Ниже представлен отрывок из 7 главы книги Мюррея Ротбарда «Власть и рынок».
Пожалуй, самая распространённая критика рыночной экономики с точки зрения этики состоит в том, что она не достигает цели равенства. В поддержку равенства обычно выступают, опираясь на различные «экономические» основания, такие как минимальные социальные жертвы или уменьшающаяся предельная полезность денег. Но в последние годы экономисты признали, что не могут оправдывать эгалитаризм с помощью экономики и что в конечном итоге им необходима этическая основа для равенства.
Экономика и праксеология не могут установить важность этических идеалов, но даже этические цели должны быть сформулированы осмысленно. Таким образом, они должны сначала пройти проверку на внутреннюю непротиворечивость и концептуальную вероятность. Ведь до сих пор квалификации «равенства» не были должным образом проверены.
Действительно, возражения многих критиков заставили эгалитаристов задуматься. Иногда понимание необходимых последствий их политики заставляет их забросить или, что бывает чаще, замедлить эгалитарную программу. Очевидно, что принудительное равенство подавит стимулы, застопорит процесс адаптации рыночной экономики, уничтожит всякую эффективность в удовлетворении потребностей потребителя, значительно снизит накопление капитала и приведёт к его потреблению — т.е. вызовет резкое падение общего уровня жизни. Более того, только свободное общество может стать бескастовым, так что только свобода обеспечит мобильность дохода в соответствии с продуктивностью. Этатизм же, наоборот, заморозит экономику в форме (непроизводственного) неравенства.
Однако эти аргументы, какими бы сильными они ни были, вовсе не убедительны. Некоторые люди всё равно будут стремиться к равенству; многие учтут эти соображения, согласившись на некоторое снижение уровня жизни для того, чтобы получить больше равенства.
Во всех обсуждениях равенства считается само собой разумеющимся то, что равенство — это очень достойная цель. Но это вовсе не само собой разумеется, поскольку самоцель равенства может быть подвергнута серьёзным сомнениям.
Доктрины праксеологии выводятся из трёх общепринятых аксиом: главной аксиомы о существовании у человеческих действий определённой цели и второстепенных аксиом о разнообразии человеческих навыков и природных ресурсов, а также об отрицательной полезности труда. Хотя возможно создать экономическую теорию общества без двух второстепенных аксиом (но не без главной), они включены в этот список для того, чтобы ограничить наши теории о законах, которые можно напрямую применить к реальности. Каждый, кто хочет предложить теорию, применимую к взаимозаменяемым людям, может попробовать это сделать.
Таким образом, разнообразие человечества — это базовый постулат нашего знания о людях. Но если человечество разнообразно и индивидуализировано, как кто-либо может предлагать равенство в качестве идеала? Каждый год учёные проводят Конференции о равенстве, призывая к усилению равенства, и никто не оспаривает эту основную догму. Но что в человеческой природе оправдывает равенство?
Если каждый человек индивидуален, как ещё его можно сделать «равным» другим, если не уничтожить в нём всё человеческое и не свести человеческое общество к бездумному однообразию муравейника? Это задача эгалитариста, который уверенно выходит на сцену, чтобы сообщить экономисту о своей главной этической цели: доказать свою правоту. Он должен показывать, как равенство можно совмещать с природой человечества, и отстаивать обоснованность возможного эгалитарного мира.
Но на деле эгалитаристу приходится ещё сложнее, поскольку можно запросто доказать, что равенство доходов — это невозможная цель для человечества. Доходы никогда не могут быть равными. Доходы, конечно, нужно учитывать в реальном, а не в денежном понимании; иначе истинного равенства не будет. Однако реальные доходы невозможно уравнять. Ведь как можно уравнять жителя Нью-Йорка, наслаждающегося горизонтом Манхэттена, с жителем Индии, купающимся в Ганге?
Поскольку каждый индивид обязательно расположен в своём пространстве, их реальные доходы должны отличаться от товара к товару и от человека к человеку. Нет способа объединения товаров разных видов ради измерения «уровня» доходов, так что бесполезно пытаться достичь некоего «равного» уровня. Необходимо признать тот факт, что равенство не может быть достигнуто, потому что это концептуально невозможная цель для человека в силу его необходимого рассредоточения в пространстве и разнообразия между индивидами.
Но если равенство — это абсурдная (и, таким образом, иррациональная) цель, тогда абсурдны и любые попытки достичь равенства. Если цель бесполезна, попытки её достижения точно так же бесполезны.
Многие считают, что, хотя равенство доходов — абсурдный идеал, его можно заменить идеалом равенства возможностей. Однако эта концепция настолько же бессмысленна, как и предыдущая. Как можно «уравнять» возможности жителей Нью-Йорка и Индии проплыть вокруг Манхэттена или искупаться в Ганге? Неизбежное разнообразие расположения людей фактически исключает любую возможность уравнять их «возможности».
Блюм и Калвен допускают распространённую ошибку, когда утверждают, что справедливость означает равенство возможностей и что это равенство требует того, чтобы «соперники стартовали с одной позиции», чтобы «игра» была «справедливой». Человеческая жизнь — это не какая-то гонка или игра, где каждый человек должен начинать с идентичной позиции. Это попытка каждого человека быть настолько счастливым, насколько возможно. И все люди на свете просто не могут начать с одной и той же позиции, поскольку мир появился не вчера; он разнообразен и бесконечно многогранен в разных частях. Сам факт того, что один человек обязательно рождается в другом месте по сравнению с каким-то другим человеком, немедленно обеспечивает неповторимость его унаследованных возможностей.
Стремление к равенству возможностей также потребует уничтожения института семьи, ведь у разных родителей разные возможности; оно потребует общинного воспитания детей. Государству придётся национализировать всех детей и растить их в государственных яслях в «равных» условиях. Но даже там условия не могут быть одинаковыми, потому что даже разные государственные чиновники будут иметь разные возможности и характеры. Равенства также невозможно достичь из-за необходимых различий в местоположении.
Таким образом, эгалитаристу нельзя больше позволять завершать дискуссию, просто заявив, что равенство — это абсолютно этическая цель. Сначала он должен столкнуться со всеми социальными и экономическими последствиями эгалитаризма, а также попытаться показать, что он не противоречит самой природе человека. Он должен ответить на аргумент о том, что человек не создан для принудительного существования в муравейнике. И, наконец, он должен принять, что цели равенства доходов и равенства возможностей концептуально недостижимы и, таким образом, абсурдны. И пытаться достичь их в силу этого факта тоже абсурдно.
Эгалитаризм — это буквально бессмысленная социальная философия. Её единственная разумная формулировка заключается в цели «равенства свободы», описанной Гербертом Спенсером в его знаменитом «Законе равной свободы»:
Каждый человек свободен делать то, что он пожелает, при условии, что он не нарушает такие же свободы другого человека.
Эта цель не пытается сделать все условия жизни человека равными (абсолютно невозможное задание); вместо этого она выступает за свободу — условия отсутствия принуждения над личностью и собственностью каждого человека.
Иногда эта цель формулируется как «равенство перед законом» или «равенство прав» Однако обе формулировки двусмысленны и вводят в заблуждение. Первая формулировка может означать как равенство в рабстве, так и в свободе, и в действительности в последние годы её сузили настолько, что она теперь не имеет большого значения. Вторая формулировка может быть истолкована как относящаяся к любому «праву», включая «право на равный доход».
Однако даже формулировка равенства как свободы имеет множество недостатков и может быть отброшена. Во-первых, она даёт возможность двусмысленности и эгалитаризму. Во-вторых, понятие «равенство» подразумевает тождество измеряемой величины с фиксированной, масштабной единицей. «Равная длина» означает измерение величины в объективно определяемых единицах. В исследовании человеческой деятельности, будь то праксеология или философия, нет таких количественных единиц и, следовательно, не может быть такого «равенства». Гораздо лучше говорить, что «у каждого человека должно быть Х», вместо того, чтобы говорить, что «каждый человек должен быть равен Х». Если кто-то хочет призвать каждого человека купить машину, он формулирует свою цель так: «Каждому человеку стоит купить машину». Он не говорит: «У каждого человека должно быть равенство в покупке машины». Использование понятия «равенства» неудобно и вводит в заблуждение.
И наконец, как много лет назад убедительно отметила Клара Диксон Дэвидсон, закон равной свободы Спенсера избыточен. Ведь если у каждого человека есть свобода делать так, как он пожелает, отсюда следует, что свобода ни одного человека не была нарушена или ущемлена. Второе условие закона после «пожелает» избыточно и не нужно.
С момента формулировки закона Спенсера его противники используют его уточняющее условие, чтобы пробить брешь в либертарианской философии. Однако всё это время они били по помехе в законе, а не по его сути. Понятию «равенства» нет заслуженного места в «Законе равной свободы», его можно заменить на «каждый». Так, «Закон равной свободы» вполне можно было бы переименовать в «Закон полной свободы».
