Грядёт война полов
Американскую политику формируют AWFL*
*(состоятельные белые либеральные женщины; созвучно со словом «awful» — ужасный)
Цены на газ? Они снизятся. Но да, давайте, расскажите мне побольше о том, как вы хотите, чтобы правительство указывало, что мне делать со своим телом, — написала одна либеральная феминистка в Twitter.
Республиканцы — отстой. Я не хочу с вами говорить. Я не хочу выслушивать вашу точку зрения. Мне наплевать. Вы все плохие люди.
Если политика XXI века становится похожа на классовую войну, то промежуточные выборы в США выявили тревожный аспект этого политического ландшафта: это не только классовая война, но и война полов.
Писать об этой динамике, будучи феминисткой, крайне неудобно, потому что сложно делать это и избежать обвинений в мизогинии. Не в последнюю очередь из-за того, что среди правых в Интернете действительно присутствует некоторая мизогиния, проявляющаяся, в том числе, в термине, чаще всего используемом для обозначения прогрессивно настроенных женщин: AWFL.
Придуманный правым комментатором Скоттом Гриром термин AWFL расшифровывается как «состоятельные белые либеральные женщины» и обычно обозначает не только эту демографическую группу, но и якобы её мировоззрение: смесь прогрессивного морального пиетета, самодовольства, лицемерия и необъяснимого классового снобизма.
Согласны вы с этой враждебной оценкой или нет, класс AFWL набирает силу и влияние уже несколько десятилетий. Это происходит по совершенно неконспирологическим причинам: просто технологический прогресс предоставил новые возможности для высококвалифицированных работников обоих полов и в то же время автоматизировал и деиндустриализировал более тяжёлый физически труд, которым раньше занимались в основном мужчины из рабочего класса. Эта виртуализация работы в целом принесла гораздо больше выгоды женщинам, чем мужчинам.
И женщины воспользовались этой возможностью. С конца 70-х в американских колледжах в основном учатся женщины, и сегодня на бакалавриате в большинстве колледжей больше женщин, чем мужчин, а в некоторых элитных заведениях эта разница составляет 60% против 40%. И это вылилось в устойчиво растущее сверхбольшинство женщин класса знаний, формирующих всё более весомую часть восходящей виртуальной элиты.
Постепенное расширение относительно равного участия в различных сферах труда — это в значительной степени результат перехода от физического труда к умственному, но обычно его называют неким абстрактным «прогрессом». Предлагая более материалистическую интерпретацию этого изменения, я, конечно, не утверждаю, что это, наоборот, регресс. Рост числа женщин в общественной жизни — это само по себе не плохое явление, если только вы действительно не мизогин. Но по мере того, как женщины-выпускницы начинают заниматься профессиональной деятельностью в сфере экономики и бюрократии, а их влияние увеличивается, меняется и политическая карта — в том числе через смещение видимого общественого дискурса в левую сторону так, что он лишь отдалённо отражает позиции всего электората.
На бакалавриате женщины особенно широко представлены на курсах по искусству и социальным наукам — настолько прогрессивным, что только 9% из тех, кто их изучает, голосует за республиканцев. Эти в большинстве своём левые выпускницы затем собираются в институтах, устанавливающих социальные и культурные нормы в, например, образовании, медиа и кадровых отделах. Так, в американских НКО 75% сотрудников составляют женщины, а в кадровых отделах, которые в основном занимаются управлением моральными параметрами повседневной рабочей жизни, женщины занимают две трети должностей.
А те прогрессивные выпускницы, которые не заняты формированием общественной морали через НКО и кадровые отделы, делают это в школах: 76% американских учителей — это женщины. И учитывая, что в Соединённых Штатах все учителя должны иметь как минимум степень бакалавра, эти должности тоже повсеместно занимают женщины, которые с большой вероятностью будут настроены очень либерально.
Когда муж Меган Маккейн говорил о том, что скоро среди демократов будут преобладать люди с «энергией крутых девушек-миллениалов» и описывал эту перспективу как «дурдом», рупор прогрессивизма Александрия Окасио-Кортес ответила на это, что женщины составляют меньше трети Сената, а миллениалы — лишь 7%. Но суть здесь не в этом.
Демографическая группа AWFL, относительно мало представленная в Сенате, чрезвычайно сильно представлена в медиа, журналистике, НКО, кадровых отделах, университетской среде и среди школьных учителей. Их взгляды могут рассчитывать на воодушевлённое распространение и институциональную поддержку в таких организациях. Они также представляют группу населения, которая чаще всего голосует за демократов. Неудивительно, что их политические приоритеты всё больше формируют политические платформы демократов: из-за высокой видимости их легко принять за всех левых.
Даже решительно либеральный New Yorker недавно выразил беспокойство по поводу того, что всё это формирует некое слепое пятно, а крайне левый Jacobin назвал акцент Кэти Хочуль из Нью-Йорка на абортах, а не инфляции «girlboss-политикой». На прошлой неделе многие обсуждали опрос WSJ, который предположил, пусть и основываясь на незначительном примере, что даже белые женщины из сельской местности (обеспеченная группа населения, которая пересекается с издевательским обозначением AWFL) развернулись против демократов из-за экономических проблем.
Но пока результаты говорят о том, что этот разворот, если он вообще был, был приглушён. И, возможно, в этом есть смысл. Ведь изменение характера работы — не единственное, в чём этот политический блок опирается на технологии в своём восхождении. Для этой группы интуитивно правильным кажется стремление к миру, где половые различия больше не имеют значения — настолько, чтобы согласиться, что женщиной может быть любой, кто так себя идентифицирует. Совершенно неудивительно, что AWFL — это также ярые сторонницы прав транс-людей: этот класс не видит очевидных плюсов в нарушении идеалистического видения мужчин и женщин как чего-то взаимозаменяемого или как набора частей тела, которые можно смешивать и сочетать в соответствии с личными предпочтениями.
Однако для прогрессивных женщин из класса знаний ещё более важным вопросом, в котором сходятся технологии и их интересы, является основное материальное препятствие перед равноправием на рабочем месте: женская репродуктивная роль, включающая в себя беременность, деторождение и кормление грудью. Ведь так называемый «гендерный разрыв в оплате труда» — это, по сути, материнский разрыв в оплате труда. Таким образом, чтобы получить возможность на равных условиях конкурировать с мужчинами на рабочем месте, телам женщин нужна поддержка технологий.
Так что такие женщины систематически зависят от медицинского вмешательства, которое сохраняет их тела свободными от тяжёлых и долгосрочных обязательств беременности, деторождения и зависимых от них детей. Иными словами, для AWFL аборты действительно являются экзистенциальным вопросом. И превращение промежуточных выборов в референдум по этому вопросу, кажется, принесло свои плоды. Для женщин из сельской местности цены на бензин, похоже, остаются менее приоритетными, чем производимая с помощью технологий репродуктивная «свобода», которую клинтонские феминистки из класса знаний рутинно называют обязательным условием самого существования личности.
Однако материальные половые различия продолжают иметь большое значение среди (например) работников физического труда, матерей, спортсменок и женщин-заключённых — ровно как цены на бензин и другие материальные трудности часто могут стоять выше абстрактных «прав».
И это правило становится всё актуальнее по мере продвижения вниз по социально-экономической иерархии. По растущему напряжению в новостях мы можем угадать, что женатые мужчины и замужние женщины, а также неженатые мужчины проголосовали за республиканцев, но незамужние женщины развернулись в другую сторону на целых 37%. Этот раскол так просто не исчезнет.
Пока что коалиция клинтонского феминизма, интересов виртуального класса и американского электората, кажется, держится, хоть и поскрипывает. Но надолго ли это? Ведь у «прогресса», понимаемого как движение технологий вперёд, есть свои победители и проигравшие. И когда «прогресс» постоянно объединяют с «феминизмом», можно ожидать, что группы, у которых дела под его эгидой идут не очень хорошо, тоже примут это за чистую монету — и начнут обвинять в своих страданиях феминисток. Я не вижу никакого способа избежать обратной реакции, которая, скорее всего, распространится за пределы класса, на который на самом деле направлена.
Несколько дней назад, отвечая на вопрос о правах женщин и ценах на бензин, одна молодая женщина сказала:
Всё в мире стало хуже после того, как женщины получили право голосовать. Так что я на самом деле считаю, что нам стоит просто понизить цены на бензин.
Возможно, это единичное мнение. Но возможно и нет. Если, как я опасаюсь, мы только вступили в новую классовую войну, а вместе с ней и в разгорающуюся войну полов, нам стоит ожидать ещё много подобных высказываний от тех, кто настроен против прогрессивистов.
Многие из нас (включая многих женщин из класса знаний) не испытывают особой симпатии к политической программе газонных табличек. Но мало кому из нас, за исключением периферии, очень хочется пережить злобную мизогинную обратную реакцию. В этой неудобной позиции феминисткам срочно нужен новый язык для описания и защиты интересов женщин за пределами AWFL-феминизма. Если мы его не найдём, боюсь, что со временем политическая поляризация действительно заставит нас выбирать между ценами на бензин и правами женщин.