Культурная война — это не «отвлекающий манёвр», а борьба за свободу

Безразличие равносильно сдаче в плен

В ходе нашей культурной войны находятся толпы отрицателей, готовых убеждать нас в том, что её либо «не существует», либо что она является лишь «отвлекающим манёвром». Депутат от Лейбористской партии Бен Брэдшоу предупреждает, что мы должны «сопротивляться культурной войне Тори» так, будто её изобрели те же люди, которые возглавляют худшие её проявления. В статье для Scotsman Джойс МакМиллиан утверждает, что законопроект ШНП (Шотландской национальной партии — п.п.) «О реформе признания гендера» используется в качестве «отвлекающего манёвра в ходе культурной войны». Колумнист Times Мэттью Паррис настаивает на том, что «плаксивая война с прогрессивистами» — это «не настоящая культурная война», и если мы «перестанем думать и говорить о ней, она наконец прекратится».

Попытками выдать желаемое за действительное можно объяснить лишь немногое. Циники могут посчитать, что все эти разговоры об «отвлекающем манёвре» — это лишь способ преуменьшить значение культурной войны, и такая тактика, вероятно, понравится сторонникам надвигающегося авторитаризма современности. Но, возможно, лучшее объяснение заключается в том, что культурным воинам настолько успешно удалось ввести общественность в заблуждение относительно своих методов и целей. Иными словами, заявление о том, что культурная война — это «отвлекающий манёвр», само по себе является «отвлекающим манёвром».

Это не значит, что несерьёзных таблоидных историй о «сумасшедших прогрессивистах» не существует. Игнорировать едкие нудные статьи о веганских сосисках в тесте или публикации о том, что молодёжь пишет о «проблемности» старых ситкомов в Твиттере, конечно, крайне разумно. В социальных сетях можно найти все возможные мнения, если потратить на это достаточно времени.Так же, как дьявол может цитировать Священное писание в своих целях, ленивый таблоидный колумнист может цитировать «твиттерских» для конструирования заманчивого кликбейта.

Однако такие мелочи зачастую являются симптомами гораздо более глубокого культурного расстройства. Мы, конечно, можем посмеяться над университетом, добавляющим предупреждение о триггере к повести «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, информируя студентов о том, что она содержит «тяжёлые для восприятия сцены рыбалки», но распространение таких мер вызывает неподдельную озабоченность. Это говорит о растущей тенденции инфантилизации в высшем образовании, в основе которой лежит сомнительная идея о том, что слова могут быть формой насилия и что взрослых нужно защищать от скверных идей. Что ещё хуже, это связано с растущими требованиями того, чтобы государство запрещало некоторые заявления. Только в этом месяце опрос Newsweek показал, что 44% американцев от 25 до 34 лет считают, что «мисгендеринг» должен уголовно преследоваться.

Такие события точно не являются отвлекающим манёвром. То, что в просторечии называют «воук»-движением, опирается на постмодернистское убеждение в том, что язык полностью формирует наше понимание реальности и, следовательно, государственная цензура и цензура со стороны Бигтеха полностью оправданы. Кроме того, эти люди считают, что общество подчиняется невидимым укрепляющим неравенство властным структурам и что их можно исправить только при помощи одержимого внимания к групповой идентичности и введения позитивной дискриминации, чтобы устранить прошлую дискриминацию. Вот почему самым точным синонимом для «воук»-движения будет «антилиберализм».

В 1991 году, когда Джеймс Дэвидсон Хантер популяризировал понятие «культурная война» в своей книге «Культурные войны: борьба за определение Америки», он описывал напряжённость между религиозными и светскими течениями, а также альтернативными взглядами на роль семьи в обществе. Он использовал этот термин в его устоявшемся смысле, где у каждой «культурной войны» были чётко определённые и противоположные цели (например, «Культуркампф» конца XIX века, при котором Католическая церковь сопротивлялась светским реформам канцлера Отто фон Бисмарка). Использование этого термина Хантером легко связалось с общепринятыми различиями между правыми и левыми в американской политике, и, возможно,именно поэтому понятие «культурная война» до сих пор часто интерпретируют через эту призму.

Но наша современная культурная война не так проста. Её цели, безусловно, противоположны, но понятия определены нечётко и часто подвергаются дальнейшему умышленному искажению. Нынешняя культурная война — это не столько отражение антипатии между правыми и левыми, сколько продолжение извечного конфликта между свободой и авторитаризмом. Джон Стюарт Милл начал книгу «О свободе» (1859 год) с рассказа о «борьбе между свободой и властью»; сейчас единственное отличие заключается в том, что авторитарное движение называется «прогрессивным». Это позволяет объяснить, почему опрос YouGov на прошлой неделе показал, что 24% избирателей Лейбористской партии считают, что банкам необходимо позволить блокировать клиентов за их политические взгляды.

Идея о том, что защита либеральных принципов — это некий «отвлекающий манёвр», сходится к изощрённой форме вотэбаутизма (риторический приём, отвлекающий от темы дискуссии при помощи смены объекта обсуждения, дословно «какнасчётизм» — п.п.). Современные критики Милля вполне могли бы возразить, что в написании «О свободе» он позволил себе отвлечься от самых насущных вопросов. Почему он не писал, например, о социальной реформе или франко-австрийской войне? Точно так же, как некоторые комментаторы спрашивают, почему мы обсуждаем изменение климата во время кризиса стоимости жизни, защитники природы могут спросить, почему мы обсуждаем кризис стоимости жизни в разгар изменения климата. Степень нашего «отвлечения» во многом зависит от индивидуальных приоритетов.

Это не означает, что не существует никаких важных проблем, которыми мы пренебрегаем. Мэттью Сайед обратил внимание на удивительное отсутствие интереса к возможности того, что стремительное развитие технологий приведёт к нашему самоуничтожению. Как он отмечает, в эпоху, когда полную последовательность генома испанского гриппа можно загрузить в интернет и воссоздать в лаборатории, «как скоро у одиночного фанатика появится возможность разработать и выпустить патоген, способный убить миллионы и, возможно, миллиарды?» Сайед интересуется, почему мировые лидеры не выделяют время и деньги на противостояние этим угрозам существованию.

Сайед убедительно пишет, и я, несомненно, разделяю его опасения. Но я не согласен с ним в том, что касается его диагноза для нашей культурной войны: он называет её «формой фрейдистского вымещения» и говорит, что «„воук“-движение и его противники нуждаются в друг друге, чтобы вступать в свои никчёмные перепалки в качестве отвлечения от реальности, которую обе стороны считают слишком психологически угрожающей, чтобы с ней сталкиваться». Сайед прав, что некоторые уделяют особое внимание мелочам, но тех, кто всерьёз берётся за решение важнейшей задачи прекращения продолжающейся эрозии наших свобод, гораздо больше.

У либерального подхода к устранению несправедливостей, который сейчас принято называть «анти-воук» движением, долгая и выдающаяся история. Можно вспомнить Мэри Уолстонкрафт, Фредерика Дугласа, Мартина Лютера Кинга и многих других, кто понимал, что свобода слова и индивидуальные свободы — это основа прогресса человечества. Политика идентичности в её нынешнем виде напрямую противоречит идеалам этих великих деятелей по борьбе за гражданские права. В то время как многие культурные воины современности продвигают вызывающие противоречия нарративы о различающихся и несовместимых друг с другом групповых идентичностях, сторонники универсального либерализма (в соответствии с учениями движения за эмансипацию чёрных, второй волны феминизма и борьбы за права гомосексуалов) всегда отстаивают индивидуальные права в контексте нашего общего человечества.

Таким образом, наша культурная война далека от отвлекающего манёвра и по-прежнему касается того, в каком обществе мы хотим жить. Пока её продолжают неверно интерпретировать как войну между левыми и правыми, те из нас, кто призывает к бдительности в вопросе сохранения наших свобод, продолжат переживать недоверие и критику других. Такие люди, как Мэттью Паррис, свободны утверждать, что игнорирование представителей авторитаризма заставит их «исчезнуть», но я не знаю ни одного исторического прецедента, который поддерживал бы его точку зрения. Когда речь идёт о культурной войне, безразличие равносильно сдаче в плен.