Как Гарвард отказался от истины в пользу политического конформизма

Когда дело дошло до обсуждения ковидных локдаунов, руководящим принципом университета перестала быть Veritas.

Я больше не работаю профессором медицины в Гарварде. Девиз Гарварда — Veritas, что в переводе с латыни означает «истина». Но, как я обнаружил, за истину здесь могут уволить. Это моя история — история гарвардского специалиста по биостатистике и эпидемиолога по инфекционным заболеваниям, который продолжал цепляться за истину, когда весь мир сбился с пути во время пандемии ковида.

10 марта 2020 года Гарвард, не дождавшись от правительства никаких указаний, объявил, что «приостанавливает очные занятия и переходит на онлайн-обучение». По всей стране университеты, школы и правительства штатов последовали примеру Гарварда.

Однако ещё в начале 2020 года было ясно, что в конечном итоге вирус распространится по всему миру и что пытаться подавить его с помощью локдаунов будет бесполезно. Также было ясно, что эти локдауны нанесут огромный сопутствующий ущерб не только образованию, но и здравоохранению, включая сферу лечения рака, сердечно-сосудистых заболеваний и психического здоровья. С этим вредом мы будем бороться ещё десятилетиями. Пострадают все: наши дети, пенсионеры, средний класс, рабочий класс и бедные люди по всему миру.

Школы закрылись и во многих других странах, но несмотря на жёсткую международную критику Швеция оставила свои школы и детские сады открытыми для 1,8 миллиона детей в возрасте от года до 15 лет. Почему? Хотя заразиться может каждый, с начала 2020 года известно, что риск смертности от коронавируса более чем в тысячу раз различается для молодых и пожилых людей. Дети подвергаются незначительному риску заражения ковидом, а прерывание обучения поставит их в невыгодное положение на всю жизнь, особенно тех из них, чьи семьи не могут позволить себе частные школы, дополнительные занятия, репетиторов или домашнее обучение.

К чему же привела весна 2020 года? В Швеции, где школы были открыты, смертей от ковида в возрастной группе от года до 15 лет не было вовсе, а смертность среди учителей была такой же, как и в среднем среди представителей других профессий. На основании этих фактов, приведённых в докладе Шведского агентства общественного здравоохранения от 7 июля 2020 года, все школы в США должны были быстро возобновить работу. Невыполнение этого привело к «поразительным данным о снижении успеваемости» в Соединённых Штатах, особенно среди детей из семей низшего и среднего классов, чего не наблюдалось в Швеции.

Швеция была единственной крупной западной страной, которая отказалась от закрытия школ и других ограничительных мер в пользу пожилых людей, и теперь по этому поводу вынесен окончательный вердикт. В Швеции, которую возглавляет разумный социал-демократический премьер-министр (в прошлом — сварщик), был самый низкий уровень избыточной смертности среди крупных европейских стран во время пандемии — и менее чем в два раза более низкий, чем в Соединённых Штатах. Смертность от ковида в Швеции была ниже среднего уровня, а сопутствующей смертности, вызванной коронавирусными локдаунами, удалось избежать.

Однако 29 июля 2020 года в издаваемом Гарвардом журнале New England Journal of Medicine была опубликована статья двух гарвардских профессоров о том, следует ли возобновить работу начальных школ, и в ней даже не упоминалась Швеция. Это было равносильно игнорированию контрольной группы плацебо при оценке нового фармацевтического препарата. Истины так не добиться.

Той весной в статье, опубликованной в моей родной Швеции, я поддержал шведский подход. Однако, несмотря на то что я был профессором Гарварда, я не смог опубликовать свои мысли в американских СМИ. Мои попытки распространить доклад о шведских школах в Twitter (ныне — X) привели к тому, что я попал в «чёрный список трендов» этой платформы. В августе 2020 года моя статья о закрытии школ в Швеции была наконец опубликована изданием CNN — но не тем, о котором вы подумали. Я написал её на испанском, и её опубликовала CNN-Español. CNN-English это не заинтересовало.

Я был не единственным учёным в области общественного здравоохранения, выступавшим против закрытия школ и других ненаучных мер противодействия коронавирусу. Особенно смелый Скотт Атлас использовал научные статьи и факты, чтобы бросить вызов советникам по общественному здравоохранению в Белом доме Трампа, директору Национального института аллергии и инфекционных заболеваний Энтони Фаучи, директору Национальных институтов здравоохранения Фрэнсису Коллинзу и координатору по борьбе с коронавирусом Деборе Биркс — но всё тщетно. Когда 98 его коллег по Стэнфордскому факультету несправедливо атаковали Атласа в открытом письме, в котором не было приведено ни одного примера того, где он не прав, я написал ответное письмо в студенческой газете Stanford Daily в его защиту. В конце я подчеркнул следующее:

Многие из экспертов по вспышкам инфекционных заболеваний давно выступают за стратегию, ориентированную на возраст, и я с удовольствием подискутирую об этом с любым из 98 подписантов. Среди сторонников этой стратегии — профессор Сунетра Гупта из Оксфордского университета, выдающийся эпидемиолог по инфекционным заболеваниям. Предполагая отсутствие предвзятого отношения к цветным женщинам-учёным, я призываю преподавателей и студентов Стэнфорда ознакомиться с её мыслями.

Никто из 98 подписантов не принял мое предложение о дебатах. Вместо этого кто-то в Стэнфорде пожаловался моему гарвардскому начальству, которое было от меня не в восторге.

Я не собирался отступать. Вместе с Гуптой и Джеем Бхаттачарией из Стэнфорда я подготовил Грейт-Баррингтонскую декларацию, в которой привёл аргументы в пользу целенаправленной защиты по возрастному признаку вместо всеобщих локдаунов, а также конкретные предложения о том, как лучше защитить пожилых людей, позволив при этом детям и молодым людям жить почти нормальной жизнью.

Публикация Грейт-Баррингтонской декларации положила конец молчанию. Если от отдельных учёных легко отмахнуться, то игнорировать троих ведущих эпидемиологов-инфекционистов из трёх ведущих университетов было невозможно. Декларация ясно показала, что научного консенсуса в отношении закрытия школ и многих других ограничительных мер не существует. Однако в ответ на это нападки усилились, а объём клеветы — вырос. Коллинз, лабораторный учёный с небольшим опытом работы в области общественного здравоохранения, контролирующий большую часть бюджета на медицинские исследования, назвал нас «эпидемиологами-маргиналами» и попросил своих коллег «разрушительно публично нас уничтожить». Некоторые сотрудники Гарварда согласились.

Один из известных гарвардских эпидемиологов публично назвал декларацию «крайне маргинальной точкой зрения», приравняв её к экзорцизму для изгнания демонов. Сотрудник Гарвардского центра здоровья и прав человека, выступавший за закрытие школ, обвинил меня в «троллинге» и «идиосинкратической (сугубо личной, своебразной — п. п.) политике», ложно утверждая, что меня «соблазнили... деньги Коха», «взрастили правые аналитические центры» и что я «не желаю ни с кем дискутировать». (Забота о менее привилегированных людях не делает вас автоматически правым!) Другие в Гарварде беспокоились о моей «научно неточной» и «потенциально опасной позиции», и «использовании защиты, предоставляемой академической свободой».

Несмотря на то что влиятельные учёные, политики и СМИ решительно осудили Грейт-Баррингтонскую декларацию, она собрала почти миллион подписей, в том числе десятки тысяч подписей учёных и медицинских работников. Мы были не так одиноки, как нам казалось.

Даже из Гарварда я получил больше положительных откликов, нежели отрицательных. Среди прочих, поддержка исходила от бывшего заведующего кафедрой эпидемиологии — бывшего декана, ведущего хирурга и эксперта по аутизму, которая на собственном опыте убедилась в разрушительном сопутствующем ущербе, который локдауны нанесли её пациентам. Часть поддержки была публичной, но большая часть — негласной. Я получил её от профессуры, не желавшей говорить публично.

Двое моих коллег из Гарварда пытались организовать дебаты между мной и противостоящим мне гарвардским факультетом, но, как и в случае со Стэнфордом, желающих не нашлось. Приглашение к дебатам остаётся открытым. Общественность не должна доверять учёным (даже гарвардским), не желающим обсуждать свои убеждения с коллегами-учёными.

На моего бывшего работодателя, систему Массачусетской больницы общего профиля Бригхэм, работает большинство преподавателей Гарвардской медицинской школы. Это крупнейший получатель финансирования от Национальных институтов здравоохранения — более 1 миллиарда долларов в год из денег американских налогоплательщиков. В рамках атаки на Грейт-Баррингтонскую декларацию один из членов правления больницы моя коллега по Гарварду, входившая в консультативный совет при директоре Национальных институтов здравоохранения Коллинзе, профессор Рошель Валенски вступила в одностороннюю «дискуссию» со мной. После того как одна из бостонских радиостанций взяла у меня интервью, Валенски в качестве официального представителя Массачусетской больницы общего профиля Бригхэм высказалась против меня, при этом не позволив мне ответить. Через несколько месяцев она стала новым директором Центров по контролю и профилактике заболеваний.

В этот момент стало ясно, что передо мной стоит выбор: наука или академическая карьера. Я выбрал первое. Что есть наука, если отказываемся смиренно искать истину?

В 1980-х годах я работал в правозащитной организации в Гватемале. Мы обеспечивали круглосуточное международное физическое сопровождение бедных крестьян, профсоюзных активистов, женских групп, студентов и религиозных организаций. Наша миссия заключалась в защите тех, кто выступал против убийств и похищений, совершаемых правой военной диктатурой, которая избегала международного контроля за своими грязными делами. Нам угрожали военные, они зарезали двух моих коллег и бросили ручную гранату в дом, где мы все жили и работали, но мы остались, чтобы защитить храбрых гватемальцев.

Тогда я решил рискнуть своей жизнью, чтобы помочь защитить уязвимых людей. Так что рискнуть своей научной карьерой, чтобы сделать то же самое во время пандемии, было сравнительно легко. Хотя ситуация и была менее драматичной и ужасающей, чем та, с которой я столкнулся в Гватемале, на карту было поставлено гораздо больше жизней.

Закрытие школ и локдауны были главными предметами споров 2020 года, но в 2021 году возникла новая дискуссия: о вакцинах от коронавируса. Я более двух десятилетий помогал Центрам по контролю и профилактике заболеваний и Управлению по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов разрабатывать системы обеспечения безопасности вакцин после их продажи. Вакцины — важнейшее медицинское изобретение, позволяющее людям получить иммунитет без риска заболеть. Одна только вакцина против оспы спасла миллионы жизней. В 2020 году Центры по контролю и профилактике заболеваний попросили меня войти в состав технической рабочей группы по безопасности вакцин от Covid-19. Мое пребывание в ней продлилось недолго, но не по той причине, о которой вы могли подумать.

Рандомизированные контролируемые исследования (РКИ) вакцин от ковида не были произведены должным образом. Они продемонстрировали краткосрочную эффективность вакцин против симптоматической инфекции, но не были рассчитаны на оценку госпитализации и смертности — а это важно. В последующем объединённом анализе РКИ по типам вакцин независимые датские учёные показали, что мРНК-вакцины (Pfizer и Moderna) не снижают краткосрочную смертность по всем причинам, тогда как аденовирусно-векторные вакцины (Johnson & Johnson, Astra-Zeneca, «Спутник») действительно снижают смертность, по крайней мере на 30%.

Я потратил десятилетия на изучение побочных реакций на лекарства и вакцины, не получая денег от фармацевтических компаний. Каждый честный человек знает, что новые лекарства и вакцины несут в себе потенциальный риск, который неизвестен на момент их одобрения. На такой риск стоило пойти пожилым людям с высоким риском смертности от коронавируса, но не детям, у которых риск смертности ничтожно мал, и не тем, у кого уже есть приобретённый в результате инфицирования иммунитет. В 2021 году в Twitter на вопрос об этом я ответил так:

Мнение о том, что все должны вакцинироваться, так же ошибочно с научной точки зрения, как и мнение о том, что никто не должен прививаться. Вакцины от коронавируса важны для пожилых людей из группы риска и тех, кто за ними ухаживает. Тем, кто ранее заразился естественным путем, вакцина не нужна. Не нужна она и детям.

По указанию правительства США Twitter подверг цензуре мой твит за то, что он противоречит политике Центров по контролю и профилактике заболеваний. Кроме того, цензуре подверглись мои аккаунты в LinkedIn, Facebook и YouTube, и я не мог свободно коммуницировать как учёный. Кто решил, что американские права на свободу высказываний не распространяются на честные научные комментарии, идущие вразрез с мнением директора Центров по контролю и профилактике заболеваний?

У меня был соблазн просто заткнуться, но коллега из Гарварда убедила меня в обратном. Её семья активно боролась с коммунизмом в Восточной Европе, и она напомнила мне, что мы должны использовать любые возможности, которые только существуют, и при этом, когда необходимо, заниматься самоцензурой, чтобы избежать отстранения или увольнения.

Однако в этом плане я потерпел неудачу. Через месяц после публикации моего твита меня уволили из рабочей группы Центров по контролю и профилактике заболеваний по безопасности вакцин от коронавируса — не потому, что я критиковал вакцины, а потому, что противоречил политике Центров. В апреле 2021 года Центры по контролю и профилактике заболеваний приостановили использование вакцины J&J после сообщений о тромбах у нескольких женщин моложе 50 лет. При этом не было зарегистрировано ни одного такого случая среди пожилых людей, которым вакцина приносит наибольшую пользу. Поскольку в то время наблюдалась общая нехватка вакцин, я написал статью, в которой утверждал, что применение вакцины J&J для пожилых американцев не следует приостанавливать. Именно из-за этого у меня и возникли проблемы. Я, вероятно, единственный человек, которого Центры по контролю и профилактике заболеваний когда-либо увольняли за слишком активную поддержку вакцин. Хотя через четыре дня Центры и отменили приостановку вакцины, вред уже был нанесён. Некоторые пожилые американцы, несомненно, умерли из-за этой «паузы».

Телесная автономия — не единственный аргумент против обязательной вакцинации от коронавируса. Она также ненаучна и неэтична.

У меня генетическое заболевание, которое ослабляет иммунную систему, — дефицит альфа-1-антитрипсина. И у меня причин для личного беспокойства по поводу коронавируса было больше, чем у большинства профессоров Гарварда. Я ожидал, что болезнь сильно по мне ударит, и в начале 2021 года именно это и произошло: тогда преданные делу сотрудники Манчестерской больницы в штате Коннектикут спасли мне жизнь. Но было бы неправильно, если бы я позволил своей личной уязвимости к инфекциям повлиять на мои мнения и рекомендации как учёного в области общественного здравоохранения, который должен уделять внимание здоровью каждого.

Преимущество нашей иммунной системы заключается в том, что те, кто выздоравливает от инфекции, получают защиту от неё, если и когда они подвергаются повторному воздействию вируса. Это известно со времён афинской чумы 430 года до н. э., но в Гарварде об этом больше не знают. Три известных профессора из Гарварда стали соавторами печально известного «консенсусного» меморандума в журнале The Lancet, в котором ставится под сомнение существование приобретённого в результате заражения коронавирусом иммунитета. Продолжая требовать обязательной вакцинации студентов, ранее перенёсших коронавирусную инфекцию, Гарвард фактически отрицает 2500 лет науки.

С середины 2021 года, мы знаем, что, как и следовало ожидать, иммунитет, приобретённый в результате инфицирования коронавирусом, превосходит иммунитет, приобретённый с помощью вакцины. Исходя из этого, я утверждал, что больницы должны нанимать, а не увольнять медсестёр и другой больничный персонал с иммунитетом, приобретённым в результате инфицирования коронавирусом, поскольку у них более сильный иммунитет, чем у вакцинированных людей.

Обязательная вакцинация неэтична. В РКИ в основном участвовали молодые люди и взрослые среднего возраста, но наблюдательные исследования показали, что вакцинация от коронавируса предотвращала госпитализации и смерть у пожилых людей. В условиях всемирного дефицита вакцин было неэтично навязывать вакцину студентам с низким риском или таким людям, как я, у которых уже был иммунитет от коронавируса, в то время как моя 87-летняя соседка и другие пожилые люди с высокими рисками по всему миру не могли получить прививку. Лишь по этой причине любой сторонник вакцинации должен был выступить против обязательной вакцинации от короанвируса.

По научным, этическим, здравоохранительным и медицинским соображениям я публично и в частном порядке возражал против обязательной вакцинации от коронавируса. У меня уже был превосходный приобретённый в результате инфицирования иммунитет, и вакцинироваться без надлежащих исследований эффективности и безопасности вакцины на пациентах с моим типом иммунодефицита было рискованно. Из-за этой позиции меня уволили из Массачусетской больницы общего профиля Бригхэм — и, соответственно, с моей должности в Гарварде.

Хотя больницы и предоставляли несколько исключений из требования по обязательной вакцинации, мой запрос на медицинское освобождение от прививки был отклонён. Это удивило меня меньше, чем отказ в просьбе об освобождении от вакцинации по религиозным мотивам: «Переболев ковидом, я обладаю более сильным и длительным иммунитетом, чем те, кто прошел вакцинацию (исследование Газит и других)». Обязательная вакцинация не имеет научного обоснования и является религиозной догмой, поэтому я прошу освободить меня от вакцинации от коронавируса по религиозным соображениям".

Если Гарвард и его больницы хотят быть авторитетными научными учреждениями, им следует вернуть на работу тех, кого они решили уволить. Гарвард также должен отменить обязательную вакцинацию от коронавируса для студентов, как уже поступило большинство других университетов.

Большинство преподавателей Гарварда усердно ищут истину в самых разных областях, но Veritas не была руководящим принципом гарвардских лидеров. Их решения не были продиктованы и академической свободой, интеллектуальным любопытством, независимостью от внешних сил или заботой о простых людях.

Гарварду и всему научному сообществу предстоит проделать большую работу, чтобы заслужить и вернуть доверие общества. Первые шаги — это восстановление академической свободы и отказ от культуры отмены. Когда учёные по-разному оценивают общественно значимые темы, университеты должны организовывать открытые и цивилизованные дебаты, чтобы докопаться до истины. Гарвард мог бы это сделать — и всё ещё может, если захочет.

Теперь почти все понимают, что закрытие школ и другие локдауны были колоссальной ошибкой. Фрэнсис Коллинз признался, что заблуждался, когда уделял внимание исключительно коронавирусу, не принимая во внимание сопутствующий ущерб образованию и сопутствующий ущерб в виде последствий для здоровья, не связанных с ковидом. Это честный поступок, и я надеюсь, что эта честность дойдёт и до Гарварда. Общественность заслуживает этого, а научное сообщество нуждается в этом, чтобы восстановить свой авторитет.

Наука не сможет выжить в обществе, которое не ценит истину и не стремится её обнаружить. В такой культуре научное сообщество будет постепенно терять общественную поддержку и медленно распадаться. Стремление к истине требует академической свободы, открытой, увлечённой и цивилизованной научной дискуссии с нулевой терпимостью к клевете, травле или отмене. Я надеюсь, что когда-нибудь Гарвард вернётся к академической свободе и независимости.