10 октября 2017 года сотни людей собрались у парламента Каталонии в Барселоне. Затаив дыхание, они смотрели на большой экран, где шла прямая трансляция — президент Женералитата Каталонии Карлес Пучдемон направлялся к кафедре спикера. В регионе только что завершился исторический референдум о независимости Каталонии. После короткой речи он сделал заявление, о котором мечтало несколько поколений каталонских националистов: «Я принимаю мандат народа о становлении Каталонии в качестве независимого государства в форме республики».
Толпа взорвалась ликованием — наступил рассвет каталонской независимости. В ту ночь я был там, в толпе, и пел песни о свободе с незнакомцами, ставшими моими товарищами. Происходящее казалось не концом референдума, а новым национальным началом, после которого не будет пути назад.
А потом, ровно через восемь секунд, всё закончилось. Не потому, что испанская полиция взяла штурмом парламент Каталонии, как это было с избирательными участками. И не потому, что армия внезапно появилась на улицах Барселоны. Вместо этого Пучдемон по своей воле объявил ликующей толпе о том, что его правительство «просит региональный парламент приостановить процесс провозглашения независимости, чтобы в ближайшие недели мы могли начать диалог» с Испанией. Он также обязался заручиться помощью международных посредников.
Мгновенно толпу охватило недоумение и смятение. Пучдемон пробыл каталонским национальным героем всего лишь несколько мгновений. Аплодисменты сменились освистыванием, насмешками и проклятиями.
Две недели спустя парламент Каталонии вновь провозгласил независимость. Но к тому моменту это уже не имело никакого значения. Независимость Каталонии не признавалась ни Испанией, ни другими суверенными государствами. На улицах Барселоны, в кафе, в Твиттере, люди направляли свой гнев на тех политиков, которые самыми первыми не признали Каталонскую Республику: на выступающее за независимость правительство Каталонии. Мечта Каталонии стать суверенной страной разбилась в 2017 году.
Это не было чем-то новым. Вся мифология каталонского национализма построена на историях вдохновляющих поражений. Национальный день Каталонии и её гимн чествуют эпизоды восстания каталонцев против Испании. Но на этот раз сторонники независимости чувствовали, что им даже не дали шанса на борьбу. В тот момент, когда казалось, что звёзды, наконец, сошлись, у лидеров движения не оказалось плана.
Теперь, спустя годы, это решение породило множество теорий о лидерах движения за независимость. Многие сторонники независимости склоняются к мнению о том, что представители каталонской политической элиты и не ставили целью добиться независимости — всё это было лишь способом построить карьеру. Но одно это не даёт нам полной картины. Несмотря на половинчатость намерений правительства, оно, всё же, организовало референдум о самоопределении и провозгласило независимость.
Чего они не предвидели, так это результата референдума и того, как далеко была готова пойти Испания в попытках предотвратить отделение. Каталонская элита, не имеющая опыта в вопросах управления государством, подошла к процессу отделения как к чему-то повседневному — административной мере или программному решению. Однако испанская элита, понимая, что требуется для управления государством, отнеслась к вопросу гораздо серьёзнее. Они были готовы приостановить действие политических и правовых норм, чтобы предотвратить отделение Каталонии и распад Испании. Встретившись с реакцией центральной власти Испании, каталонское правительство развалилось в тот самый момент, когда, казалось, оно одержало победу.
Политические сказки Каталонии
С 2012 года движение за независимость Каталонии постепенно набирало силу. Оно пользовалось поддержкой широких масс, ежегодно мобилизуя миллионы каталонцев требовать референдума о самоопределении.
И каждый год правительство в Мадриде держало оборону: не будет ни референдума, ни переговоров о территориальной целостности Испании. Каталония уже получила ряд ограниченных региональной автономией полномочий, и это был максимум, на что власти в Мадриде могли согласиться.
Несмотря на сопротивление властей Испании, поддержка движения за независимость продолжала расти, особенно среди молодых и образованных жителей таких городов, как Барселона. В ответ на растущую поддержку населения, правительство Каталонии решило в одностороннем порядке объявить референдум о независимости 1 октября 2017 года. Президент Женералитета Каталонии Карлес Пучдемон, на тот момент являющийся лидером Каталонской европейской демократической партии, возглавил коалиционное правительство. Его вице-президентом был Ориол Жункерас, лидер Левой республиканской партии Каталонии, выступающей за независимость. Наряду с другими должностными лицами, политиками и лидерами видных групп активистов и неправительственных организаций, они де-факто признавались «Генеральным штабом», отвечающим за руководство деятельностью движения за независимость.
Стратегия каталонского руководства строилась на убеждении, что в либерально-демократическом режиме демократическая воля граждан является решающим фактором в любом политическом споре. Руководство Каталонии было уверено, что если им удастся доказать на выборах, что значительная часть населения Каталонии хочет независимости от Испании, этого будет достаточно для подавления сопротивления со стороны центральной власти. Это дало бы каталонским властям дополнительный вес в переговорах с Мадридом и, возможно, даже вынудило бы «международное сообщество» прибегнуть к внешнему дипломатическому вмешательству.
Каталонское правительство, как и более широкая часть движения за независимость, наделяло перформативный акт голосования неотъемлемой силой. Голосование на референдуме рассматривалось как кульминационный момент борьбы, а не её начало. Каталонские лидеры ссылались на такие прецеденты, как референдумы о самоопределении в Квебеке в 1995 году и Шотландии в 2014 году — ни один из которых, правда, не привёл к отделению. Само правительство, похоже, рассматривало создание нового каталонского государства как простой административный вопрос, а не как момент обретения суверенитета от испанского государства. Тем не менее, ещё до 1 октября было ясно, что процесс обретения Каталонией независимости не пройдёт безболезненно.
Референдум явно выходил за рамки конституционного порядка Испании. С точки зрения сторонников независимости, это было вполне логично. Декларация независимости от 1 октября стала бы первым актом проявления суверенитета Каталонии, заложением его фундамента.
Однако это уже выходило за рамки мировоззрения каталонского правительства.
В Мадриде преобладала другая точка зрения. Осенью 2017 года премьер-министр Испании Мариано Рахой в сотрудничестве со всеми основными политическими партиями Испании принял решение фактически ввести в Каталонии режим чрезвычайного положения. Полиция провела обыски в газетах, почтовых отделениях и штаб-квартире каталонского министерства. Сайты, посвящённые референдуму, подверглись цензуре.
1 октября, несмотря на разгон полицией избирательных участков, в результате которого пострадало около тысячи каталонцев, референдум завершился относительным успехом. Явка оказалась ниже, чем движение за независимость рассчитывало: проголосовало около 43%, в основном сторонники независимости. Из 5,3 миллионов имеющих право голоса избирателей, в общей сложности за отделение от Испании проголосовало чуть более 2 миллионов каталонцев. По оценкам правительства, до 700 000 человек не смогли проголосовать из-за полицейских рейдов, в результате которых закрылись избирательные участки.
Не лучшая обстановка и не лучшие цифры для определения будущего Каталонии. Но, учитывая обстоятельства, эти цифры свидетельствовали о прочной народной поддержке. Это был единственный вариант референдума, который Каталония в реальности могла провести.
Момент истины
Согласно законам, утверждённым парламентом Каталонии, результаты референдума должны были вступить в силу через два дня после голосования, З октября. В этот день движение за независимость организовало крупнейшую в истории Каталонии и Испании всеобщую забастовку. Шок, вызванный изображениями разгона референдума, подарил движению за независимость моральное превосходство. Даже в про-испанском лагере многие считали, что Мадрид зашёл слишком далеко.
На улицах Барселоны и всех крупных городов Каталонии прошли шествия сторонников независимости. Если и был момент, когда выступающее за независимость правительство должно было действовать, то это был именно он.
Но ничего не произошло. З октября никто не провозгласил независимость. Каталонские лидеры не смогли проявить решительность на самом пороге поворотного момента истории региона.
А испанские власти решительность проявили. Вечером того же дня король Испании Филипп VI выступил с речью по поводу событий в Каталонии. Он обвинил каталонское правительство в «нелояльности государству» за то, что оно поставило себя за рамки закона. Он попросил «государственные силы» восстановить конституционный порядок в Каталонии. Пучдемон хранил молчание со дня референдума, но вновь появился, чтобы ответить королю. Речь короля Филиппа взбудоражила сторонников независимости, которые как никогда были готовы действовать. Они ожидали столь же решительного ответа от своих лидеров.
Вместо этого Пучдемон выразил разочарование в связи с отсутствием сочувствия со стороны короля страны, от которой он пытался отделиться. Каталонское правительство, по его словам, ожидало, что король будет играть роль посредника — как будто монарх, как глава испанского государства, не являлся заинтересованной стороной.
Ответ Пучдемона стал прелюдией к судьбоносной речи, которую он произнёс 10 октября. Эта речь не была ответом суверенного субъекта другому суверену. Каталонские власти по-прежнему действовали так, будто они находились в рамках стандартной политической системы Испании, в которой монарх должен был играть роль нейтрального арбитра.
Но роль монархии неотделима от идеи единства Испании. Фигура короля является одним из объединяющих элементов как для испанской элиты, так и для испанского национализма. В кругах интеллектуальных, политических и деловых элит ношение зелёных галстуков стало знаком поддержки монархии и единой Испании, символом которой является монархия. В кругах роялистов «verde» (зелёный) означает V.E.R.D.E: Viva el Rey de España — Да здравствует король Испании.
Король Филипп хорошо понимал свою роль в этом кризисе. После референдума монарх лично связался с самыми видными каталонскими бизнесменами с просьбой поддержать власти Испании и вывести свои компании из Каталонии. Многие последовали его совету, в том числе два самых известных финансовых гиганта Каталонии: Banc Sabadell и CaixaBank.
Годы спустя контраст между речью Пучдемона и речью короля Филиппа всё ещё остаётся наиболее яркой иллюстрацией того, как по-разному каталонская и испанская элиты видели тогда ситуацию. Каталонские политики понимали, что, с точки зрения права, они вышли за рамки конституционного порядка Испании. Однако, с практической точки зрения, они рассчитывали продолжать игру по правилам государственного управления Испании. На это Мадрид не мог согласиться. В тот момент события в Каталонии вышли далеко за рамки установленных процедур институционального либерализма и перешли границы суверенной государственной власти. «Генеральный штаб Каталонии» зашёл на неизведанную для себя территорию.
Несмотря на сложившуюся политическую ситуацию, борцы за независимость по-прежнему продолжали верить в своих лидеров. Затем наступили судьбоносные восемь секунд независимости Каталонии 10 октября. После того, как намерение каталонского правительства отступить стало очевидным для всех, эта уверенность рухнула.
Результаты референдума вынудили правительство Каталонии бросить заниматься символической политикой и заняться реальными вопросами суверенной власти. Вице-президент Ориол Жункерас заявлял, что у лидеров движения есть «планы А, Б и В». Однако им не хватало ни готовности к отделению без согласия Испании, ни политической воли продолжать борьбу. Скорее всего, возможность отделения Каталонии никогда не была реальной. Движение просто не обладало теми характеристиками, которые необходимы для борьбы, выходящей за рамки избирательной политики испанской системы.
Как только центральная власть начала готовить ответ, лагерь сторонников независимости растерял свой импульс. Теперь правящую коалицию в Каталонии волновало не то, как возглавить борьбу против властей Мадрида, а то, кто на следующих выборах заплатит за предательство движения за независимость.
Хрупкая автономия Каталонии
Пучдемон не хотел попасться в эту ловушку своих соратников по коалиции и снова объявил о независимости Каталонии 27 октября. Но он не дал никаких указаний о том, как действовать дальше, и не призвал к гражданскому неповиновению или уличным акциям.
Каталонское правительство разбежалось. Пучдемон и половина каталонских министров бежали в Брюссель. Ориол Жункерас и другие сдались испанскому правительству и были отправлены в тюрьму вплоть до июня 2021 года, когда они были помилованы.
Сразу после этого Испания установила прямой контроль над правительством Каталонии. Со стороны каталонских властей не последовало никаких призывов к сопротивлению. Некоторые чиновники, выступавшие за независимость, потеряли работу, но многие высокопоставленные члены предыдущего регионального правительства, выступавшего за независимость, сохранили свои посты и активно сотрудничали с Мадридом. Пере Арагонес, выступавший за независимость политик, в настоящее время является президентом Женералитета Каталонии, а в тот период он занимал пост вице-президента и министра экономики и финансов.
На протяжении сорока лет, предшествовавших референдуму, каталонский национализм старался создать видимость государственности для своих автономных учреждений. Это помогало укреплять идентичность Каталонии и сглаживать возможные трения с Испанией. Автономия также способствовала появлению новой элиты, тесно связанной с властью региональной администрации. Представители этой элиты могли участвовать в мнимой государственной власти, не касаясь при этом ни одного из её наиболее деликатных сторон. Они могли пользоваться отношением к себе как к государственной элите — в комплекте с политическими должностями, такими как пост министра иностранных дел Каталонии, — без необходимости выполнять свои обязанности.
Представители современной политической элиты Каталонии строили карьеру в этой среде, выходя из секторов, связанных с политическим активизмом, туризмом и администрацией. Сам Пучдемон начал свою карьеру в качестве журналиста, а затем стал мэром Жироны и, в конечном итоге, президентом Женералитата Каталонии. Во многом его успех был случайным. Он стал президентом Женералитата Каталонии, потому что его предшественник не пользовался доверием и поддержкой левых, выступающих за независимость, а Пучдемон был достаточно неизвестен для того, чтобы добиться консенсуса. Ориол Жункерас, прежде чем стать политиком, был профессором истории в колледже. Карме Форкадель, бывшая председательница парламента Каталонии, возглавляла известную организацию «Народное собрание Каталонии», выступающую за независимость.
Влияние членов «Генерального штаба» было обусловлено, в первую очередь, должностями в административных органах автономного региона. Как только Мадрид взял под контроль правительство Каталонии, хрупкость их положения стала очевидной. Властью их наделяло то самое испанское государство, от которого они пытались отделиться.
У них не было никакого запасного плана, поскольку они не потрудились отыскать более независимые источники власти за пределами региональных институтов. Хотя в Каталонии есть своя полиция, большинство её членов поддерживают центральную власть Испании. Крупнейшие компании Каталонии полагаются на Испанию в обеспечении выгодных международных связей. Кроме того, судебная система по-прежнему тесно переплетена с испанской правовой системой и не проявляет особой приверженности борьбе за независимость. Каталонская элита просто не предвидела такой сценарий, в котором лояльность сил безопасности, корпоративного сектора и государственного управления могла бы стать решающим фактором для достижения их целей.
Идеологически, каталонское руководство вдохновлялось европейским гражданским либерализмом как стратегией создания государства, а не управления им. Они не могли представить себе широкомасштабное применение силы против политического движения, которое позиционировало себя как мирное и демократическое. Даже если бы Испания ввела против них внеправовые меры, они верили, что международное сообщество поддержало бы их, потому что вопрос независимости Каталонии — дело демократическое. В конце концов, демократическое государство, входящее в Европейский Союз, должно сдерживать себя, чтобы сохранить лицо.
В итоге их наивный идеализм столкнулся с политической реальностью, когда даже институты ЕС поддержали действия Испании по сохранению территориальной целостности. Когда на кону стояли реальные государственные интересы, только местные активисты и каталонские политики, изолированные от суверенной политики, верили в либеральную демократию как в практический путь к оспариванию испанского суверенитета.
Государственная власть и испанские элиты
С другой стороны, испанские элиты были гораздо лучше знакомы с территорией политической борьбы, на которую ступила Каталония. Процесс централизации власти в Мадриде начался много веков назад. Однако современная структура испанских элит консолидировалась во второй половине двадцатого века. Правящий класс Испании пережил эпоху европейских революций, две Мировые Войны и Холодную Войну.
Но, что самое важное, они победили в кровопролитной гражданской войне. Во времена франкизма современная государственная элита Испании консолидировалась в единой и централизованной форме вокруг армии, органов судебной власти и бюрократов высшего звена в Мадриде. Эти институты тесно связаны с суверенитетом Испании и были созданы специально для преодоления внутренней оппозиции государству. Неудивительно, что Мадрид осознал всю серьёзность того, что означала для него попытка отделения Каталонии, причём в такой форме, которую выступающие за независимость элиты никогда не осмеливались открыто признать.
В испанском правящем классе связь между законодательной и судебной властью особенно очевидна. Фигура Мариано Рахоя, находившегося на посту премьер-министра Испании во время референдума в Каталонии, олицетворяет собой историю политической элиты Испании. Он вышел из семьи региональных магистратских судей и юристов из Галисии, затем стал правой рукой Хосе Мануэля Фраги, основателя Народной партии Испании и бывшего министра времён Франко. Глава его администрации, Сорайя Саэнс де Сантамария, в конце концов, возглавила автономное правительство Каталонии в 2018 году.
Сейчас в состав кабинета министров социалистического правительства Педро Санчеса входят четыре бывших магистрата. Двое из них — министр обороны Маргарита Роблес и министр внутренних дел Фернандо Гранде-Марласка — работали в Баскском регионе, когда в нём предпринимала активные действия организация вооружённых сепаратистов Эускади Ta Аскатасуна.
В отличие от членов правительства Каталонии, представители испанской национальной элиты оказались более опытными в работе с принудительным аспектом государства. Политики Каталонии рассматривали независимость с точки зрения свободы управления, государственной политики и бюджетных вопросов. Испанская элита рассматривала её как экзистенциальную угрозу. На карту был поставлен общий правовой и политический порядок управления территорией Каталонии. И центральная власть была готова пойти на введение режима чрезвычайного исключения из конституционного строя, чтобы ответить на этот вызов.
Перформативное действие превращается в реальное
Среди сторонников независимости пользуется популярностью гипотеза о том, что выступающие за независимость элиты понимали референдум 1 октября как перформативный акт, который добавил бы им веса в переговорах с Мадридом. Это, кажется, подтвердилось стратегией защиты, которую лидеры движения за независимость использовали в судебном процессе против них. Согласно этой версии, они не были готовы добиться отделения Каталонии, потому что изначально к нему и не стремились.
Но даже при таком сценарии каталонское руководство не смогло бы избежать вопроса о суверенитете. Если бы каталонское руководство отступило до начала референдума, это имело бы гораздо больше смысла — и на самом деле, попытки сделать это предпринимались.
Но как только Рубикон был перейдён, они вышли за рамки стандартных правил игры внутренней политики Испании. Сам по себе несанкционированный референдум, независимо от его результатов, был открытым вызовом суверенитету Испании над Каталонией. Король Филипп тщательно подбирал слова, когда напоминал каталонскому правительству, что региональные институты Каталонии являются частью органов государственного управления Испании. Как он правильно выразился, у Мадрида не было другого выхода, кроме как «вернуть их в правовые рамки» государства для сохранения единства Испании.
Проблема сторонников независимости заключалась в том, что, независимо от того, хотели ли они оставаться на территории символической политики, их действия имели значение в реальной жизни. Для национального государства, особенно для государства со слабой внутренней сплочённостью, такой открытый вызов суверенитету является серьёзной угрозой его существованию и не может быть оставлен без ответа. Если бы Испания согласилась на переговоры, это создало бы опасный прецедент. Независимость Каталонии могла быть объявлена только в одностороннем порядке. Это означает, что Каталонская республика фактический должна была бы взять под контроль регион и государственные институты, используя службы безопасности. Для этого требовались либо службы, находящиеся под их контролем, либо дезертирство членов национальных служб. Каталонские лидеры не просто не желали этим заниматься — они, похоже, даже не рассматривали такой вариант.
Критики внутри движения утверждают, что региональное правительство должно было санкционировать массовое гражданское неповиновение как способ заставить центральные власти понести издержки при вмешательстве. Но есть два элемента, которые, вероятно, сделали этот шаг неприемлемым для каталонских политиков.
Во-первых, каталонская националистическая элита по-прежнему опасалась возникновения любого альтернативного источника власти в гражданском обществе. Несмотря на то, что им пришлось принять идею о независимости, когда за ней закрепилась широкая поддержка, частью их негласного соглашения с Испанией всегда был контроль над сепаратистскими соблазнами каталонского общества. Именно в соответствии с этой логикой Каталония получила свой первоначальный автономный статус.
Во-вторых, путь независимости и разрыва с Испанией означал бы необходимость действовать как истинные основатели государства. Как показал ответ Пучдемона Филиппу VI, они не обладали необходимым образом мышления для того, чтобы взять на себя ответственность за судьбу новой страны. Примирение с центральной властью казалось более реалистичным, так как в их модели политической борьбы не существовало никакого другого варианта — и поэтому не могло быть и другого исхода, к которому они могли бы подготовиться.
В конечном счёте получается, что центральная власть отнеслась к каталонским властям более серьёзно, чем они когда-либо относились сами к себе.
Низовое же движение за независимость, напротив, пошло в другом направлении. Когда в 2019 году возникли новые протесты, сторонники независимости оказались более способны оспорить суверенитет Испании над Каталонией: они заблокировали границу с Францией, заняли аэропорт Барселоны и вступали в столкновения с испанской полицией на улицах своей столицы. Требования движения тогда были сосредоточены вокруг амнистии заключённых в тюрьму каталонских лидеров, выступающих за независимость, которых Испания позже помилует.
Испанские власти признавали сохраняющуюся угрозу государственному суверенитету. Начиная с 2017 года, они внимательно следили за движением за независимость и каталонскими политиками. События, последовавшие за референдумом, не прошли бесследно для активистов и сторонников независимости. Одобрение гражданского неповиновения, подобного тому, что наблюдалось в 2019 году, продолжает расти. Пока Мадрид дисциплинирует политиков Каталонии, подрастает новое поколение лидеров движения с более радикальной, конфронтационной тактикой и более слабой верой в избирательный процесс.
Но радикализация — не равно жизнеспособный путь к государственности. Хотя каталонский конфликт пока остается открытым, это конфликт, в котором обе стороны действуют на территории институтов власти Испании, где все карты в руках у Мадрида.
