Как работают суды сегодня

Бесконечная череда политических процессов, вызывающих оправданное негодование активных граждан, естественным образом порождает крайне скептическое отношение к российской судебной системе даже у тех, кто не принадлежит к числу радикальных противников государственной власти как таковой. Неправосудные приговоры, нарушающие самые общие представления о справедливости и здравом смысле, провоцируют по-человечески понятную реакцию — ненависть в отношении судов и тех, кто сегодня в этих судах служит.

В голове обывателя, читающего либеральную прессу, складывается представление, будто российские суды являются прямым продолжением структуры органов исполнительной власти, своего рода щупальцами огромного осьминога, стягивающимися на горле гражданского общества. Громкие скандалы, связанные с коррупционерами в мантиях, создают у многих граждан стойкое ощущение, что вся судебная система выполняет только две задачи — сажать людей по указке Кремля и структурировать нелегальные финансовые потоки. И, конечно же, в этой логике стать частью судебной системы — большая привилегия, воспользоваться которой могут немногие счастливчики исключительно благодаря протекции. В общем, типичная чёрно-белая схема, характерная для отечественной либеральной оппозиции, свято верящей в тотальный заговор и ожидающей «света с Запада».

Однако трагедия российской жизни состоит в том, что никакой заговор для того, чтобы всё испортить, в общем-то, не требуется, «мы всё сделаем сами».

Суд есть только способ решения конфликта — один из механизмов выполнения понятной социальной функции урегулирования возникающих между субъектами противоречий. Существующая государственная монополия на правотворчество никоим образом не может лишить нас с вами возможности решать наши вопросы самостоятельно. Наличие государственных судов само по себе не означает необходимость обращения в эти суды. Однако статистика свидетельствует о том, что сограждане с каждым годом проявляют всё меньшее желание выяснять отношения тет-а-тет.

Наше стремление к «цивилизованному состоянию» означает сегодня, в частности, гигантские масштабы юридификации человеческих отношений, вызванной нашим же поведением. Налицо парадокс — только ленивый не ругает разрастание государственного контроля над обществом, однако вместе с тем любой, зашедший на сайт Судебного департамента при Верховном Суде РФ, может обнаружить, что с каждым годом количество дел, рассматриваемых судами по инициативе граждан, только растёт. Судебная система, которой мы все так по-либеральному не доверяем, оказывается нашим постоянным спутником. Так, для справки: в 2020 году в общей сложности судами было рассмотрено 38 478 000 дел. За один год.

Совершенно очевидно, что разного рода «политические» дела — капля в этом море, и те качества, которые может проявить сегодня суд в этих конкретных делах, должны быть поняты в контексте общего положения судов в России. А положение это печально. И печально, прежде всего, для самих судейских работников. Что делает возможным вынесение самостоятельных справедливых решений — не только судами, а кем бы то ни было вообще? Независимость, которая может быть обеспечена только тогда, когда субъект имеет ресурсы — материальные и временные — позволяющие ему заботиться, прежде всего, о своей репутации, а не о физическом выживании.

Однако (и это, возможно, окажется для кого-то открытием) работники судов в России не могут позволить себе роскоши такой независимости. Жизнь государственного служащего в суде приближается к условиям труда манчестерского пролетария середины XIX века. И здесь я говорю не о судьях, а о том, что называется аппаратом суда. Почему нас должны интересовать проблемы этих людей? Потому что формирование корпуса судей в наши дни происходит почти поголовно за счёт сотрудников этого самого аппарата. А следовательно, все те характеристики судебной системы, которые становятся заметными вам в громких процессах, рождаются в скрытой от досужего любопытства повседневности.

Концепция судебной реформы РСФСР 1991 г. содержала указание на следующую задачу: «Не менее важно сформировать особое самосознание судей, отличное от чиновничьего настроя на составление приглаженных бумаг и угождение вышестоящим. Служение юстиции не должно подменяться для судей рутинной службой по судебному ведомству. Иными словами, речь идёт не только о формировании достаточного судейского корпуса, но и о культивировании его корпоративной этики». Переход от советской модели правосудия, тесно связанной с партийным контролем, телефонным правом и другими прелестями управляемой судебной власти, авторы концепции совершенно здраво связывали с необходимостью возникновения особого этоса служителя юстиции, чему должно было способствовать пополнение судейского корпуса, прежде всего, из лиц, не связанных напрямую в своей деятельности с государственной службой. Другими словами, судьями должны были становиться представители адвокатского сообщества, университетские преподаватели, юристы из частных структур. Не имея привычки подчиняться чьим-то указаниям, они должны были привнести в судебную систему любовь к самостоятельности. Но вышло по-другому.

Авторы работы «Источники пополнения судейского корпуса РФ и роль аппарата судов», изданной Институтом проблем правоприменения Европейского Университета в Санкт-Петербурге в 2018 году, приводят следующую статистику: «Для 48,5% кандидатов на должность судьи опыт работы в аппарате суда является единственным, ещё 17% имели опыт другой работы, но дольше всего проработали в аппарате суда. Таким образом, в сумме 65,5% кандидатов на должность судьи приходят из аппарата суда. Вторым по частоте после аппаратного опыта является опыт работы в прокуратуре — 12%, далее следует опыт работы в негосударственном секторе (бизнес, адвокатура, преподавание) — 11%». Соотнесение этих значений с данными, отражающими ситуацию в 2012-2014 годах (Российские судьи: социологическое исследование профессии. Под ред. В. Волкова. М., Норма, 2015), позволяет сделать вывод о постоянном увеличении процента судей, вышедших из аппарата суда, и, соответственно, о снижении доли юристов, попавших в судейское кресло из адвокатуры, корпораций, даже из правоохранительных органов: «...в 1997 году среди действующих судей только 11% пришли из аппаратов судов, тогда как основным источником пополнения судейского корпуса были юристы из негосударственного сектора».

С чем связана эта ситуация, и о чём она свидетельствует? Дело вовсе не в том, что кто-то пытается «протащить своих», ни о какой коррупционной составляющей речи здесь, уверяю вас, не идёт. И уж тем более нельзя считать, что в судьи набирают представителей «аппарата принуждения» — данные, как видите, свидетельствуют об ином. Всё гораздо прозаичнее, и потому — трагичнее. Причины следует искать в самой логике устройства современной российской судебной системы, отражающей комплексные проблемы не только российской, но и всякой государственности вообще.

Основной бумажно-организационный удар в работе аппарата суда приходится на секретаря судебного заседания. Это человек, который выполняет массу технической работы, связанной с оповещением лиц, проверкой их явки, ведением протоколов судебных заседаний (в настоящий момент, в частности, в связи с введением обязательного аудиопротоколирования, секретари в судах общей юрисдикции вынуждены зачем-то вручную дословно перепечатывать эти аудиозаписи процессов), оформлением дел и, в общем, со всей машинерией процесса.

При советской власти, да и в течение достаточно продолжительного времени после её счастливого конца, требования к этой должности не предполагали наличия у претендента высшего образования, что было довольно разумно — характер обязанностей и не связан с собственно правовыми материями. В секретари судебного заседания шли выпускницы техникумов, способные работать на этой вполне устраивавшей их должности до пенсии. Собственно говоря, и сегодня самые опытные секретари — те, кто начинали работать в аппаратах судов в начале 90-х.

Однако развитие судебной системы в России происходило очень специфическим образом: государство на протяжении тридцати лет периодически повышало заработную плату судьям, но вот сотрудников аппарата оно не баловало. Чтобы читатель понимал о чём идёт речь: в 2021 году от Р.Х. секретари судебного заседания получают около 12-15 тысяч рублей в месяц. Остальные сотрудники аппарата получают примерно столько же. Да, существуют дополнительные формы материального стимулирования (и они не всегда позволяют добраться до уровня прожиточного минимума в регионе), которые, однако, никому не гарантированы, не включаются в расчёт отпускных, больничных и пенсии, ну и так далее. При этом объём работы аппарата таков, что в большинстве судов служащие трудятся не только за пределами установленного графика, но и в отпуске, на выходных, а то и в декрете. С последним вопросом, правда, трудно, так как чудовищная нагрузка означает чисто техническую невозможность нормальной социализации для тех, кто ответственно подходит к работе — у людей попросту нет времени и сил ни на что, кроме должностных обязанностей и сна.

Таким образом формируется довольно определённый социальный слой людей, которые вполне искренне служат тому, что они считают важным для общества — правосудию. Да, служат правосудию, потому как без сотрудников аппарата деятельность самого суда попросту невозможна. И тут совершенно не важно, понимают ли эти люди задачу и смысл правосудия так, как её понимаем, например, мы. Не лишним будет напомнить, что умопомрачительно подавляющее большинство тех, кто живёт рядом с нами, воспринимают социально-политическую действительность весьма определённо: через призму суверенитетов, национальных государств, границ, налогов и прочего безобразия — по причинам, выходящим за рамки их контроля. Более того, они сами и составляют эту действительность — уже для нас. Мы можем только позавидовать результату успешного воздействия идей Нового времени на человечество. Так вот, важно не то, правы или нет государственные служащие в своих суждениях и оценках, настроениях и мечтах. Важно, что они проживают реальную жизнь, воплощая на практике идею справедливости и порядка в той форме, которая им доступна. Каким бы ни казался от нас идейно далёким человек, мы, тем не менее, всегда можем (и должны быть всегда готовы) увидеть в нём то, что делает его человеком — стремление к истине и благу. И если конкретно-исторические обстоятельства его жизни и окружения не дали ему иного видения мира — в этом нельзя обвинить исключительно самого человека. Наша задача как раз и состоит в том, чтобы расколдовать ближнего своего, пребывающего в дьявольском мороке.

И вот, государство — «фонтан справедливости» для общества Нового и новейшего времени — оказывается на практике довольно дурным организатором. Оно создаёт условия труда, не имеющие ничего общего с декларируемыми принципами государства социального. Оно неспособно позаботиться буквально о тех, кто ежедневно представляет его во взаимоотношениях с гражданами. Ещё раз напомню о том, в каких объёмах осуществляется судопроизводство в России, а следовательно — о том, в какой мере государство как субъект представлено именно судами. Итак, ещё раз: в 2020 году судами было рассмотрено 38 478 000 дел. И практически всякое дело — это не рандеву судьи и сторон, а сложный процесс личного взаимодействия многих доселе посторонних друг другу сограждан, где реализуются или ломаются социальные роли, тестируются речевые практики, где слёзы размягчают сухую канцелярщину ходатайств и постановлений. Даже там, где в действительности судебная процедура оказывается совершенно излишней (это отдельная проблема: насколько неэффективно государство использует ресурсы судопроизводства), где стороны вообще не являются в процесс, ни судьи, ни аппарат не избавлены от необходимости осуществления всех требуемых процессуальным законодательством действий (в том числе, абсурдных — аудиозаписи заседаний, где судья в отсутствие участников произносит в пустоту ритуальные формулы о правах и т.д.).

Вся эта дикая жизнь, с которой у граждан и ассоциируется организм власти, ежедневно впитывается в кожу находящимися в помещении суда с раннего утра и до ночи, практически живущими там. Они представляют во взаимоотношениях с народом государство, которое о них заботиться совершенно не готово. И если плохой, но состоятельный, родитель часто прибегает к тому, чтобы «откупиться» от ребёнка, вручив чаду вместо своего душевного тепла исчисляемый в купюрах способ нескучно провести время утекающей жизни, то государство — родитель не только холодный, но и жадный. Вместе с тем, все прекрасно понимают, что внезапное увольнение всех сотрудников аппарата судов будет означать тотальный коллапс, и потому родное государство в определённый момент предложило жуткое решение. Молчаливый (а скорее даже — подразумеваемый) социальный договор, кабальную для всего социума сделку.

Сделало оно всё очень просто и совершенно незаметно для случайного человека: за счёт ввода требования высшего образования для секретарей судебного заседания. Казалось бы — что тут страшного, борьба за лучшие кадры. Однако смысл произошедшего состоял не в усилении конкуренции за места, ровным счётом — наоборот! Никакой конкуренции среди людей с высшим юридическим образовании, например, в городе Кизел быть не может — если человек и получает образование, то только для того, чтобы этот некогда процветавший населённый пункт в Пермском крае исчез из его жизни. И уж во всяком случае последнее, о чём там сегодня мечтают — о том, чтобы работать 15 часов в сутки за 15 тысяч рублей в месяц.

Требование о высшем образовании — это не требование государства, это его обещание! Видите ли, это зашифрованное послание, суть которого вкратце состоит в следующем: «Вы знаете, что мы не можем вам достойно платить за ту работу, которую вы сегодня выполняете. Но мы, во всяком случае, готовы платить судьям». Понятен намёк? Идея состоит в том, что работа человека с высшим образованием на должности секретаря судебного заседания засчитывается в необходимый для занятия кресла судьи юридический стаж. Человек принимает такие негласные условия — вы мучаетесь сейчас, чтобы получить компенсацию потом. Мы намекаем вам, что вероятность стать судьёй для вас вполне реальна, и потому сегодня нужно, как завещали викторианские мамаши, терпеть, «думая об Англии».

Казалось бы, очень мутный рынок сомнительных обещаний. Конечно, не каждый сотрудник аппарата станет в итоге судьёй. Но это живой рынок — именно этот contrat social и воплощается в жизнь в условиях нищенских зарплат и потёртых хрущёвок с балконами, забитыми мусором. И не каждый русский человек, мечтавший в детстве бороться за справедливость, готов отказаться от мечты ради более комфортной зарплаты продавца алкогольных напитков в магазине через дорогу.

Так формируется габитус российского работника суда. Ровно по этим причинам никакого существенного водораздела, границы между собственно судьями и аппаратом в России не существует и существовать не может. Всё это — одни и те же люди, проживающие разные циклы своей судебной жизни. Жизнь эта для них — одна, общая. «Общественный характер производства». В судах формируется мироощущение, которое лучше всего может быть описано термином, введённым в ином контексте Гербертом Маркузе — «принцип производительности». Принцип, который, означает особую историческую форму «принципа реальности», предложенного Фрейдом в качестве объяснительной модели вышедшего из дикости общества.

«Принцип производительности» не просто заставляет человека порвать со стремлением к удовлетворению своих потребностей здесь и сейчас («принцип удовольствия») ради их удовлетворения в будущем — в современном обществе этого недостаточно, нужно свести жизнь к практике производства непрерывно возрастающей интенсивности, якобы требуемого самой действительностью. Вот так и обитатель суда понимает, что реальность требует от него не правосудия в духе фильмов по мотивам произведений Агаты Кристи, а производства верифицируемых, калькулируемых результатов. Количество рассмотренных в срок дел. Количество отмен решений вышестоящими судами. Количество того, количество сего. Такой отчёт, сякой отчёт, форма а, форма б. Процессуальные сроки! Попробуй не уложись. Всё это гораздо нагляднее, живее и весомее, чем абстрактные идеи.

Из этого вовсе не вытекает безразличие к результату, к людям — из этого следует только техническая невозможность оправдать чаяния населения. Ни у кого нет времени на то, чтобы действительно внимательно отнестись к вашему делу — происходит примерно то же, с чем вы сталкиваетесь на приёме у врача, вынужденного большую часть отведённого на пациента времени заполнять карточку. Вспомните современных учителей, погребённых под горою отчётности. Всё по одной и той же причине — государство не умеет действовать эффективно, не умеет достойно оплачивать труд, адекватно распределять задачи. Однако оно не может позволить себе в этом признаться, и потому стремится убедить всех при помощи легиона разного рода методистов и управленцев от образования, медицины и юриспруденции, что существует иной способ обеспечить эффективный труд — загнать трудящегося в кафкианские сети табличек, коэффициентов, форм. Классическая логика бюрократии: любая проблема требует не столько решения, сколько создания новых контролирующих, надзирающих, рекомендующих, поучающих, наставляющих, пеняющих структур.

Беда в том, что человек, привыкший выживать в этих условиях, перестаёт их замечать. Более того — он естественным образом передаёт навыки своего выживания новому поколению. Так, прошедший сквозь аппаратный кошмар вершитель правосудия, оказавшийся в статусе председателя суда, склонен рекомендовать к назначению в судьи точно таких же ветеранов этой невидимой для остальных граждан войны. Не из соображений своячества, а в силу здравой оценки — человек со стороны просто не выживет в этой мясорубке. С этой работой, конечно, не справится какой-нибудь преподаватель ВУЗа, привыкший к академическим свободам и свободному же графику. Исполнительность, стрессоустойчивость, покладистость — вот качества, которые воспроизводит в себе современная судебная система.

Всё вышеописанное — лишь краткий очерк одного маленького аспекта широкого спектра специфических проблем, которые чаще всего совсем не заметны обывателю. Но выводы из всех этих хитросплетений довольно простые. Самый простой — любое государство всегда находит способ продемонстрировать своё частичное сходство с Мидасом, превращая, однако, всё, к чему оно прикасается, не в золото, а в человеческие страдания. И если кто-то полагает, что вопрос о «судах при анкапе» недостаточно разработан, и суды в обществе, лишённом государственной монополии, работать не смогут, пусть он любопытства ради поработает денёк-другой в районном суде (кстати, зачастую именно денёк-другой молодые сотрудники там и выдерживают, а некоторые просто не возвращаются после обеденного перерыва в первый же рабочий день). Хуже «при анкапе» точно не будет.

И второй, менее очевидный вывод — не следует искать проблему в людях (государственных служащих, врачах, учителях), не проявляющих должного внимания к вам и вашим трудностям. Государство — это не они, и не они будут с этим государством бодаться. Большинство этих людей поставлены в такие условия, где у них нет технической возможности вам помочь. Простая арифметика (например, количество дел в год, разделённое на количество минут в рабочем дне) свидетельствует об абсурдности происходящего в судах. Суждения в духе «они могли бы и не идти туда работать» свидетельствуют только о непонимании тотальности государственного порядка. Люди стремятся быть людьми и выполнять общественно полезные функции, за это их следует только поблагодарить. Их не учили в школе бороться с тиранией за республиканские идеалы, им не преподавали курсы по политической философии, но их мама с папой объясняли им, что «все профессии нужны, все профессии важны». Проблема не в них, а в тех условиях, которые они сейчас не в силах изменить. Эти условия созданы не секретарями судебных заседаний, не врачами и не учителями, они созданы для них. Задача изменить эти условия лежит не на них — она лежит на нас — и на вас, дорогие мои читатели.