Как американские колледжи пытаются бороться с поколением протестующих студентов, которое сами же воспитали

Университеты годами твердили, что активизм на их кампусах не только приветствуется, но и поощряется. Студенты поверили им на слово.

Ник Уилсон, второкурсник Корнельского университета, переехал в Итаку, штат Нью-Йорк, чтобы отточить свои навыки активиста. Его привлёк как факультет трудовых отношений Корнелла, так и история радикализма на кампусе университета, и он написал эссе о своём участии в кампании Демократических социалистов Америки по принятию Закона о защите права на объединение (закон об усилении профсоюзов — п.п.). Приехав на кампус, он увидел множество признаков того, что Корнелл разделяет его приверженность не только активизму, но и воинственному протесту, и обратил внимание на мемориальную доску в память о вооружённом захвате Уиллард-Стрейт-Холла в 1969 году.

В Корнелле это событие романтизируют и воспринимают позитивно: Университетская библиотека опубликовала «Учебное пособие по захвату Уиллард-Стрейт-Холла», а офис декана по работе со студентами однажды выступaл одним из организаторов дискуссии о протесте. На факультете неоднократно проходил показ документального фильм «Агенты перемен» о захвате. Официальная газета факультета, издаваемая университетским отделом по связям со СМИ, опубликовала серию статей в честь 40-й годовщины в 2009 году, а в 2019 году Корнелл весь год отмечал 50-ю годовщину памятной прогулкой, церемонией посвящения и публичной беседой с некоторыми из участников захвата. «Годовщина захвата вдохновляет на дальнейший прогресс», — гласил заголовок Cornell Chronicle.

Однако, как на собственном опыте убедился Уилсон, воспевание протестов прошлого не помешало борьбе с пропалестинскими протестами в настоящем. Теперь, когда его отстранили от занятий именно за то, чему, по его словам, он пришел учиться в Корнелл (радикальной политической организации), ему остаётся только размышлять о лицемерии университета. То, что темой этого учебного года в Корнелле является «Свобода самовыражения», добавляет к этому делу мрачной иронии.

Руководство университета оказалось в затруднительном положении. «Эти протесты — очень динамичное явление, которое может меняться каждую минуту», — сказал мне Стивен Соломон, преподаватель права Первой поправки и директор организации NYU First Amendment Watch, занимающейся вопросами свободы слова. «Но обязанность университетов — проводить различие между высказываниями, защищёнными Первой поправкой, и высказываниями, которые под неё не попадают». Некоторые из высказываний и тактик, которые используют протестующие, возможно, и не защищены Первой поправкой, в то время как большая их часть, несомненно, под неё попадает. Проблема, с которой сталкиваются университеты, заключается не только в законе, но и в их собственной риторике. Многие университеты, оказавшиеся в центре продолжающихся полицейских репрессий, уже давно стремятся представить себя бастионами активизма и свободомыслия. Корнелл — один из многих университетов, которые отстаивают своё наследие студенческого активизма, когда им это удобно, и репрессируют современных активистов, когда они оказываются не в их интересах. Те же самые колледжи, которые привлекают студентов вроде Уилсона, предоставляя им возможности для активизма, теперь отстраняют их от занятий. И вызывают полицию.

Наблюдаемая активность полиции на кампусах, направленная самими университетами против студентов, не просто подрывает тщательно взращиваемую прогрессивную репутацию таких элитных частных вузов, как Колумбийский, Университет Эмори и Нью-Йоркский университет, или столь же нарочитую добросовестность в вопросах свободы слова государственных университетов красных штатов, таких как Университет Индианы и Техасский университет в Остине. Она также показывает, во что превратились эти университеты в XXI веке. В недавнем прошлом руководство этих университетов набирало в свои кампусы студентов и преподавателей, придерживающихся принципов социальной справедливости, скрыто, а зачастую и явно обещая им, что активизм не только приветствуется, но и поощряется. Теперь руководители этих университетов шокированы тем, что их подопечные и сотрудники им поверили. И вместо того, чтобы попытаться понять свою роль в культивировании этой неразберихи, большие шишки на верхах башни из слоновой кости решили наступить своим сапогом на шею тех, кто находится под их опекой.

Я поговорил с 30 студентами, профессорами и администраторами из восьми государственных и частных университетов в США, чтобы понять, насколько несовместимы маркетинг активизма и отношение к протестующим в этих учебных заведениях. Немало человек попросили остаться анонимными. Некоторые из них — временные сотрудники факультетов или администраторы, которые опасались последствий от (или для) своих учреждений. Другие принимали непосредственное участие в организации протестов и боялись преследования. Несколько абитуриентов, с которыми я разговаривал, беспокоились о том, что их накажут ещё до прибытия в университет. Несмотря на различные идеологические приверженности и зачастую противоположные взгляды на протесты, многие из тех, с кем я беседовал, были «шокированы, но не удивлены» — эта фраза то и дело звучала в разговорах о лицемерии, проявленном их университетами. (Я обратился в Колумбийский, Нью-Йоркский, Корнельский и Университет Эмори за комментариями по поводу несоответствия между их поддержкой прошлых протестов и репрессиями в отношении нынешних протестующих. Представители Колумбийского, Корнельского и Университета Эмори указали мне на свои предыдущие публичные заявления. Нью-Йоркский университет не ответил.)

Многим студентам, с которыми я общался, казалось, что Колумбийский университет использует наследие вьетнамских протестов, потрясших кампус в 1968 году. Действительно, университет чтит своё активистское прошлое как прямо, так и косвенно: при помощи библиотечных архивов, онлайн-выставки, официального аккаунта «Columbia 1968» в X, обилия юбилейных статей в журнале Columbia Magazine и университетского курса под простым названием «Columbia 1968». Выпускники и абитуриенты иногда называют университет «Плющом протеста». Один из абитуриентов сказал мне, что подал заявление в университет отчасти из-за страницы приёма, на которой среди «выдающихся выпускников» на видном месте перечислены общественные деятели и активисты.

Джозеф Слотер, профессор английской филологии и исполнительный директор института по изучению прав человека Колумбийского университета, говорил со своими студентами о протестах 1968 года после недавних арестов в университете. По его словам, студенты почувствовали, что университет активно рекламировал им свою историю. «Очень многие из них сказали, что им продавали историю 1968 года, когда они поступали в Колумбийский университет, — сказал он мне. — Об ней говорили как о части долгой истории и традициях студенческого активизма — как это подаёт сам университет. Эти события назвали частью его бренда».

Это послание доходит до студентов ещё до того, как они идут на свою первую лекцию в университете. В прошлом месяце, когда демонстрации в поддержку Палестины стали нагнетать напряжённость на кампусе, администрация постаралась представить эти протесты как часть гордой культуры студенческого активизма Колумбийского университета. Упомянутый выше старшеклассник, на которого произвели впечатление выпускники-активисты Колумбийского университета, посетил университетский уикэнд для новых студентов за несколько дней до облавы, устроенной 18 апреля полицией Нью-Йорка. По его словам, во время мероприятия сотрудник приёмной комиссии предупредил студентов о том, что во время визита они могут столкнуться с «беспорядками», но похвастался, что это просто часть «долгой и активной истории студенческих протестов».

Более 100 студентов были арестованы по приказу президента Колумбийского университета Миноуш Шафик, для принятия которого она отменила единогласное решение исполнительного комитета университетского сената не вызывать полицию на кампус. Примечательно, что после этого администрация университета всё ещё использовала старую риторику среди новых студентов и родителей. В письме от 19 апреля новоприбывшим студентам сообщалось, что «демонстрации, политический активизм и глубокое уважение к свободе самовыражения давно стали частью нашего кампуса». В другом письме от 20 апреля вновь рассказывалось о традициях Колумбийского университета, связанных с активизмом, протестами и поддержкой свободы слова. «Иногда могут создаваться напряжённые моменты, — говорилось в письме, — но насыщенный диалог и обсуждения, сопровождающие эту традицию, занимают центральное место в нашем образовательном процессе».

Другая студентка, присутствовавшая на одном из мероприятии для первокурсников 21 апреля, сказала, что все администраторы, которых она слышала, рассказывали о давней истории протестов в университете. Её собственное отношение к протестам в поддержку Палестины было неоднозначным: она сказала, что считает, что в Газе происходит геноцид, а также что некоторые элементы протестов носят откровенно антисемитский характер. Но её отношение к решению Колумбийского университета привлечь полицию было однозначным. «Это предосудительно, но именно так и поступил бы университет из Лиги плюща в такой ситуации. Я не знаю, почему все так шокированы, — сказала она. — Из-за этого мне страшно туда идти».

Бет Мэсси, активистка с многолетним опытом, участвовавшая в протестах 1968 года, со смехом сказала мне: «Они, может, и хотят сказать нам, что они прогрессивные, но всё равно делают дело правящего класса». Её не удивила ни жесткая реакция на нынешний студенческий палаточный лагерь, ни тот факт, что он послужил каталистом общенационального протестного движения. Будучи непредвзятым подростком с сегрегированного Юга, Масси была привлечена радикальной репутацией Барнард колледжа, который является частью Колумбийского университета: «На самом деле я хотела поступить в Барнард, потому что у них была история прогрессивной борьбы, которая началась ещё в 40-х годах». И история сожжения амбаров, которая привлекала Мэсси в конце 1960-х годов, продолжает привлекать современных студентов, хотя и с одним ключевым отличием: сегодня эта история радикализма стала способом для Барнарда и Колумбии успешно продавать свою годовую плату за обучение, превышающую 60 000 долларов.

Конечно, Колумбийский университет в этом не одинок. Те же тенденции преобладают и в Нью-Йоркском университете, который любит хвастаться своей радикальной историей и обещает современным студентам «мир возможностей для активизма». Статья, опубликованная на сайте университета в марте под названием «Сделай свой вклад при помощи активизма в Нью-Йоркском Университете», обещает студентам «огромное количество шансов воплотить свой активизм в жизнь». В статье говорится о структурах на кампусе, которые «предоставляют студентам ресурсы и возможности для активизма и изменений как на территории университета, так и за его пределами». Шесть лет, которые я провёл в качестве аспиранта в Нью-Йоркском университете, дали мне множество причин для циничного отношения к университету и научили воспринимать все эти пустые разговоры об активизме как белый шум. Но даже я был поражён, увидев видео, на котором полиция Нью-Йорка напала на студентов и преподавателей, арестованных по распоряжению президента Линды Миллс.

«Повсюду остро ощущается лицемерие», — сказал мне Мохамад Баззи, профессор журналистики Нью-Йоркского университета. Он отметил, что преподаватели чётко осознают разрыв между рьяной приверженностью вуза идее DEI (разнообразие, разнообразие, инклюзивность — п.п.) и полицейскими репрессиями. В последнее время университет провёл несколько «кластерных» наймов, ориентированных на активистские темы, такие как борьба с расизмом, социальная справедливость и индигенность, что помогло разнообразить преподавательский состав. Некоторые из этих недавних сотрудников были среди тех, кто провёл ночь связанными в тюремной камере. Их арестовали именно за тот вид активизма, который изначально сделал их привлекательными кандидатами для Нью-Йоркского университета. И это касается не только преподавателей. Студенты-юристы, с которыми я общался, говорили особенно язвительно. Одна из студенток юридического факультета, которая оттачивала свои навыки активизма на бакалавре в другом университете, где недавно полиция насилием отреагировала на протесты сторонников Палестины, сказала, что поступила в Нью-Йоркский университет, потому что её привлекла его прогрессивная репутация и высокий процент преподавателей, выступающих за избавление от тюрем. Эта ирония не осталась незамеченной, когда полиция нагрянула в лагерь.

Когда 18 апреля были арестованы студенты Колумбийского университета, учащиеся факультета индивидуализированного обучения в Галлатине при Нью-Йоркском университете решили отменить запланированный фестиваль искусств и вместо этого использовать приготовить сэндвичи для поддержки своих задержанных сверстников. Университет сделал фотографии студентов, раскладывающих холодную нарезку на хлебе, и опубликовал их в официальном Инстаграме Галлатина. В этой публикации не упоминалось, что студенты работают в поддержку пропалестинских протестующих, а подпись «Делаем сэндвичи для нуждающихся» намекала на то, что студенты готовят еду, скажем, для бездомных.

Противоречия, демонстрируемые в Корнелле, Колумбийском и Нью-Йоркском университетах, не ограничиваются штатом Нью-Йорк. Реакция полиции в Эмори, другом университете, который может похвастаться своими традициями студенческих протестов, была одной из самых жутких, что я видел. Преподаватели, с которыми я разговаривал в университете в Атланте, включая двух арестованных профессора философии Ноэль МакАфи и профессора английского языка и изучения коренных народов Эмиль Кеме, рассказывали о страшных сценах: сбитый с ног студент, пожилая женщина, с трудом дышащая после воздействия слезоточивого газа, коллега с рубцами от резиновых пуль. Эти кадры резко контрастируют с прогрессивным мифотворчеством университета — процессом, который был запущен ещё до «лета расового переосмысления» 2020 года, когда университеты бросились укреплять свои активистские резюме.

В 2018 году офис студенческой жизни Эмори совместно со студентами и дизайн-студией начал работу над выставкой, посвящённой истории связанного с идентичностью активизма в университете. Вскоре после убийства Джорджа Флойда библиотека университета выпустила серию постов в блоге, посвящённых таким темам, как «Активизм чернокожих студентов в Эмори», «Протесты и движения», «Избирательное право и государственная политика» и «Авторы и художники как активисты». В том же году университет объявил о своей новой инициативе «Товарищество искусства и социальной справедливости» — программе, которая «привлекает в аудитории Эмори художников из Атланты, чтобы помочь студентам преобразить их обучение в творческую активность во имя социальной справедливости». В 2021 году в университете была организована выставка, посвящённая протестам 1969 года, в ходе которых «чернокожие студенты маршировали, демонстрировали, пикетировали и читали рэп против учреждений, которые влияют на жизнь рабочих и студентов Эмори». Как и протесты в Корнелле и Колумбии, протесты в Эмори, похоже, стареют, как хорошее вино: должно пройти полвека, прежде чем университет начнёт их воспевать.

Почти все, с кем я разговаривал, считали, что реакция их университетов была продиктована донорами, выпускниками, политиками или каким-то сочетанием этих факторов. Они не считали, что их действия были вызваны серьёзными или разумными опасениями по поводу физической безопасности студентов; на самом деле большинство из них твёрдо уверены, что участие полиции сделало ситуацию гораздо более опасной как для пропалестинских протестующих, так и для их произраильских противников. Джереми Сури, историк из Техасского университета в Остине, который сказал мне, что его политические взгляды разнятся с протестующими, вспоминает, как умолял и декана по работе со студентами, и конных полицейских отменить акцию. «На кампус будто бы пришла российская армия, — размышляет Сури. — Я простоял там от 45 минут до часа. Я очень чувствителен к антисемитизму. Ничего антисемитского сказано не было». Он добавил: «Не было причин не разрешить им кричать, пока они не охрипнут».

Как сказал мне один опытный старший администратор крупного исследовательского университета, конфликт, свидетелями которого мы являемся, показывает, как мало многие президенты университетов понимают сообщества своих кампусов и молодёжь, которая их населяет. «Когда я увидел, что делает Колумбия, я сразу же подумал: они не учли, что будет происходить потом, — со смехом сказал он. — Если противостоять 18-летнему активисту, он не отступит, а только удвоит усилия». Так было в 1968 году, так происходит и сейчас. Рано утром во вторник студенты Колумбийского университета заняли Гамильтон-холл — место, которое захватили в 1968 году. В ответ на драконовское отношение университета к протестам они переименовали его в Хиндсхолл в честь 6-летней палестинской девочки, убитой в Газе. Они прямо провели параллель между этими событиями и прошлым университета, критикуя его лицемерие в Инстаграме: «Эта эскалация повторяет историю студенческого движения 1968 года... которое Колумбия подавляла тогда и празднует сегодня». Университет, в свою очередь, отреагировал так же, как и тогда: вечером вторника полиция Нью-Йорка наводнила кампус и в ходе ночного рейда арестовала десятки студентов.

Студенты, преподаватели и администраторы, с которыми я общался в последние дни, ясно дали понять, что это лицемерие не осталось незамеченным и что репрессии не помогают, а только ухудшают ситуацию. Сопротивление на кампусе разрослось за счёт преподавателей и студентов, которые изначально относились к протестам более неоднозначно и в ряде случаев поддерживали Израиль. Они встревожены тем, что, по их справедливому мнению, является нарушением свободы слова, разрушением факультетского управления и чрезмерной властью администраторов. И, прежде всего, они сыты по горло наглым лицемерием попавших в собственную ловушку прогрессивизма университетов: неудержимая сила многолетней самодовольной риторики и псевдорадикального позёрства столкнулась с неподвижным предметом — студентами, которые поверили им на слово.

В другом видео, опубликованном изданием Cornell Daily Sun и записанном всего через несколько часов после отстранения от занятий, Ник Уилсон объясняет толпе протестующих студентов, что привело его в этот университет. «В старших классах я открыл для себя свою страсть — организацию сообществ для улучшения мира. Я сказал Корнельскому университету, что именно поэтому я хочу быть здесь», — сказал он, имея в виду своё вступительное эссе. Затем он сделал паузу, оглянулся по сторонам, когда его сверстники начали аплодировать, и добавил: «И эти уёбки меня приняли».