Мобилизованная нация

Сейчас в мировых СМИ российскую «спецоперацию» все чаще и чаще сравнивают со вторжением Гитлера в Польшу в 1939 году. Действительно, внешних сходств чрезвычайно много вплоть до поразительного единообразия обращений обоих вождей к своему народу.
Из речи рейхсканцлера А. Гитлера в Рейхстаге 1 сентября 1939 г.:

Я решил освободить германские границы от элементов неуверенности, постоянной угрозы гражданской войны. Я добьюсь, чтобы на восточной границе воцарился мир, такой же, как на остальных наших границах. Для этого я предприму необходимые меры, не противоречащие предложениям, сделанным мною в Рейхстаге для всего мира, то есть, я не буду воевать против женщин и детей. Я приказал, чтобы мои воздушные силы ограничились атаками на военные цели.

Власть действительно делает всё возможное, чтобы «специальная военная операция», начатая российской армией, повсеместно сравнивалась с польской кампанией вермахта. Но приглядитесь получше и спросите себя, так ли общество путинской России похоже на общество гитлеровской Германии?

Николас Старгардт описывает состояние немецкого общества накануне войны в своей работе «Мобилизованная нация» и, среди прочего, отмечает следующий факт о масштабах участия обывателей в нацистских организациях перед началом вторжения в Польшу:

К 1939 г. две трети населения состояли по меньшей мере в одной из массовых организаций (НСДАП, Гитлерюгенд, Союз немецких девушек и т.п.), причём во всех этих структурах активно действовали всевозможные курсы идеологической подготовки.

Две трети населения принимали участие в нацистских структурах, и едва ли подобное можно сказать про русских. У нас есть похожие шовинистические организации, созданные для того, чтобы пробуждать в русских ненависть к «англосаксам и прочим украинцам», но разве в этих структурах участвует две трети населения? Разве, все «патриотические» кружки не остаются уделом маргинального меньшинства? Разве в «Единой России», «Юнармии» и т.п. две трети населения? Нет.

Сейчас пропаганда стыдится назвать войну войной, ведь даже самые рьяные её деятели осознают свою тяжелую внутреннюю неправоту в этом конфликте, и вместе с руководством страны старательно пытаются подобрать подходящий эвфемизм для слова «война». И подходящий «заменитель» изыскивается не только потому, что командование мечтает скрыть военные потери, но и потому, что Война с большой буквы чрезвычайно непопулярна у российского населения, в отличие от немецкого населения в 1939 г.

«Хоть бы не было войны» — это же слова наших стариков, это слова и тех, кто поддерживает Путина, и тех, кто выходит сейчас на антивоенные митинги. Неужели это наши реваншисты, которые готовы убивать и порабощать людей из-за своего всепоглощающего ресентимента? Неужели они похожи на германских ветеранов Первой мировой?

Культ победы в России, даже со всеми его недостатками, в миллион раз лучше культа ненависти и обиды, который процветал в Третьем Рейхе. Однако несмотря на равнодушие русских, у нас — у гражданского общества — есть основания для серьезных опасений. В той же работе Старгардт пишет:

Когда в сентябре 1939 г. вспыхнула война, в Германии ее приняли крайне нерадостно. Однако никто особо не терзался в поисках ответа на вопрос, почему она началась. Если в Британии и Франции мало кто сомневался, что нападением без веских причин на Польшу Гитлер развязал конфликт ради завоеваний, немцы пребывали в уверенности, будто вынуждены воевать ради самообороны из-за махинаций союзников и агрессивных поползновений поляков. О подобных воззрениях в серьезных исторических исследованиях упорно не писали и не пишут — лишь где-то мельком что-то всплывает на сайтах авторов, потворствующих неонацистам. В нашу эпоху кажется довольно странным, что тогда в такие вещи искренне верили многие немцы, причем вовсе не являвшиеся махровыми нацистами. Как они могли перепутать намеренно разжигаемую их властями жесточайшую империалистическую войну с войной ради обороны отечества? Как могли они видеться себе патриотами в кольце врагов, а не борцами за дело Гитлера с его расой господ?

Старгардт задается правильными вопросами. Немцы ответили на них лишь после того, как претерпели величайшую катастрофу не только в своей истории, но и в истории всего человечества. Наступила первая и пока единственная в истории «демилитаризация и денацификация» — и она был применена к агрессору.

Катастрофа сейчас надвигается и на Россию, ибо мы уже вступили на путь агрессора, и теперь обязаны сойти с него как можно скорее. Мы — не немцы 1939 года, мы не должны стать «мобилизованной нацией».

Теперь только наше слово, наше горячее несогласие способно спасти Россию от настоящей «демилитаризации и денацификации».
Поэтому: #нетвойне.

Закончить этот текст хочу словами из Твиттера музея Аушвиц:

Свободный и демократический мир должен показать, что он выучил уроки безразличия 1930-х годов. Сегодня очевидно, что любое безразличие — это признак соучастия.