Ангела Меркель — худший канцлер в истории ФРГ

Мало какому демократическому политику удавалось очаровывать электорат, выходящий за идеологические рамки его партии, так успешно и в течение такого долгого времени, как это удавалось Ангеле Меркель. Стабильная первая строчка в опросе о предпочитаемом политике, влиятельнейшая женщина по версии Forbes, «климатический канцлер» и даже обладательница прозвища «Mutti» (нем. «мамочка»). Каких только званий и статусов не удостаивалась Меркель. Более того, она занимала первое место в списке популярных политиков даже после своего ухода, а различные мейнстримные и государственные медиа в один голос повторяли «мы будем по ней скучать». Собственно, бывший канцлер могла бы по инерции продолжать греться в лучах славы, тратить свою 15-тысячную пенсию и даже по привычке дёргать за ниточки в партийных кабинетах Христианско-демократического союза, ведь за ней сохранился офис с девятью высокооплачиваемыми сотрудниками. Если бы не собственные достижения Меркель, коих за с более чем 16 лет накопилось немало. Они стали давать свои гнилые плоды почти сразу после её ухода, а когда 24.02 путинские танки пересекли границу с Украиной, в шуме их гусениц родилась острая необходимость ревизии заслуг фрау Меркель. Ведь она далеко не последняя, кто приложил к этой трагедии руку.

Налоги, спасение евро и левый поворот

Но начнём издалека — с внутренней политики. Неизбежным злом демократии является популизм, невыполнимые предвыборные обещания. Для того чтобы сдержать их то не хватает большинства, то бюджетных денег, то поддержки министров — так обычно объясняют свои провалы популисты. В чём нельзя отказать Меркель и её политическому стилю, так это именно в безобразном популизме и даже осознанном предательстве избирателей. Ещё в первые два срока, чтобы очаровать коалиционного партнёра и закрепиться в правительстве, Меркель без зазрений совести сдала фундаментальные позиции своей партии и забыла о ярчайших предвыборных обещаниях, а именно: категорическом отказе от повышения налогов. В 2005 году Меркель подняла НДС на 2%, а в 2013-м прогрессивная ставка подоходного налога выросла с 42% до 47%. Налоговая система Германии чрезвычайно сложна, многогранна и бюрократизирована; существуют даже специальные должности для помощи гражданам в составлении отчётности. Я не буду утомлять читателя тонной цифр и расписывать динамику в каждом из налоговых классов, потому что доказать тезис можно куда нагляднее: демонстрацией результата 16-летнего правления Меркель: в 2021 году Германия заняла первое место в списке стран ОЭСР по размеру налогового бремени, учитывая подоходный налог и социальные отчисления.

Следует прояснить бэкграунд: во-первых, несмотря на некоторые фискальные послабления социал-демократического канцлера Герхарда Шрёдера, избравшего для преодоления ловушки социального государства его сокращение, за что в итоге был наречён «неолибералом» и поплатился вторым сроком, Германия даже в 2004 году занимала лидирующие строчки по размеру налоговой нагрузки на граждан. Во-вторых, родная партия Меркель, Христианско-демократический союз, долгие 55 лет относительно последовательно придерживалась консервативного профиля, заложенного ещё Конрадом Аденауэром и Людвигом Эрхардом. Политическая специализация Союза выражалась в опоре на средний, буржуазный класс. Мелкие собственники, знающие цену своему труду, жаждут политической и экономической стабильности. «Никаких экспериментов» — провозглашала почти каждая предвыборная кампания Союза. То есть относительно рыночную экономическую политику, защиту частной собственности и отказ от резких социальных реформ во имя «прогресса». Да, Союз всегда стремился в центр и заигрывал с социальной политикой, дабы оставаться «народной партией»: предвыборный слоган 1994 года, например, гласил «в будущее, но не в красных носках», но Союз никогда не превращался в зеркальное отражение социал-демократической партии.

Всё изменилось с приходом Меркель — она насильно натянула на голову партии эти красные носки. Право-либеральный профиль был забыт как страшный сон, и началось известное «полевение» ХДС. Позднее в литературе это будет названо «асимметричной демобилизацией» (левых) избирателей, многие из которые, удовлетворившись (левыми) мерами (консервативного) правительства, уже не были заинтересованы в активном участии в выборах. То есть всё это будет преподноситься как мудрая политтехнологическая стратегия, но даже если это и верно, совершенно очевидно, что левый курс Союза приходился Меркель по душе. Всё-таки именно левому крылу партии она принадлежала ещё до получения должности канцлера.

Не отходя от темы экономики, стоит упомянуть и другие заслуги канцлера. В разгар финансового кризиса 2008-го года фрау Меркель решилась на спасение немецких крупных банков (у мелких, увы, нет друзей в высоких кабинетах). На это благое дело было выделено 480 миллиардов евро(!) — рекордная в истории Германии сумма. Немецкие налогоплательщики тогда потеряли больше честно заработанных денег, чем любая другая страна в Европе. Но это было далеко не последней интервенцией Меркель: в 2010 году от банкротства она спасла крупный автомобильный концерн Opel. На языке банальнейших экономических законов это означало, что налогоплательщики сначала принудительно заплатили из своего кармана за сохранение неконкурентной компании, а затем были вынуждены платить за неконкурентные автомобили, на производстве которых свой труд непродуктивно использовали десятки тысяч рабочих. Как итог: ситуация lose-lose-lose и вертящийся в гробу Людвиг Эрхард.

Дальше — больше. В 2011-м идеалистический проект валютного союза настиг неизбежный кризис. Слабые звенья евросвязки, начиная с Греции, потянули грандиозной проект очередной централизации в пропасть. Но грекам и остальным любителям жить не по средствам повезло: «кошельком Европы», Германией, правит госпожа Меркель. Несмотря на прописанные в союзных договорах условия: никаких общий рисков и ответственности за чужие долги, в жертву объединённой общей валютой Европе были великодушно принесены немецкие налогоплательщики. В очередной раз. Германия вложила в 500-миллиардный «фонд спасения» добрую половину итоговой суммы. Примечательно, что в то время Меркель обосновывала своё решение его безальтернативностью, мол, нет евро — нет Европы. Как ответная реакция на политическом ландшафте Германии возникла одиозная партия евроскептиков — «Альтернатива для Германии». В каком-то смысле своим появлением «правые популисты», как их называют те же мейнстримные и государственные СМИ, обязаны Ангеле Меркель. Решение же спасти Грецию и Еврозону заложило первый кирпичик к так называемому «долговому союзу», еврооблигациям и, соответственно, общему кредитному бремени: если периферийным плохишам с исторически инфантильной финансовой политикой удалось отделаться парой социальных реформ в обмен на поток немецких денег, то почему это должно прекращаться?

Политика открытых границ и миграционный кризис

К 2015 году сообщество европейских демократий подверглось новой проверке на прочность. Из-за бушующей в Сирии войны и других ближневосточных факторов нестабильности потоки беженцев в Европу достигли предела. Каждую попытку развернуть лодки перебежчиков или остановить прорыв границы со стороны погранслужб внешних государств ЕС леволиберальная пресса называла чуть ли не возрождением фашизма. Страдающая комплексом коллективной вины за предков Ангела Меркель в ответ фактически открыла границы. Ничто не может описать миграционную политику канцлера лучше, чем её собственная фраза: «мы это сделаем!». Она имела в виду, конечно, то, что Германии удастся интегрировать всех новоприбывших, но звучало это (и по факту являлось) публичным приглашением. Усилия балканских коллег по защите общеевропейских границ были ниспровергнуты Меркель, ведь беженцы, отныне зная, что их ждут, стремились прорвать границу с куда большим рвением. С другой стороны, понимая, что искатели убежища направляются именно в Германию, а не имеют целью подать заявление в Греции, Италии или Испании, эти страны стали просто-напросто пропускать потоки через свою территорию. Таким образом, с лёгкой руки фрау Меркель был разрушен так называемый Дублинский регламент, согласно которому первая страна, куда прибыл беженец, и ответственна за рассмотрение его ходатайства. Зачем внешним государствам соблюдать эти правила, если немецкий канцлер своей политикой только усиливает давление на их границы?

Конечно, щедрое приглашение Меркель вкупе с настолько же щедрыми социальными пособиями привели к неконтролируемому наплыву беженцев в Германию. В 2015-м году федеральная миграционная служба зарегистрировала почти 500 тысяч прошений убежища, в 2016-м — рекордные 750 тысяч. Сколько ещё людей попало в Германию нелегально — неизвестно, зато известно, что к 2020 году количество беженцев в Германии достигло 1,9 миллиона. Это рекордное значение с первых послевоенных лет, а по количеству беженцев на 1000 представителей автохтонного населения ситуация хуже только в Швеции, Австрии и на Кипре.

Нужно ли говорить, что, с учётом старения населения и низкой фертильности немецких женщин, а также низкой интегрированности в рынок труда и незначительного экономического вклада ближневосточных беженцев, единоличное решение Меркель несёт за собой бесповоротные последствия для будущего Германии как с точки зрения демографии, так и с точки зрения производительности труда?

Затем со стабильной частотой там и тут стали давать о себе знать последствия меркелианской миграционной политики. 2015 и 2016 годы стали рекордными по количеству актов терроризма: от «бытовых» поджогов и поножовщины в приютах беженцев до наезда грузовика на посетителей рождественской ярмарки в Берлине и ножевой атаки на пассажиров поезда в Гамбурге. Вместе с тем росла и клановая преступность, а также статистика убийств, краж и изнасилований. Здесь уместно упомянуть нашумевшие новогодние события в Кёльне, когда толпы «лиц североафриканской внешности» пытались изнасиловать сотни посетительниц фестиваля.

Недавно в том же Кёльне, к слову, мечетям разрешили транслировать зов муэдзина, а с логотипа города убрали Католический собор.

Кровавый след политики Меркель тянется до сих пор, а исламистский терроризм остаётся главной угрозой внутренней безопасности Германии. В 2021 году, например, прокуратура вела 210 расследований в отношении него. Для сравнения: против левого и правого терроризма заведено 10 и 5 дел соответственно. Однако угрозу представляют не только теракты, но и «обычные» насильственные преступления: в прошлом году из 168 237 подозреваемых 38% были «подозреваемыми не из Германии». При этом доля иностранцев в населении страны 12%, а беженцев — 2,2%.

Уничтожение Бундесвера

В послевоенной Германии немецкие вооружённые силы, по понятным причинам, не были в почёте. До сих пор существуют опасения, что сильная и современная армия Германии может порождать неудобные вопросы о потенциальном ревизионизме и вредить внешнеполитическому образу страны. В Основном законе (прим. Конституция ФРГ) существуют статьи, ограничивающие применение Бундесвера за рубежом, а до недавних пор действовали политические принципы, запрещающие поставлять вооружение в зоны конфликтов. Тем не менее, немцы тратили относительно большие деньги на Бундесвер, но ему всё равно не хватало и сегодня не хватает средств для поддержания обороноспособности страны. Меркель, в свою очередь, предпринимала многочисленные попытки забить последний гвоздь в гроб немецкой армии.

Ввиду «особого немецкого прошлого» Бундесвер систематически угнетался. Красной нитью сквозь подход канцлера к вооружённым силам проходит идеалистическая максима «Frieden schaffen ohne Waffen» (нем. «добиваться мира без оружия»). Очевидным её воплощением служила отмена всеобщей воинской повинности в 2011 году (это решение можно только приветствовать, ведь, как показывает практика, небольшие контрактные армии и/или вооружённое гражданское ополчение эффективнее больших призывных армий). В подходе Меркель же тем временем были действительно разрушительные решения, например, кадровая политика.

К своему третьему сроку Ангела Меркель взяла на вооружение прогрессивную повестку и почти возглавила феминистическую. Чтобы в очередной раз продемонстрировать, насколько канцлер чуток к чаяниям граждан и современных тенденций, на пост министра вооружённых дел «личной поддержкой» она проталкивала своих подруг-политиков, так называемых «женщин по квоте»: сначала Урсулу фон дер Ляйен, затем Аннегрет Крамп-Карренбауэр. Нужно ли говорить, что эти назначения были сугубо политическими, и не опирались на компетенцию упомянутых дам? Оба министра не служили в армии и пришли на должность из гражданской жизни. Как итог, армия тоже стала более «гражданской».

Главные задачи своей политики фон дер Ляйен и Крамп-Карренбауэр видели в развитии разнообразия и равных возможностей, привлечении в армию женщин, людей с миграционным бэкграундом и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, а также пожилых людей, представителей других религий и людей с ограниченными возможностями. Этой теме было уделено первостепенное внимание, и фон дер Ляйен даже инициировала специальные семинары в войсках на тему «Работа с сексуальной идентичностью и ориентацией в бундесвере».

Надо сказать, что при фон дер Ляйен в Бундесвер стекалось больше денег. Оборонный бюджет увеличился примерно на треть: с 32 до 43 миллиардов евро. Правда, тратились они не на крайне необходимую модернизацию, а на социальные вопросы. По итогу этой политики не осталось ни одного эксперта, который бы позитивно оценил состояние Бундесвера. Так, военный историк Зёнке Нойцель опасается, что страна не способна себя защитить, ведь Ангела Меркель и её ставленницы десятилетиями не считались с внешними угрозами. Последние двадцать лет Бундесвера — это строительство колодцев в Афганистане, помощь при наводнении и вакцинации. По мнению Нойцеля, Бундесвер был «внутренним проектом с внешнеполитическим измерением». Такого же мнения придерживается бывший генерал НАТО Эгон Раммс. На вопрос «сможет ли Бундесвер защитить Германию» он ответил категорически строгим «нет». Список причин бесконечно длинен. Генералы, советники и офицеры единым фронтом жалуются на острую нехватку персонала, низкий порог отбора (у солдат даже есть поговорка: «с новобранцами нельзя и сортир захватить), засилье бюрократии, а также недостаточное и устаревшие обмундирование.

Согласно официальным отчётам, по прошествии срока фон дер Ляйен только 99 из 244 основных боевых танков Leopard 2 были в рабочем состоянии. У других типов вооружения картина не лучше: в строю лишь 12 из 27 вертолетов «Тигр», 222 из 388 бронемашин Marder, 9 из 48 транспортных вертолётов NH 90, а из 6 подводных лодок в составе ВМС ни одна не готова к спуску. Более того, для транспортировки тяжелых грузов немцы нанимали русские и украинские Ан-124-100. В таком состоянии Германия не могла и не может не то что обеспечить собственную безопасность, но даже выполнить общие обязательства по НАТО.

Коронавирусная диктатура

Последний срок Меркель был особенно насыщен событиями, характеризующими канцлера как личность, враждебную индивидуальным свободам и правам граждан. Речь о немецкой коронавирусной политике.

Пандемию госпожа Канцлер назвала «величайшим вызовом со времён Второй мировой войны» и приложила все возможные усилия, чтобы ответить на этот вызов соответствующе. С самого начала введения ограничений на передвижение правительственные предписания отличались драконовской строгостью. Благо, Германия — страна федеративная, и строгость локдауна разнилась в зависимости от части Германии. Но так как фрау Меркель решительно намеревалась поразить китайский вирус, простых саммитов с премьер-министрами федеральных земель для координации действий было недостаточно. Канцлер ходила по политическим шоу государственных каналов (к слову, самых дорогих в мире) и жаловалась на непослушных глав регионов. Конфликт закончился, как не сложно догадаться, тем, что Меркель при поддержке коалиционных партнёров, социал-демократов, многократно вносила поправки в Закон о защите от инфекций, постепенно лишая земли автономии в определении коронавирусной политики. Так федерализм стал лишь «сопутствующим ущербом» меркелианских диктаторских замашек, искусно маскируемых под предлогом борьбы с пандемией.

Затем начался сущий кошмар: постоянные, но невыполненные обещания ослабить локдаун, погони полицейских машин за молодёжью без масок, большие штрафы за нарушение ограничительных мер, фактическая дискриминация непривитых граждан в общественном транспорте, торговле и на публичных мероприятиях, обязательное ношение СИЗ даже для дошкольников, и даже комендантский час! Для легитимации своих действий Меркель прибегнула к старым друзьям в лице придворных журналистов и философов. Государственный канал ARD манипулировал инфографикой статистики заболеваний, делая её всё более красной, хотя показатели снижались, а старый постмодернист Юрген Хабермас убеждал публику, что «защищать» здоровье граждан — прямая обязанность государства, а, значит, все средства хороши.

Использовать китайскую сезонную простуду правительство Меркель не постеснялось не только для расширения собственных полномочий, но и для собственного обогащения: депутаты ХДС лоббировали закупку необходимых масок FFP2 в своих же фирмах. Более того, была предпринята успешная попытка устранения политической конкуренции: под предлогом отсутствия вакцины депутаты не допускались до заседаний, а могли лишь наблюдать и выступать с речами со зрительских трибун, но не голосовать. Как не сложно догадаться, затронуло это главных критиков правительства Меркель — «Альтернативу для Германии», принципиально выступающую против введения обязательной вакцинации.

Апофеозом этих действий стало то, что Германия, согласно оксфордскому индексу, превратилась в страну с самым строгим коронавирусным режимом в мире. Трекер правительственного реагирования на COVID-19 (OxCGRT) собирает информацию о мерах, принятых правительствами для борьбы с китайским вирусом. Они кодируются 23 индикаторами, такими как закрытие школ, ограничения на передвижение, политика вакцинации и прочее. Эти действия измеряются по шкале, отражающей масштабы действий правительства, а результаты суммируются в серию показателей. Затем индексы объединяются в число от 0 до 100 (индекс строгости). В декабре 2021 Федеративная Республика с индексом 84,26 из 100 заняла первое место, обойдя даже Австралию. Ещё этот индекс показал, что строгость мер никак не коррелирует со статистикой заболеваемости, и, несмотря на приложенные Меркель усилия, Германия обладала большей частотой заболеваний и смертности, чем, например, Швеция, никаких локдаунов не вводившая.

Конечно, как и в любом нормальном обществе, на старания правительства расширить власть нашлось противодействие, выразившееся в митингах против ограничительных мер. «Естественным» образом такие митинги вопреки Основному закону «не санкционировались» и разгонялись с применением насилия со стороны полиции; некоторые кадры, например, ничем не отличаются от московских. Государственные теле- и радиовещатели, тем временем, прикладывали уйму усилий, чтобы стигматизировать и маргинализировать участников протеста. Для этой цели были выдуманы ярлыки в духе «Querdenker» (нем. «инакомыслящие») и «Verschwörungstheoretiker» (нем. «сторонники теорий заговора»), не обошлось и без уже классических «правых радикалов». Правительство могло запретить и разогнать митинг противников коронавирусной диктатуры, а на следующий день провести собственный в поддержку ограничительных мер или, например, ЛГБТ-сообщества. На «правильных» демонстрациях, как известно, вирус не распространяется.

Здесь возникает логичный вопрос: а где же всё это время был Конституционный суд, призванный стоять на страже Основного закона? Ответ прозаичен: бездействовал, ведь этот институт также пал под тяжестью единоличного правления Ангелы Меркель. Президентом Конституционного суда по «случайному» стечению обстоятельств являлся Штефан Харбарт — верный сторонник и большой друг канцлера, который даже использовал совместное фото с Меркель в предвыборной кампании. Харбарт попросту отклонял любые ходатайства оппозиции о нарушении конституционных прав граждан. С другой стороны, специальный докладчик ООН по пыткам Нильс Мельцер (последовательный защитник Джулиана Ассанжа) опубликовал отчёт о применении насилия со стороны полиции в Германии. Ранее он подал Федеральному правительству запрос о ходе расследования и статистике заведения, например, дел за превышение полномочий, но немецкие власти ему даже не ответили.

Иначе говоря, коронавирусная политика Меркель в очередной раз показала, что для неё и немецкого государства нет ничего, что не может стать законным, будь это фактическое ослабление федерализма, игнорирование Основного закона или поражение граждан в правах и свободах. А в угоду «безопасности» в жертву могут быть принесены не только фундаментальные общественные институты, но и нажитое тяжким трудом нескольких поколений благополучие: пострадавшая от перманентных строгих локдаунов немецкая экономика восстанавливается сильно медленнее, чем соседние. Пандемия стала также очередным удобным подспорьем для Меркель на пути к её заветной мечте — ЕС как федерации. С тихого согласия Ангелы Меркель страны, также убившие свои экономики ограничительными мерами, вроде Франции и Италии, протолкнули проект так называемого «Фонда восстановления» — буквально общеевропейских кредитов, которые исключают как союзные договоры, так и программу ХДС. Заплатят, как повелось, немецкие налогоплательщики, а фонд станет ещё одним шагом к централизованному фискальному союзу.

Энергетическая политика и зелёная трансформация

Климат интересовал Меркель задолго до восхождения на пост канцлера. Будучи министром окружающей среды, она поучаствовала в первой Всемирной климатической конференции в Берлине и, более того, выработала так называемый «берлинский мандат» — будущую основу Киотского протокола. С тех пор экологическая повестка не отпускала Меркель или, точнее, Меркель не отпускала экологическую повестку. Изначально её близость к профессорам-алармистам отпугивала как широкую публику, так и собственную партию, но на посту канцлера, располагая огромными ресурсами тогда ещё богатого европейского государства, ей удалось подсадить немецкий политический мейнстрим на зелёную иглу.

Изменение климата Меркель объявила опаснейшей тенденцией века, а свою борьбу с ним — целью № 1. Так родился широкомасштабный и во многом пионерский проект Energiewende (нем. «энергетический переход»). Изначально правительство Меркель директивно, игнорируя инновационные и конкурентные силы рынка, выбрало возобновляемые источники энергии «лучшим» инструментом на пути к светлому декарбонизированному будущему. Их расширение проводилось за счёт введённого в 2000-м году специального налога (EEG), который «брал плату» за энергию из «грязных» источников и направлял в нужное, по мнению Меркель, русло. Привело это, помимо прочего, к рекордным в Европе ценам на электроэнергию.

В 2010-м году инициатива получила институциональный толчок — страна установила смелые цели по сокращению следа СО2, взяв на себя обязательство сократить выбросы парниковых газов на 40% по сравнению с уровнями 1990-го года к 2020-му году, на 55% к 2030-му году и на 95% к 2050-му году. Ни одна страна в мире не имела столь амбициозных планов. С тех пор доля ВИЭ в энергообеспечении Германии росла как на дрожжах: в период с 2010 по 2018 год мощность береговой ветроэнергетики, например, удвоилась: с 26,8 ГВт до 52,7 ГВт. Параллельно шёл так называемый «угольный выход» — отказ от использования крайне вредного для окружающей среды ископаемого топлива, особенно затронувший Рурский бассейн.

Но упорству Меркель не было предела, после катастрофы на Фукусиме в 2011-м году она вспомнила про предложенный красно-зелёным правительством в 2001-м «атомный выход». Несмотря на то, что в Японии непосредственно от взрыва и радиационного загрязнения не погиб ни один человек, антиатомная риторика чрезвычайно успешно разрослась на почве немецкого электората, напуганного Чернобылем. Моральная паника была сильнее доводов науки о том, что ни 9-балльного землетрясения, ни цунами ожидать у берегов Германии не стоит, а немецкие АЭС обладают современными стандартами безопасности, большим потенциалом службы и не выделяют СО2. Подобным же образом идеологические шоры и ручное управление Ангелы Меркель были сильнее её технического образования. Так начался скорый вывод из эксплуатации двух десятков АЭС, последние три из которых будут остановлены в 2022 году. В этом деле меркелианская Германия вновь заняла уникальное положение: ни одна страна в мире не выходила из ядерной и угольной энергетики одновременно — это выстрел в обе ноги. Сегодня даже Япония закладывает новые реакторы.

К чему это привело, догадаться не сложно. Во-первых, с 2011 года доля ядерной энергии сократилась больше чем вдвое — до 11%. Напротив, доля энергии из возобновляемых источников достигла 45%. Нужно ли говорить, что технологии ВИЭ не только не совершенны, но и не эффективны? Солнце светит не круглосуточно, ветер дует не каждый день и даже не каждый год. Рекордные 30 тысяч(!) ветряков, 70 газовых электростанций и километры солнечных панелей не смогли заместить и половины потерянной из-за двух «выходов» энергии: в безветренном 2021-м году ВИЭ дали лишь 42% запланированной мощности. А многочисленные экологические налоги и сборы достигли рекордных значений. В номинальном выражении они выросли на 86% за последние десять лет и сделали электричество в Германии самым дорогим в Европе. Та же история и с ценами на топливо.

Во-вторых, усилия Меркель и её «зелёный эксперимент», стоивший немецким гражданам колоссальных потерь, климат, конечно, не спасли. Это изначально была непосильная для Германии задача, ведь она ответственна менее чем за 2% мировой эмиссии СО2. Тем не менее, с выступлениями Грета Тунберг приезжает именно в Германию, а не в Китай, который ответственен за 30% мировых выбросов.

Но даже относительно своего масштаба меркелианская экологическая политика провалилась. Согласно актуальному анализу консалтингового агентства McKinsey, энергетический переход вызывал взрывной рост денежных трат, но вряд ли способствовал защите климата. Пока Франция, обладая почти 60 АЭС, производит одну десятую CO2 на киловатт/час Германии, единый фронт ВИЭ, составляющей 60% немецкого энергообеспечения, в плохой день может не выработать и одной десятой планируемой энергии. Порой ситуация доходит до абсурда и безъядерной Германии приходится импортировать энергию из ядерной Франции. Пятая республика на 71% обеспечивает себя энергией, полученной в ходе атомной реакции. Доля возобновляемых источников там сильно меньше, чем в Германии, однако, углеродоемкость (gCO2/kWh) в шесть раз ниже! Это буквально означает, что Франция в шесть раз эффективнее в деле спасения климата. Иначе говоря, меркелианский энергетический Sonderweg потерпел фиаско.

В-третьих, Германии требовалась технология, способная обеспечить страну дешёвой и относительно чистой энергией, пока закрываются «грязные» угольные шахты и строятся «чистые» ветрогенераторы. И здесь Ангела Меркель вспомнила про наследие своих коллег социал-демократов, — Северный поток-1. В парадигме Меркель, которая состоит из неолиберального подхода к международным отношениям (не путать с экономическим), ставки на мультилатерализм и идеалистической веры в возможность мира без оружия, поставки газа из путинской России выглядели хорошей идеей.

Здесь стоит также не забывать, что Меркель имеет особые личные отношения с Владимиром Путиным: никто из политиков не встречался с ним так часто и на протяжении такого долгого времени, как Меркель. Она выросла и социализировалась в коммунистической диктатуре Восточной Германии; Путин провёл там свои лучшие годы. Меркель говорит по-русски; Владимир Путин — по-немецки. Не трудно сложить 2+2 и понять, что оба политика являются продуктами своего времени и обладают похожими «майндсетами». Возможно, именно из-за схожести условий формирования личности Меркель и Путин так тепло относятся друг другу.

Но, даже если отбросить в сторону человеческий фактор, немецкая энергетика и экономика в период зелёных реформ «климатического канцлера» Меркель были поставлены в тупик, а импорту природного газа не было альтернативы. Ангела Меркель стала главным лоббистом проекта «Северный поток-2», а природный газ из России приобрёл статус «переходной технологии». Потребность в нём с годами должна была только расти, ведь ФРГ по-прежнему намеревалась выходить из угольной энергетики к 2035 году, а это значит, подсчитали эксперты, что к тому времени на нужды немецкой промышленности потребуется ещё 50-60 газовых электростанций.

В 2011 году Матиас Дёпфнер, генеральный директор медиаконцерна Axel Springer, присутствовал на званом ужине в российском посольстве в Берлине. Главным воспоминанием того вечера для него стал тост российского посла — тот поднял рюмку на бельведере c видом на здание Рейхстага и произнес: «За здоровье Федерального правительства Германии! Это хороший день для российской энергетической политики, это хороший день для России». На момент начала «спецоперации» из России поступало более 50% энергоносителей, а шею германского орла дважды обвил газопровод «Газпрома». Иными словами, именно Меркель вогнала страну в смертельную зависимость от путинского газа и развязала ему руки.

Арнольд Ваатц, бывший вице-председатель парламентской группы ХДС/ХСС, например, считает, что именно политика Меркель сделала этот конфликт возможным. Правительство Меркель приняло цепочку решений, побудивших Путина начать эту безумную «спецоперацию». Во-первых, Германия и Франция тогда заблокировали вступление Украины в НАТО. Это ещё можно было бы оправдать с точки зрения политики безопасности, но сейчас по прибалтийским государствам видно, что их единственная надежда избежать очередного подчинения неосоветской империи — это оборонный щит НАТО. Затем в 2014-м году последовал отказ Меркель поставлять оружие Украине. Одно дело не поставлять оружие в Украину прямо в момент крымского кризиса, но совсем другое дело — категорически исключить поставки оружия на будущее, как это сделало правительство Меркель, хотя никаких предпосылок, кроме иррациональной любви Меркель к Путину, не было. Этой гарантией и форсированием «Минских соглашений» и «Формулы Штайнмайера» она сделала Украину беззащитной, лишила её способности к самообороне и пообещала России, что такое положение дел сохранится — по крайней мере, со стороны Германии.

Никто другой не сумел нанести больше ущерба благополучию и независимости немцев, не смог подточить опоры немецкой либеральной демократии и сыграть на руку Владимиру Путину больше, чем Ангела Меркель за свои долгие 16 лет у власти.