«Мы остались в списке на забой»: как после падения режима Асада началась охота на алавитов, которые считаются сторонниками его власти

Пока Запад сосредоточен на усилиях Дональда Трампа по мирному урегулированию между Россией и Украиной и на последствиях ракетных ударов Израиля по сектору Газа, в Сирии, после смены власти разворачивается резня тех, кто сохранял лояльность к режиму Асада, правившему страной более 50 лет.

Под ударом оказались около двух миллионов человек: представители религиозных меньшинств, христиане, алавиты. Первые крупные сообщения о казнях и массовых убийствах алавитов начали поступать после событий 6 марта 2025 года. В этот день в прибрежной провинции Латакия — оплоте алавитского населения — вспыхнули столкновения: сторонники Асада атаковали патрули новых властей, убив несколько десятков человек. В ответ силы ХТШ и связанные с ними группировки начали операцию против так называемых «остатков режима», которая быстро переросла в акты мести. По данным Сирийского центра мониторинга прав человека (SOHR), в результате полевых казней и массовых расправ с 6 по 10 марта были убиты более 1 000 человек, включая сотни мирных алавитов. Пострадали и христиане, хотя в меньшей степени: подтверждено от 5 до 10 случаев гибели за тот же период.

Бежать почти некуда. Иран выражает сочувствие, но беженцев не принимает. Евросоюз не только заморозил рассмотрение заявлений сирийцев на убежище, но и с января 2025 года Германия, Австрия, Дания и Швеция начали обсуждать, как вернуть сирийских беженцев домой — добровольно или даже принудительно.

Так, Австрия уже объявила о планах депортации, а Германия рассматривает пересмотр статуса защиты для тех, чьё убежище считается «неактуальным» из-за предполагаемой «стабилизации» в Сирии.

Вся надежда — на Россию. Крупнейшая российская военная база, расположенная неподалёку от Латакии, приняла около 9 тысяч человек, спасавшихся от расправ со стороны новых властей. Те, кто не смог попасть на базу, устраивают акции отчаяния — с порванными фотографиями и едва различимыми надписями с мольбами о спасении. В основном это мужчины.

Путин забрал Башара Асада в Москву, но ни Кремль, ни сам Асад ничего не говорят о том, что будет с алавитами.

Местный источник сообщил SVTV, что женщины и дети, укрывшиеся на российской военной базе, уже две недели получают питание, воду и гуманитарную помощь. Что будет дальше — не знает никто.

«Резня алавитов, по сути, не прекратилась. Просто теперь всё происходит не так массово и без камер. Люди не хотят возвращаться, потому что понимают: выйти с базы — значит подписать себе смертный приговор».

Что происходит за пределами базы? Чего боятся сторонники бывшего режима? Ответы — в историях выживших.

«Нас убивают не за поступки, а за фамилии»

Кихана, молодая учительница арабского языка, рассказала SVTV о том, что пережила всего пару недель назад.

Когда Кихана вернулась в родной дом в деревне Ас-Санубир, её встретила мёртвая тишина. Отец и два брата лежали на полу в одной из комнат, превращённой в место бойни. Их расстреляли безоружными. Над матерью стоял человек с автоматом и повторял: «Слава тому, кто возвысил нас и унизил вас».

Сначала — с дулом, направленным в грудь, затем — в лоб. Это был не разговор. Это был ритуал казни.

«Мой отец был учителем, ему было 75. Один брат — инженер, другой — юрист. После увольнения они просто работали на нашей земле. Мы не покидали деревню, никому не угрожали. А они пришли и убили. Просто потому, что мы — алавиты», — говорит Кихана.

Она держится, но в середине рассказа теряет нить. Голос срывается, затем вновь становится ровным.

«Они лежали на полу два дня. Мы не могли их похоронить. Не позволяли. „Слава тому, кто возвысил нас“, — повторяли снова и снова. А по громкоговорителям мечетей звали к джихаду. Против нас. Против алавитов. Поимённо».

Дом Киханы разрушен полностью. Всё, что можно было унести, — унесли. Всё, что можно было разбить, — разбили. Сейчас она и её семья живут в съёмном доме, в котором разместились сразу четыре семьи. Их собственный дом непригоден для жизни.

«Мы сейчас в городе. В деревне остались единицы. Там опасно. Всё разграблено. Даже ножей не осталось — забрали всё».

Такие сцены стали нормой после падения режима Башара Асада. Семья бывшего президента принадлежала к религиозному меньшинству — алавитам. Их традиция близка к шиизму, но имеет собственную богословскую линию. Алавитские общины веками жили замкнуто и подвергались дискриминации, пока при Асаде-старшем не заняли ключевые позиции в армии и силовых структурах. Это породило мифы о «привилегиях» — мифы, которые сегодня оборачиваются кровавой расплатой.

После смены власти именно алавиты стали главной мишенью.

«Ноев ковчег» без пути наружу

Сейчас за беженцев формально отвечает Министерство обороны РФ, составляя списки для благотворительных фондов с указанием необходимого. Один из фондов, который помогает укрывшимся на российской военной базе, — фонд Доктора Лизы. С момента переворота в стране сотрудники перестали приезжать на базу лично, но организация собирает гуманитарную помощь и направляет её алавитам, находящимся на базе Хмеймим, рассказала SVTV руководитель фонда Наталья Авилова.

«Для них мы собираем грузы здесь, в Москве, закупаем их, собрав деньги, и переправляем бортами Минобороны на саму базу, где их распределяют. Последний большой груз был заполнен в основном даже не едой, а предметами гигиены, уходовыми средствами».

За две недели российские власти так и не сказали, что делать с почти десятью тысячами женщин и детей на базе Хмеймим. В Россию вывозят мало кого: с декабря 2024 года редкие рейсы Ил-76 и Ан-124 забрали в основном военных и технику, а беженцы остались в стране. Новые власти Сирии разрешают алавитам вернуться, но там их могут убить, а на военной базе жить долго нельзя — она не для этого. Россия молчит, не принимая политическое решение: нужно наладить отношения с ХТШ, чтобы удержать базу на Ближнем Востоке, но бросить алавитов, своих союзников, они тоже не решаются.

Беженцы живут на территории в военных палатках и едят в полевых кухнях. По мнению Натальи Авиловой, если эти люди покинут территорию российской базы, для них это будет означать верную смерть. Хоть и условия содержания там не лучшие, но это возможность выжить.

«Понимаете, вопрос не в приемлемости, а в том, что люди хотят выжить. Они должны жить».

«Нас нет в новостях. Но мы живы. Пока что»

Виссал замужем. У неё трое детей: двое сыновей и дочь. Когда началась резня, Виссал с семьей сбежали из родной деревни.

«Сейчас, когда мы слышим звук мотора за окном — мы не думаем, что это машина. Мы думаем: пришли убивать. Так проходит каждый день. Мы закрываем двери, сидим вместе и говорим: если умирать — то вместе. Если выживать — тоже вместе».

По словам Виссал, только в селе Аль-Санобар было убито более 250 человек. Большинство — подростки. Школьники. Юноши 15–25 лет. У кого-то из них были зачётки, кто-то собирался поступать в университет. Убивали публично.

«У нас — ничего. Мы живём день в день. Муж выходит в магазин — если хватает на хлеб, мы едим. Нет — значит нет. Улицы пусты. Люди боятся смотреть в глаза. Шёпотом спрашивают: „Ты не потерял сына?“ Это первое, что спрашивают. Не „как дела“. Не „как здоровье“. Первое — не умер ли кто-то из твоих».

Кихана говорит, что больше не выходит из дома без крайней необходимости. Как и все женщины в её деревне.

«Мы в списке. Они сами говорят это. Мы, женщины, — следующая цель. Они приходят ночью, кричат под окнами: „Вы, алавитки, вы собаки, мы придём за вами“. Это стало обычным».

По её словам, в деревне остались только старики, вдовы и дети. Мужчин почти не осталось. Кто погиб, кто бежал, кто прячется. Многие семьи потеряли по 3–6 человек.

«Соседка сказала мне: два сына убиты, младший был лучшим учеником. Она больше не спит. Просто лежит и смотрит в потолок».

«Я не прошу многого, — говорит Кихана. — Я просто хочу, чтобы мои племянницы и мама смогли уехать. Куда угодно. В Россию, в Европу — неважно. Лишь бы они не слышали больше криков. Лишь бы спали ночью».

«У нас больше нет надежды жить в мире в этой стране, — продолжает она. — Ни на что мы больше не надеемся. Они не просто убили моих родных. Они стёрли нас как людей. Они называют нас „собаками“. Говорят: если алавит попытается уплыть — его лодка обязательно утонет».

Виссал вторит ей: «Нас называют „остатками режима“. Но мы не были с ними. Мы — просто бухгалтеры, учителя, земледельцы. У нас не было ни оружия, ни власти. У нас была работа и хлеб. А теперь нет ни того, ни другого».

Обе женщины говорят, что не верят больше в международное право. Но всё ещё верят в людей.

«Мы не просим мира. Мы просим справедливости. Пусть нас услышат. Мы не остатки. Мы — люди. И мы хотим жить».