуны, свободные города, местные вооружённые отряды и независимые монастыри и церкви. Даже братские организации и местные благотворительные фонды становятся всё более невидимыми и зависимыми от налогов из федерального бюджета. Религиозные обычаи в упадке. Количество церковных организаций, таких как школы и приходы, значительно сокращается. Даже институт семьи в опасности. Падает как число браков, так и рождаемость, а количество разводов только растёт, то есть всё меньше семейных уз остаются долгосрочными. Даже среди тех, кто называет себя консерваторами, легко найти разведённых людей, сожительствующих, живущих отдельно от своих маленьких детей и отдалённо от других родственников.
И напротив, самые устойчивые экономические и институциональные отношения многие люди поддерживают со своим национальным правительством. Большинство налогов платится центральному правительству. Большая часть здравоохранения и пенсионных выплат исходит от национального правительства. В университетах, больницах и борьбе с бедностью доминируют государства, а не церкви или местные знатные семьи.
Всё это идёт на руку государству, ведь теперь всё меньше людей может опираться на семью или другие местные связи для обеспечения своей экономической и социальной безопасности. Это также приводит к исчезновению преданности всем важным сообществам кроме расплывчатого и по сути выдуманного национального «сообщества».
Индивидов недостаточно
В ответ на всё это некоторые могут сказать: «Ой, нам не нужны никакие организации или институты. Нам нужны только крепкие индивидуалисты!» Это хорошая идея, но нет никаких свидетельств того, что это действительно сработает в качестве противовеса государственной власти. Исторически либералы давно поняли, что оппозиция государственной власти не может быть эффективной, опираясь лишь на противодействие разрозненных индивидов, у которых нет никаких устойчивых практических, религиозных, семейных или экономических интересов и чувств, кроме идеи борьбы с государством самой по себе.
Поэтому сопротивление государству обычно концентрировалось вокруг некой культурной, религиозной, языковой или местной институциональной преданности. Раньше оно часто принимало форму сети местных семей и их союзников. Токвиль отмечал, что эти группы создавали готовое место притяжения для противодействия государственным злоупотреблениям. Он пишет:
Пока поддерживалось чувство семьи, противник угнетения никогда не был один; он смотрел вокруг и находил своих клиентов, своих друзей и родственников. Если этой поддержки было недостаточно, его поддерживали его предки и воодушевляли потомки.
Без этих или похожих институтов, заключил Токвиль, политическая оппозиция государству становится неэффективной. В частности, без институтов, с помощью которых строится сопротивление государственной власти, даже у антирежимной идеологии нет шансов превратиться в жизнь:
Какую силу может сохранить общественное мнение, когда нет и двадцати человек, связанных чем-то общим; когда ни у человека, ни у семьи, ни у корпорации, ни у класса, ни у свободного института нет власти представлять это мнение; и когда каждый гражданин, будучи одинаково слабым, одинаково бедным и одинаково зависимым, может опираться только на собственную беспомощность, чтобы противостоять организованной силе государства?
Франко-швейцарский либерал Бенжамен Констан пришёл к похожему заключению, отметив, что местные социальные институты часто обеспечивают культурный противовес государственной власти с помощью солидарности и организованности. Констант пишет:
Интересы и общая память, рождённые из местных обычаев, содержат в себе зародыш сопротивления, который власть терпит лишь с сожалением и стремится искоренить. С индивидами ей справляться гораздо проще; она без усилий проходится по ним своим огромным весом, как по песку.
Что же необходимо сделать?
Если мы хотим всерьёз противостоять государственной власти, необходимо подбадривать, растить и поддерживать институты и организации, по которым государства не могут «с лёгкостью пройтись своим весом». Когда люди поддерживают местные приходы, заводят семью, строят бизнес, создают организации взаимопомощи — они делают работу, крайне необходимую для борьбы с государственной властью.
В то время как ругать государственную власть и выступать против её бесконечных насильственных и обедняющих уловок — всегда полезно, одного этого не достаточно. Мы также должны хвалить негосударственные институты и своей ежедневной работой и жизнью делать их сильнее. Без этих институтов или родства, религии, рынка и городов негосударственное общество не будет иметь никакого значения.
Сама по себе оппозиция государству без перспективных частных или местных альтернатив никогда не будет достаточной. Люди хотят получать такие услуги, как образование, помощь вдовам, сиротам и инвалидам. Они хотят безопасности, чувства общности и солидарности с другими. Эти блага общества не требуют государств, но они требуют институтов. Однако в наше время эти институты настолько сократились, что мало что могут предложить в качестве альтернативы государству.
