Глеб Марьясов: «Всё это можно пережить»

Глеб Марьясов — член Либертарианской партии России и общественного движения Гражданское общество, осуждённый в октябре прошлого года по статье 267 ч.1 УК РФ («разрушение, повреждение или приведение иным способом в негодное для эксплуатации состояние транспортного средства и путей сообщения») за митинг в поддержку Алексея Навального 23 января 2021-го года. Был приговорён к 10 месяцам колонии общего режима и компенсации по искам МосМетро и Мосгортранса на сумму более 2.7 миллиона рублей. С учётом срока, в течение которого Марьясов находился под запретом определённых действий на время проведения следствия, он провёл в СИЗО 4 Москвы чуть менее 4 с половиной месяцев и вышел на свободу 5 марта 2022 года. Правозащитный центр «Мемориал» считает Глеба Марьясова политическим заключённым.

Глеб, меньше недели назад вы вышли из тюрьмы. Как ощущения?

— Конечно же, несмотря на происходящее, я очень рад, наконец, выйти. Самое страшное в тюрьме — это переживания не о себе, а о своих близких, которые остаются на воле. Поэтому я очень рад вернуться к любимой, к своим друзьям и родственникам. Но, кроме этого, ценность всего обыденного (для людей на воле) резко возросла, и после выхода из заключения я радуюсь всему: разнообразию цветов, солнцу, людям, природе. Я не могу этого объяснить, но теперь все бытовые мелочи в моих глазах наделены какой-то особенной эстетикой и привлекательностью, и каждой минутой на воле хочется дорожить больше. Это касается и отношения ко времени вообще: только попав в тюрьму, понимаешь, как много времени использовал впустую, хотя мог бы заняться чем-то, что действительно важно.

Насколько вы были в курсе новостей из внешнего мира?

— Мне повезло, что по телевизору в тюрьме показывали не только российские новостные каналы, но и EuroNews (у которых тоже объективность хромает, когда речь заходит о протестах против карантинных ограничений в Европе и Канаде), поэтому я был более-менее в курсе происходящего, а чего не было в телевизоре — доходило до меня через письма. Так что я вышел подготовленным к тому, что здесь происходит полнейшая жесть и окончательное оформление тоталитаризма путинского образца. Ничему не удивлен, что всё будет плохо — было понятно ещё задолго до моей посадки, но степень абсурдности происходящего не может не возмущать. Все мои знакомые либо подавлены, либо в ужасе от происходящего. Да что там знакомые, уже даже в тюрьме последние две недели чувствовалась тревога среди заключённых.

Вас поддерживали сторонники с воли?

— Во время заключения я чувствовал просто невероятную поддержку людей со всей России и даже со всего мира. Мне прислали огромное число открыток и писем со стихами, текстами песен, рассказами, словами поддержки и просто беседами обо всём на свете. Каждый раз, получая их в руки, я испытывал прилив радости. Одна художница, Dasha Bune, нарисовала иллюстрацию по мотивам нашей с Машей свадьбы, с этой иллюстрацией сделали открытки, и с вечера писем политзаключённым я получил целых 11 таких открыток!

Вообще с таких вечеров мне приходило много крутых и ярких открыток, которые поднимали настроение не только текстом, но и внешним видом, и я благодарен всем, кто принял участие в их организации и, конечно, всем подписавшим! В тюрьме очень важно чувствовать, что жизнь за стенами реальна и что ты не одинок. Это не просто даёт положительные эмоции, но и позволяет не думать о том, в какой беде ты оказался, и трезво планировать свою жизнь в застенках.

Вас встречали на выходе из СИЗО?

— Да. К сожалению, были очень большие проблемы с датой моего выхода. В СИЗО дату рассчитывает спецчасть, но она не может её рассчитать без «законки» — апелляционного постановления суда, а оно «едет» из суда в место заключения очень медленно, даже не неделями, а месяцами. Из-за этого куча проблем. Многие заключённые без «законки» не могут податься на УДО, к примеру.
Так и у меня возникла проблема: дату выхода пришлось считать самостоятельно, и то лишь примерно, потому что непонятно, как именно засчитывают дни. Я провёл 2 дня (с 22 по 24 февраля 2021 года) в ИВС, и это должно засчитываться как 3 дня в колонии общего режима, однако, так как в постановлении суда было написано, что следует засчитать время в ИВС с 22 по 23 февраля, а с 24 февраля уже идёт время под запретом определенных действий (а это — 1 день как 0,5 дня в колонии), то день с 23 по 24 февраля, по сути, просто «выпал». И об этом я узнал только за пару дней до выхода, так как самой спецчасти СИЗО о дате выхода сообщают лишь за день до неё. Таким образом, я до последнего момента не знал, когда освобождаюсь, и не мог никому сказать. Именно поэтому не получилось организовать большой встречи на выходе из СИЗО, как многие хотели. Добраться до дома мне помогла моя жена Маша, которая приехала, как только я смог ей позвонить.
Она ещё планировала устроить вечеринку по моему возвращению, но из-за последних событий, в результате которых половина гостей сидит в спецприëмниках, а другая половина — в эмиграции, её пришлось отменить. Да и не время сейчас для вечеринок, по большому счету. Мы просто провели небольшую встречу с близкими друзьями, и всё.

Как тюремное заключение ощущается «изнутри» ситуации?

— На самом деле, единственная серьёзная проблема в тюремном заключении — это беспокойство за близких. Всë остальное можно пережить.
Система российского правосудия декларирует исправление преступников как свою основную функцию, как идею, ради которой мы должны её любить и спонсировать из своих налогов. Реальность же такова, что ФСИН работает на унижение заключенных. Это не обязательно выражается в пытках, хотя пытки — это наивысшая степень унижения. Вся система работает так, чтобы обокрасть, обмануть и беспрепятственно унизить человека, попавшего в заточение.
Это выражается в неоправданно завышенных ценах во ФСИН-магазине, в отношении сотрудников к заключённым, в тюремной пище и условиях содержания. Это — настоящая задача ФСИН: не объяснить несправедливость действий преступника, чтобы он сам понимал, что сделал зло, а просто сломать его, чтобы он больше не смел проявлять свою волю.
К тому же, и настоящих-то преступников в тюрьме реально мало. В большинстве своём трудно понять, за что конкретно человек сидит, создаётся ощущение, что наличие судимости у каждого российского гражданина — это цель правоохранительных органов, этакий Госстандарт для русских.
В противовес всему этому среди заключённых возникают взаимопомощь и поддержка, заключённые активно делятся всем необходимым и нередко даже вступаются друг за друга перед фсиновцами. И это происходит именно там, где работа системы направлена на, казалось бы, изоляцию и атомизацию людей. Кроме того, заключенные регулярно пользуются слабостями этой системы: равнодушием сотрудников к своей работе (и даже ненавистью к ней у многих), коррумпированностью и бардаком в управлении СИЗО как следствием всего этого. Наблюдать это — бесценно.

Сталкивались ли вы с беспределом со стороны сотрудников ФСИН?

— К сожалению, да.
Беспредела в СИЗО, как и во всей системе ФСИН, достаточно. Например, все, кто идёт в хозотряды московских СИЗО (т.е. «работать» для СИЗО, разгружать доставку, помогать поварам и проч.), как правило, руководствуется двумя мотивами: во-первых, остаться в Москве и, во-вторых, выйти по УДО (условно-досрочному освобождению). И если с первым у всех более-менее получается, то со вторым в СИЗО 4 возникают проблемы.
Для подачи заявления в суд на выход по УДО нужно отсидеть определенную часть срока, к примеру, 1/2. Также на суде по УДО заключенному можно (и по факту нужно, без этого шансы на успех минимальны) предоставить различные справки и документы — характеристика от СИЗО, от участкового, «благодарки» от СИЗО (их можно получить за дополнительную работу по благоустройству тюрьмы — к примеру, за покупку телевизора или книг в библиотеку), заявления от потерпевших, что претензий не имеют и. т. д. Сбор таких документов — это достаточно продолжительный и нервный процесс. И обломать подачу на УДО может наличие так называемой «полосы» в личной карточке, выдаваемой за различные дисциплинарные проступки (самый распространённый — послание фсиновца на три буквы, но кроме того это: пронос телефонов и алкоголя, неповиновение и т.д.). Эта полоса «гасится» (исчезает) через полгода, и человек снова может подаваться на УДО.
И некоторыми заключёнными была замечена следующая тенденция: к хозотрядникам, у которых срок подходит к подаче на УДО, начинают дополнительно придираться, как бы подталкивая к нарушениям с получением полосы. К примеру, отправляют на тяжелые виды дополнительных работ (что, вообще-то, нарушение со стороны как раз администрации СИЗО), а когда хозотрядник отказывается — вклеивают полосу за отказ от работы. Тогда хозотряднику приходится ждать ещё полгода до новой возможности подачи на УДО. Выгода СИЗО здесь в сохранении количества членов хозотряда, так как в Медведково недобор мест (из 130 необходимых всего лишь 70 занято), и желающих в него попасть — очень мало. Поэтому заключённых заманивают в хозотряд обещаниями УДО и разных «плюшек», а затем обманывают, пользуясь их желанием скорее вернуться на волю и фактической правовой беспомощностью.

Ещё одна история связана с добавками в тюремную еду — «баланду». В СИЗО 7, где я провёл первые две недели после приговора на т.н. «карантине», более опытные сокамерники говорили о том, что в кашу и кисель (наверное, из-за вязкости текстуры) добавляют какой-то раствор с бромом, который снижает энергичность и бодрость заключённых, чтобы сделать их менее агрессивными. Сокамерники даже говорили, что долгосрочный приём может влиять на потенцию. Интересно, что первую неделю я думал, что моя повышенная сонливость связана с депрессией от попадания в тюрьму, но когда ради эксперимента я отказался именно от каши и киселя, я стал чувствовать себя бодрее и энергичнее. Потом мне стали регулярно приходить передачки, и из «баланды» я ел только твёрдую еду, в которую нельзя ничего подсыпать. В общем, будьте осторожнее с тем, что едите, если попадёте в тюрьму.

Ну и одну историю вы уже, наверное, знаете, её публиковала моя жена Маша: после поездки на апелляцию у меня развилось ОРВИ (или, может, ковид, не знаю). Мне стало очень плохо: попеременно били то жар, то озноб, сильный кашель и насморк. Меня тошнило, и я чуть ли не падал в обморок посреди камеры. Мы с сокамерниками просили позвать врачей весь день, однако сотрудники попросту игнорировали наши просьбы, либо говорили «да-да, ща-ща», ничего не делая. Скорую вызвать также отказались. В итоге к врачу меня вывели только вечером, когда мне стало немного получше. Мне дали таблетку анальгина, померили температуру (оказалось 38) и отправили обратно в камеру. Так как кроме анальгина у тюремных врачей особенно ничего и не было, я всю следующую неделю лечился чесноком и чаем с лимоном. А на ту смену фсиновцев я написал жалобу, хоть и безрезультатно.

Что планируете сейчас делать?

— В первую очередь планирую прийти в себя. Сейчас мне нужно заняться навёрстыванием всего пропущенного, постараться вернуться в прежний ритм жизни, вернуться к работе и учёбе. В общем, восстановиться. Поэтому ближайшее время не планирую принимать участия в митингах, к примеру. Но ни Либертарианскую партию, ни Гражданское Общество, ни общественную жизнь я не покидаю, просто пока что займусь устройством своей жизни.

Многие были уверены, что вам дадут тюремный срок, но вы не уехали. Планируете ли уехать теперь? Почему?

— Покидать страну я не собираюсь. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», а моё сокровище — это Россия и её прекрасный, могучий и отважный народ. Мои предки возделывали эту землю, подвергались здесь репрессиям и защищали её во Второй Мировой от Гитлера, она пропитана их потом, кровью и слезами. Поэтому эта земля — моя родная в прямом смысле этого слова. Я не могу её бросить.