Наверное, не будет преувеличением сказать, что так называемая доктрина суверенного иммунитета, т.е. невозможности подать в суд на государство, является прямой противоположностью либертарианства. Ведь во многом именно иммунитет от последствий своих действий делает государство (то есть, разумеется, государственных служащих) таким опасным.
Частное лицо, причинившее кому-либо ущерб, можно привлечь к ответственности за нанесённый урон. Суверенный иммунитет же (или, как его ещё называют, иммунитет государства) блокирует этот важнейший механизм обратной связи, тем самым уничтожая стимулы воздержаться от дальнейшего нанесения урона. Пока государственные деятели не могут быть привлечены к суду (и могут быть даже вознаграждены) за свои действия, они будут продолжать безнаказанно причинять ущерб. Лишение государства суверенного иммунитета просто необходимо для того, чтобы никто, наконец, не был «ровнее других» перед законом.
Сейчас же в том редком случае, когда кто-то выигрывает дело против органов власти, виновные госслужащие редко платят по счетам. Например, те 27 миллионов долларов, что были выплачены семье Джорджа Флойда, были изъяты не из личных средств признанного виновным в убийстве полицейского и даже не из средств начальника полиции, одобрившего применение силы — они были изъяты из карманов налогоплательщиков Миннеаполиса, ни один из которых не стоял коленями на шее Флойда.
Поскольку у этого полицейского, вероятно, и не было бы 27 миллионов долларов на выплату компенсации семье пострадавшего, снятие суверенного иммунитета потребует от всех госслужащих наличия страховки. Если люди, задействованные в самых разных сферах, от банковского дела до медицины, должны иметь страховку, то почему же госслужащие должны быть избавлены от этой необходимости? Хотя расходы на получение страховки, вероятно, оттолкнут многих людей от государственной службы, любой, кто считает наше государство слишком большим и могущественным, будет рад этой перемене.
Необходимость отказа от суверенного иммунитета обусловлена тем, что денежная связь, естественная для сделок между частными лицами и компаниями, отсутствует в государственном секторе. В частном секторе, если я не удовлетворён приобретённым товаром, у меня есть несколько вариантов: потребовать возврата денег, обменять бракованный товар или прекратить вести дела с этим продавцом и отговорить как можно больше людей от сделок с ним. Возможность неблагоприятных последствий заставляет большинство компаний вести дела честно.
Для услуг же, предоставляемых государством, такой вариант в принципе не доступен, поскольку мы вынуждены платить налоги за государственные услуги вне зависимости от того, довольны ли мы обслуживанием, или даже от того, пользуемся ли мы вообще предоставляемыми услугами.
Давайте поговорим о самой важной функции государства — защите жизни и собственности. Выполняет ли её государство, свободное от рыночной конкуренции в этой сфере?
Весной и летом 2020 года мэры десятков крупных американских городов не справились с выполнением своих обязанностей, приказав полиции бездействовать во время погромов BLM, в результате чего умерло несколько десятков человек и был нанесён материальный ущерб на сумму в несколько миллиардов долларов. В Нью-Йорке, например, «силовые службы, с одной стороны, жестоко расправились с протестующими, имеющими полное право на мирные собрания в соответствии с Первой поправкой, а, с другой стороны, бездействовали, когда толпы бандитов занимались грабежом магазинов». Риски для жителей и материальный ущерб от протестов меркнут по сравнению с крупными кражами в Нью-Йорке, однако реакция полиции на неполитические погромы также была существенно более медленной. Стали бы прежний мэр Билл де Блазио и его комиссар полиции так халатно относиться к своим первостепенным обязанностям, если бы знали, что им придётся оплачивать ущерб из собственного кармана?
В качестве ещё одного примера подобной халатности вспомним реакцию правительства на коронавирус. Если бы высшие чиновники министерства здравоохранения, губернаторы и мэры не обладали иммунитетом от ответственности за последствия своей политики, мы бы не увидели того, что увидели. Нам не пришлось бы смотреть на то, как они высокомерно встали между врачами и их пациентами, запрещая одобренные препараты, такие как ивермектин, и, тем самым, увеличивая число смертей и госпитализаций во время пандемии. И это при том, что именно США финансировали лабораторию, в которой, вероятно, и был создан коронавирус. Также они бы не лишали людей средств к существованию из-за локдаунов, введение которых было продиктовано политическими, а не научными целями. Они виновны в недобросовестном исполнении своих обязанностей не меньше врачей, которым предъявляют иски за медицинские ошибки.
Более того, государство сумело наделить некоторых участников частного сектора суверенным иммунитетом.
Обычно компаниям можно предъявить иск за необратимый вред, нанесённый дефектными товарами. Например, обезболивающий и противовоспалительный препарат Vioxx, производимый компанией Merck, был назван одной из причин 27 тысяч сердечных приступов. На Merck был подан иск, и компании пришлось выплатить 4,85 миллиарда долларов пострадавшим (примерно 12% своего годового дохода). Эта ситуация является примером осуществления принципа, согласно которому субъект, причиняющий вред, должен выплатить компенсацию своим жертвам.
И, похоже, этот принцип был полностью отброшен в отношении производителей вакцин. Нарушение принципа о необходимости возмещения ущерба было закреплено с помощью национального закона о негативном воздействии детских вакцин (NCVIA) 1986 года. Хотя утверждается, что одной из его целей является «обеспечение производства и закупки безопасных и эффективных вакцин», положение закона о том, что «ни один производитель вакцин не несёт ответственности по гражданскому иску за ущерб, возникший в результате урона или смерти, связанной с вакциной», не создаёт стимулы, способствующие этому.
Мы хотим стимулировать производство не любых, а безопасных и эффективных вакцин. Если производители выпускают вакцины, являющиеся убыточными из-за страховых отчислений, выплачиваемых для покрытия материального ущерба тем, кто пострадал от вакцинации, значит, эти вакцины не прошли рыночный отбор.
По этой причине пионер вакцинации против полиомиелита доктор Альберт Сабин, которого ни один честный и здравомыслящий человек не может назвать «антиваксером», выступал против законов, подобных NCVIA. По словам экономиста Барри Браунштейна, «лучший способ обеспечить безопасность вакцин — это возложить на фармацевтические компании все расходы, связанные с любыми возникшими ошибками».
Принцип, согласно которому никто не должен быть выше закона, должен быть универсальным. Если производители автомобилей будут нести ответственность за неисправные машины, приводящие к травмам и летальным исходам, на рынке будет меньше машин, но они будут более безопасными. Если производители вакцин будут нести ответственность за некачественные вакцины, вакцин будет меньше, но их качество повысится. А если те, кто отвечает за принятие и исполнение законов, будут нести ответственность за неспособность защитить человека и за нарушение его прав, количество законов уменьшится, но права будут соблюдаться лучше.
Принцип понятен, проблема заключается в его реализации. И либертарианским правоведам предстоит разработать способы этой реализации. Это будет непросто, поскольку многие случаи не будут самоочевидными. Кроме того, вероятно, нам понадобится гораздо больше судей, готовых принять этот принцип, чем есть на данный момент.
Тем не менее, даже несовершенная реализация этого принципа будет намного лучше того, что мы имеем сейчас, когда государство обладает почти абсолютным суверенным иммунитетом. Если мы сможем добиться этого, мы сможем начать процесс возмещения не менее чем векового ущерба, который государство и его служащие нанесли нашей стране.
