Подумайте обо всех институтах, которые шли в ногу друг с другом во время драматического упадка цивилизации последних трёх лет. Медиа, Бигтех, крупные корпорации, образовательное сообщество, медицинская индустрия, центральные банки и правительство всех уровней — все они придерживались одной общей лжи. Они отмалчивались или даже радовались, пока государства полностью уничтожали права и свободы, за которые человечество боролось последние 800 лет.
Примеров слишком много, чтобы перечислять, но для меня выделяется один.
Нью-Йорк несколько месяцев пытался проводить дерзкий эксперимент по созданию пространства исключительно для вакцинированных людей. Так, ни одного человека, решившего не делать экспериментальный укол от коронавируса, не пускали в рестораны, театры, бары, библиотеки или музеи. Под непропорциональное влияние попали 40% чёрных граждан, которые отказывались делать прививку, зная о долгой истории связей американской фармацевтики с расовой евгеникой.
Политика США десятилетиями запрещала практики, которые неравномерно влияют на расовые меньшинства. И вот внезапно всем стало всё равно.
Где же было негодование? Я не могу вспомнить ни одного мнения против, появившегося в крупной газете или на мейнстримной площадке. Это продолжалось месяцами! Лишь немногие из нас кричали об этом, но почти не получали поддержки, несмотря на глубокую несправедливость, очевидно совершаемую в том числе и по расовому признаку.
Конечно же, это лишь один пример из тысяч.
Даже сейчас невакцинированные канадцы не могут пересекать границу США для работы, отдыха или чтобы просто увидеться с родственниками, живущими в миле от них. Это безумие всё ещё продолжается. И оно относится ко всем в мире кроме сотен тысяч людей, нескончаемым потоком пересекающих южную границу и при этом не имеющих паспортов вакцинации.
Конгресс за это не голосовал. Всё это происходит из-за Центров по контролю и профилактике заболеваний, которые каким-то образом всё ещё обладают властью портить нам жизнь и отнимать свободу, несмотря на многие судебные решения, пытавшиеся обуздать власть этой организации.
Где же возмущение? Где было негодование по поводу закрытия школ и церквей, обязательного ношения масок, разрушенного бизнеса, плохой науки и поразительной лжи, навязываемой обществу день за днём?
Как, чёрт возьми, это произошло? Почему оно всё ещё происходит? И где, к слову, была интеллигенция?
Только некоторые её члены решили высказаться — и были серьёзно за это наказаны, чтобы преподать урок остальным. Авторы Грейт-Баррингтонской декларации много раз говорили, что их короткое заявление было наименее изобретательным и спорным заявлением, когда-либо ими написанным. Это был просто текст об общепринятых принципах общественного здравоохранения, применённых к современности. Но момент, в который они сбросили эту «бомбу», был моментом, когда общепринятые принципы общественного здравоохранения были растоптаны и похоронены вот уже шесть месяцев.
Так что это незамысловатое изложение простых истин показалось шокирующим. Дело было не только в том, что в нём говорилось, но и в том, что настоящие дипломированные профессионалы посмели использовать свои знания и статус во имя правды, а не приоритетов режима.
То, что это стало для всех шоком — уже сообщает вам всё необходимое о происходящем.
Как мы вообще дошли до этого? Одно из объяснений состоит в том, что большая часть интеллигенции контролируется неким тайным обществом, которое дёргает за ниточки. И все находящиеся у власти и обладающие влиянием люди с готовностью им подчиняются. Это объяснение простое, но не удовлетворительное. Ему не хватает доказательств. Когда я с осторожностью смотрю на людей вроде Клауса Шваба и Билла Гейтса, я вижу клоунов и глупцов, чьё богатство значительно превосходит их интеллект.
Не думаю, что у них бы это получилось.
Есть объяснение получше: оппортунизм. Ещё одно подходящее слово — карьеризм. В особенности это касается журналистов и интеллигенции. Для карьерного пути в подобных профессиях необходимо подчинение доминирующим нарративам. Любое отклонение может привести к потенциально роковому концу. Дух соглашения с другими — движущая сила всего, что они делают.
Конвертируемость навыков
Слово «конвертируемость» обычно относится к экономическим свойствам товара. Что-то конвертируемое можно легко и без потерь перевести из одной формы в другую. Что-то неконвертируемое остаётся тем, чем уже является. Хороший пример — это долларовая купюра: она чрезвычайно конвертируема, потому что её можно с лёгкостью обменять и превратить во что-то другое. Гораздо менее конвертируем восточный ковёр. Он может вам очень нравиться, но его нелегко продать по справедливой с вашей точки зрения цене.
Вещи могут превращаться из конвертируемых в неконвертируемые по ходу коррекции рынка. Примером этого процесса может послужить акустические пианино. Было время, когда потратить 15 000 долларов на пианино считалось инвестицией. Его можно было продать почти по такой же цене много лет спустя.
Затем появились более лёгкие электронные клавиатуры. Затем выросло несколько поколений, не обладающих навыками игры на пианино. И, наконец, сейчас у нас имеется настолько простой доступ к музыке дома, что пианино перестало быть необходимым. Теперь его можно встретить разве что в консерватории и в качестве декора вестибюлей в отелях.
Невероятно, но сейчас, если пианино не очень красивое или редкое, его трудно отдать даже даром. Попробуйте сделать это в своём Facebook Marketplace. Вы будете удивлены тем, сколько пианино отдают даром при условии, что вы заплатите 500 долларов за его доставку.
Парикмахер
Профессиональные навыки можно ранжировать по их конвертируемости.
Небольшая история. Несколько месяцев назад я был в парикмахерской и владелец салона сорвался на девушку, которая меня стригла. Как только он ушёл, она мне сказала: «Всё. Вы последний клиент, которого я обслужу в этом заведении. Я увольняюсь».
И действительно, когда я собрался уходить, она вышла вместе со мной. Позже она отправила мне электронное письмо, где говорилось, что она устроилась на работу в миле от этого места. Это было возможно благодаря тому, что у неё есть сертификат на стрижку волос, а рядом всегда есть салоны, в которые требуется парикмахер. А парикмахером она была хорошим.
Всё это даёт ей право никогда не мириться с плохим боссом. Она всегда и везде может сказать: «Возьмите эту работу и засуньте куда подальше».
Описанная выше сцена почти невозможна в университетах. У каждого преподавателя есть своё звание, и он хочет продвигаться от ассистента до доцента и профессора, надеясь за это время получить полноценную работу. Чтобы этого добиться, он должен публиковаться по своей специальности. Это означает, что ему придётся проходить экспертную оценку, которая связана с контролем качества только в воображаемых мирах. На деле важно только то, с кем ты знаком и насколько ты им нравишься.
В академических кругах все и всегда должны играть в эту игру — или попрощаться с карьерой. Переходить с одной академической позиции на другую невероятно сложно. Приходится собираться и переезжать в другой город или штат. И заискивать перед существующими там учреждениями. Если вы заработаете репутацию человека, который не ладит с другими, с вами не станут иметь дел.
Никто, кто потратил 20 или больше лет, чтобы заработать сертификацию, не пойдёт на такой риск.
По этой причине интеллигенция, особенно в академических кругах, обладает наименее конвертируемыми навыками. Именно поэтому она почти никогда не выходит за рамки.
То же самое относится к журналистике. Это действительно тяжёлая профессия. Вы начинаете в местной газете и пишете криминальные статьи и некрологи, потом переходите в региональную газету с более высоким статусом, и так далее. Ваш путь предопределён. Цель всегда одна: крупный репортёр по конкретной теме в New York Times или Wall Street Journal. Журналисты не будут рисковать отклонением от этой траектории, потому что тогда у них не будет будущего.
Это значит, что они должны продолжать соглашаться с «линией партии», и даже не потому, что кто-то напрямую их заставляет. Они делают это из личного интереса. Поэтому вы редко сможете увидеть тяжёлую или не одобренную мейнстримом правду в главных медиа. В этой индустрии каждый знает, что раскачивать лодку — худший способ преуспеть в карьере.
Все эти люди изо всех сил держатся за свою работу. Их самый большой страх — увольнение. Даже штатный профессор не чувствует себя в безопасности. Пассивно-агрессивный декан всегда может взвалить на вас непосильную учебную нагрузку или перевести вас в более скромный кабинет. Всегда найдутся коллеги, которые будут пытаться забрать ваше место.
Это создаёт действительно ужасную ситуацию. Люди, ответственные за формирование общественного сознания, оказались, возможно, самым трусливым классом раболепных простофиль на планете. Мы хотим, чтобы эти люди были смелыми и независимыми (нам это необходимо), но на деле они представляют собой полную противоположность этого.
Всё из-за того, что их профессии неконвертируемы. То же, к сожалению, справедливо для медицинских работников: именно из-за этого так мало людей противостояли трансформации их индустрии в инструмент тирании в последние три года.
Подумайте о людях, которые в последние три года говорили правду. Зачастую они уже были на пенсии. Они были независимы. У них был устойчивый источник дохода от семьи или же они были мудрыми инвесторами. Они писали для независимых изданий или на Substack. У них не было боссов или карьерного пути впереди. Только эти люди находились в позиции, с которой можно говорить правду.
Или, может быть, они были одними из тех немногих, кому посчастливилось работать на организацию с храбрым боссом, храбрым советом директоров и устойчивыми источниками финансирования, которые не отступят при малейшем намёке на скандал. Такая ситуация, к сожалению, очень редка.
Конвертируемость профессий — важный показатель того, можете ли вы доверять тому, что говорит или делает человек. Те, кто заинтересован только в защите своей зарплаты и работы, изо всех сил цепляясь за них из-за страха перед нищетой и бездомностью в будущем, скомпрометированы. Это свойственно многим из тех, кого называют «белыми воротничками». Поэтому доверять своему парикмахеру зачастую можно больше, чем профессору в местном университете. Она свободна говорить, что думает, а он — нет.
Всё это, очевидно, относится и ко всем людям в правительстве, но также свойственно и крупным корпорациям, популярным религиям и центральным банкам. Горькая ирония заключается в том, что для уничтожения мира не нужен никакой заговор. Большинство людей, имеющих возможность остановить это, отказываются вмешиваться просто потому, что ставят свои финансовые интересы выше морального обязательства говорить правду. Они соглашаются, чтобы соглашаться, просто потому что должны.
Не следует сбрасывать со счетов вероятность и искреннего замешательства. Возможно, легионы интеллектуалов и журналистов внезапно заболели амнезией по поводу базовых принципов иммунологии, общественного здравоохранения или основных принципов морали. Или, возможно, это был случай утерянного знания, как я уже отмечал ранее. Тем не менее, когда в том, чтобы забыть о правах человека, присутствует профессиональный интерес, стоит искать более глубокие объяснения.
Вот почему в наше время, как и во все времена, существует острая необходимость в интеллектуальных убежищах для тех храбрых душ, которые готовы выступить против общего помешательства, рискнуть тем, что их «отменят», и поставить на кон свои профессиональные карьеры просто для того, чтобы сказать правду. Им нужна защита. Им нужна забота. И они достойны наших поздравлений, потому что именно они выведут нас из этого хаоса.
