Русская революция и открытые границы

В свете остановки выдачи шенгенских виз россиянам стоит напомнить о роли открытых границ в ослаблении и свержении царского, а затем и советского режимов.

Ещё до формирования какой-либо государственности в современном смысле этого слова восточнославянские племена регулярно скрывались на соседних территориях от лютовавших князей и набегов кочевников. Благо, количество малозаселённой земли это позволяло.

Из-за постоянной угрозы разорения и смерти от рук последних, а также из-за экономических стимулов (например, торговли пушниной) восточные славяне мигрировали на северо-восток (на территории Новгородской республики и Владимирского княжества), где, несмотря на меньшую плодородность почв, занимались земледелием, активно строили города и храмы, совершенствовали промыслы, вели торговлю, ассимилировали местных и сами впитывали финно-угорскую культуру.

В XVI в. первым русским политэмигрантом стал Андрей Курбский, сбежавший в Литву от гнева помешавшегося после неудач в Ливонской «спецоперации» Ивана IV. По всей видимости, ещё до побега Курбский сотрудничал с литовской разведкой, а после лично участвовал в сражениях против Москвы, что определило успех польско-литовского войска в нескольких ключевых сражениях, в том числе в освобождении Полоцка.

За это, а также за расшатывание психического здоровья царя обвинительными письмами и либеральными сочинениями Сигизмунд II даровал Курбскому богатые поместья. Пример оказался заразительным, и вслед за ним на сторону литовцев переметнулись многие царские воеводы, не желавшие оказаться рядом с огорчённым военными неудачами «помазанником».

Примерно в это же время «популярными» становятся южное (волго-донское) и юго-западное (запорожское) направления, где беглые крестьяне из подконтрольной Москве Великороссии находят убежище от крепостного сыска. Впоследствии заселение этих территорий и смешение с местным черкесским и черкаским культурным ядром привело к появлению столь политически и культурно самобытных образований, основанных на принципах военной демократии и автономности, как Донское и Запорожское казачества, долгое время противостоявших московской централизации.

Бежали от государства и на восток. Хотя покорение Поволжья, Урала и Сибири в новомодном деколонизационном дискурсе чаще всего (и справедливо) связывают с агрессивным по отношению к местному населению продвижению купцов-олигархов и служилого казачества, для многих русских переселение было единственным способом сохранить свой образ жизни и свободу. Помимо действительно разрушительных купеческо-казацких кампаний, в глухую тайгу жить в тихом уединении массово шли старообрядцы, преследуемые в центральной России из-за отказа принять огосударствленную версию христианства. А селения и кочевья татар, башкир и других поволжских и среднеазиатских народов служили укрытием для бежавших бунтовщиков, крепостных и других «государственных» преступников.

Следующим именитым политэмигрантом стал декабрист Николай Иванович Тургенев. После неудавшегося выступления на Сенатской площади Тургеневу, бывшему на момент восстания в Англии, ничего не оставалось, кроме как остаться за границей. Хотя царские дипломаты обещали устроить «честное разбирательство», Тургенев предпочёл не возвращаться. В свою очередь англичане отказались выдавать декабриста, благодаря чему Тургенев смог и дальше писать труды о России и даже принять участие в обсуждении реформ Александра II.

Другие вынужденные жители туманного Альбиона — Герцен и Огарёв, основали здесь Вольную русскую книгопечатную, с помощью которой в России распространялась нелегальная литература. В том числе издаваемый ими журнал «Колокол», повлиявший на формирование многих деятелей национально-освободительного фронта. В последующие годы каждая революционная организация старалась основать собственную типографию за границей, что делало царскую цензуру бессмысленной.

Тогда же центры политической и культурной жизни экспатов складываются в Париже и Швейцарии. В первом жили ранее упомянутый декабрист Н.И. Тургенев, народоволец П.Л. Лавров, сбежавший из царской психиатрической больницы анархист П.А. Кропоткин, учёные И.И. Мечников, П.А. Чихачёв, В.Ф. Лугинин и многие другие. Во второй же в своё время обосновались и анархист М.А. Бакунин, и первые адепты социал-демократии из группы «Освобождения труда» во главе с Г.В. Плехановым и сам ужасный гений русской революции — В.И. Ульянов-Ленин. Некоторые уезжали и в Америку.

Относительная доступность перемещения между юрисдикциями позволяла радикалам, начиная с «Народной воли» и заканчивая большевиками, эвакуировать сторонников из России и возвращать обратно, продолжая революционную деятельность вопреки нарастающему давлению Третьего отделения и охранки.

После Гражданской войны основной поток политических эмигрантов составляли бывшие белогвардейцы и высланная коммунистами интеллигенция. Среди трёх миллионов беженцев был весь свет старой России — писатели, композиторы, актёры, учёные, изобретатели, внёсшие немалый вклад в развитие человечества. Многие белоэмигранты до конца жизни продолжали бороться с красной чумой, несмотря на перманентный коллаборационизм западных правительств и акции устрашения от советских спецслужб.

Тех, кто, как матросы мятежного Кронштадта, поверили обещаниям амнистии и вернулись с семьями в Советскую Россию, ждала смерть в застенках ОГПУ-НКВД или ГУЛАГ.

При этом само советское руководство, захватившее власть в результате недостаточного контроля за приграничной зоной в дооктябрьские годы, прекрасно понимало угрозу, исходящую от «безвиза», и, как могло, старалось ограничить передвижение граждан даже внутри страны введением паспортной системы.

С 1922 года чтобы получить «загран» и вовсе нужно было ехать в Москву или Ленинград и просить разрешение у Народного комиссариата иностранных дел или, как в случае с писателями, журналистами и учёными, дожидаться особого позволения Политбюро. Большевики специально останавливали выпуск тех моделей самолётов, на которых можно было пересечь границу по воздуху, распускали аэроклубы, на семь лет ограничивали выезд отслужившим призывникам.

Меры оказались эффективны. Почти ни одна группа антисоветских сил не смогла проникнуть на территорию Союза. В 1935 году за побег из страны «самого вкусного пломбира» была введена смертная казнь. Преступниками объявлялись и родственники бежавшего «изменника».

Политика выдачи коммунистам граждан СССР, оказавшихся на территории Центральной и Западной Европы после Второй мировой, а также формирование соцблока сделали невозможным даже нелегальное пересечение границы. Полутора миллиону «счастливчиков», которым разрешили остаться на Западе, приходилось всё время бояться за своё шаткое положение и «лишний раз не высовываться», чтобы не быть депортированными на Родину, где их считали «предателями».

Однако советские диссиденты даже в этих условиях находили лазейки и умудрялись покидать страну в качестве перебежчиков, невозвращенцев или по немногочисленной квоте на безвозвратный выезд в Израиль, раскрывая западной публике неприятные подробности о лагерях, карательной психиатрии, расстрелах демонстраций и прочих выдающихся достижениях социализма.

Не имея возможности попасть в Советский Союз, участники антибольшевистского сопротивления из НТС и других эмигрантских организаций пробивались сквозь Железный занавес радиоволнами «Голоса Америки» и «Радио Свобода», рассказывая своим соотечественникам правду о преступлениях компартии.

Таким образом, вплоть до сегодняшнего дня возможность почти беспрепятственно выехать из «зоны контроля» и готовность принять русских беженцев были важнейшими элементами сопротивления общества поползновениям государства. Благодаря открытым границам нацболы, Каспаров, Ходорковский, ФБК и прочие представители старой оппозиции избежали заложничества у Кремля, в котором до сих пор остаётся всё остальное население России.

Чтобы окончательно убедиться в пагубности выбранного западными элитами вектора, давайте ответим на вопрос — что было бы с Навальным, если бы ему вовремя не оказали медицинскую помощь в Германии? Алексея бы просто убили в застенках омской больницы. Даже при «хорошем» раскладе он, вероятнее всего, вышел бы оттуда неизлечимым инвалидом.

Лишая русских возможности эвакуироваться из небезопасного российского окружения, западные элиты стимулируют конформизм и соглашательство среди «просвещённой» части российского общества. Надеяться на то, что концентрация людей с прогрессивным мировоззрением приблизит крах путинизма, бессмысленно. По сравнению с властью у граждан России нет ни ресурсов, которые они бы могли получить в эмиграции, ни возможности для организации, ни массовой поддержки народа, ежедневно обрабатываемого пропагандой и занятого в первую очередь выживанием в условиях кризиса и страха перед репрессиями.

Несогласных, оказавшихся один на один со столь могущественным противником без средств к сопротивлению, вне зависимости от выбранной тактики и стратегии ожидает примерно одна и та же печальная участь — обыски, пытки, тюремные сроки, давление на близких, внутренняя и, по всей видимости, внешняя изоляция.

Мало кто отважится быть героем и нести сопутствующие издержки, когда из сограждан этого никто особенно не оценит, а возможности спастись — практически нет.