Сциентизм — экзистенциальная угроза науке

Как биолог-эволюционист я уже привыкла к попыткам зацензурировать исследования и подавить распространение знаний. Но большую часть моей карьеры подобное поведение исходило от правых. В былые дни большинство студентов и администраций учебных заведений были на нашей стороне — мы объединялись против креационистов. Теперь угроза в основном исходит слева.

Риск быть «отменёнными» в колледже Уильямса, где я преподаю уже 12 лет, и в лучших колледжах и университетах этой страны, совсем не теоретический. Я и мои коллеги-учёные этим живём. На кону не только наша репутация, но и наша возможность стремиться к истине и научному знанию.

Если бы вы спросили меня об академической свободе пять лет назад, я бы пожаловалась на одержимость расой, гендером и этническим происхождением, а также на «сейфтизм» в кампусе (безопасные пространства, завышение оценок и так далее). Но я бы не стала выражать беспокойство по поводу академической свободы.

У каждого из нас есть свой переломный момент прогрессивности — момент, когда вы понимаете, что социальная справедливость больше не похожа на то, как вы её себе представляли, и вместо этого превратилась в уродливый авторитаризм. Для меня этот момент наступил в 2018 году во время выступления приглашённого докладчика, когда религиовед Реза Аслан заявил, что «нам нужно высечь на камне, что можно, а что нельзя обсуждать в колледжах». Студенты встретили это предложение аплодисментами. Как человек, рождённый при диктатуре в Бразилии, я насторожилась.

Вскоре после этого я вместе с несколькими своими коллегами попыталась принять Чикагские принципы — на мой взгляд, очень простой набор положений о необходимости свободы слова в кампусе. Но я была абсолютно шокирована, когда студенты ворвались на заседание факультета о Чикагских принципах, крича, что «свобода слова несёт вред» и требуя, чтобы белые мужчины-профессора «сели на место» и «признались в своих привилегиях».

Ограничение академической свободы слова происходит в двух формах: в том, что мы преподаём и в том, что исследуем.

Начнём с преподавания. Мне стоит подчеркнуть, что всё это не гипотетические предположения. Наполненная цензурой и страхом атмосфера уже влияет на содержание того, что мы преподаём.

Одно из самых фундаментальных правил биологии от растений и до людей состоит в том, что пол определяется по размеру гамет — репродуктивных клеток. Крупные гаметы характерны для самок; мелкие — для самцов. У людей, например, яйцеклетка в 10 миллионов раз больше сперматозоида. Никакого пересечения здесь нет. Это полноценная бинарность.

Но на некоторых уроках биологии для новичков преподаватели говорят студентам, что пол (не гендер, а пол) находится на спектре. По меньшей мере в одном из известных мне колледжей учат системе «гендерного единорога» и рассказывают студентам, что считать, что люди бывают двух разных полов, — это ксенофобия.

Даже медицинские школы и Сообщество по изучению эволюции выступили с заявлениями о том, что пол находится на «спектре». Если бы это было правдой, вся область изучения полового отбора не имела бы под собой оснований. Опубликованные работы (например, эта) просят нас быть «инклюзивными», ограничив обсуждение пола несколькими видами водорослей и простейших организмов (например, амёб), у которых гаметы одного размера, даже несмотря на то, что это никак не связано с любым животным или сосудистым растением.

На кафедрах психологии и общественного здравоохранения многие преподаватели больше не говорят «мужчина» и «женщина», а вместо этого используют заумное понятие «персона с маткой». Одного моего коллегу раскритиковали на конференции за изучение полового отбора самок насекомых, потому что «он мужчина». Ещё одному посоветовали не рассказывать о важной концепции «полового конфликта» (идее о том, что интересы самцов и самок различаются, и партнёры часто поступают эгоистично; вспомните самку богомола, обезглавливающую самца после спаривания), потому что это может «травмировать студентов». Меня критиковали за преподавание «родственного отбора» — идеи о том, что животные склонны помогать своим родственникам. Оказывается, это каким-то образом означало, что я поддерживаю найм на работу Дональдом Трампом его дочери Иванки.

Ещё одна больная тема — преподавание наследственности. Студенты обычно рады слышать, что существуют гены сексуальной ориентации, но если вы рассказываете им, что большинство человеческих черт характера и даже школьных достижений имеют наследственную составляющую, они начинают кривиться. То же относится к популяционной генетике. Хотя в истории науки и содержатся безосновательные и постыдные утверждения о расе, мы знаем, что человеческие популяции (например, на разных географических территориях) действительно различаются частотой аллелей. Многие из этих различий глубже, чем цвет кожи, и относятся к здоровью и благосостоянию. Представьте последствия отсутствия этих знаний в медицине. Ведь многие генетические заболевания варьируются от популяции к популяции: к серповидноклеточной анемии склонны афроамериканцы, к муковисцидозу — европейцы, а к болезни Тея-Сакса — евреи.

Но обращать внимание студентов на любые различия между группами, которые невозможно объяснить результатом систематических предубеждений, — теперь табу.

Возьмём, например, культурные различия. Я родилась в стране Третьего мира и переехала в США, когда мне было 23. Так что я отлично понимаю, что такое культурные различия и как они влияют на поведение людей. В детстве мои родственники и общество поощряли меня списывать в школе и добиваться личной выгоды везде, где это возможно, если это не причиняет большого вреда другим. Здесь подобное поведение осуждают, так что я адаптировалась. Но обсуждать со студентами то, как большие различия в человеческой культуре влияют на поведение и результаты, теперь запрещено.

Чистота языка, которой требует эта идеология, тоже внушает беспокойство. Она мешает спонтанности и хорошему преподаванию. Например, в Уильямсе на тренинге по разнообразию, равноправию и инклюзивности нашим ассистентам сказали, что слово «ребята» — это микроагрессия. И это перерастает в снежный ком, в котором всё больше незначительных слов и жестов воспринимаются как доказательство ксенофобии. Многие мои знакомые профессора замирают на уроке, когда понимают, что хвалят работу такого «колонизатора», как, например, Дарвин или Ньютон. Другие избегают упоминания исторических личностей, если это белые мужчины.

Не меньше проблем связано и с тем, что касается цензурирования исследований. Некоторые гранты почти полностью посвящены идентичности, а федеральные агентства вроде Национального научного фонда предлагают дополнительные гранты с целью «расширить участие членов недостаточно представленных групп» вместо того, чтобы финансировать исследования, которые отвечают на научные вопросы.

Но больше всего пострадала сфера исследований о людях, в особенности об эволюции популяций.

Приведу пример. Подведомственная Министерству здравоохранения организация «Национальные институты здравоохранения» (NIH) теперь ограничивает доступ к важной базе данных «Генотипы и фенотипы (dbGaP)». Эта база данных — восхитительный инструмент, объединяющий в себе геномы (уникальное генетическое строение каждого человека) и фенотипы (наблюдаемые характеристики каждого человека) миллионов людей. Список фенотипов включает в себя образование, сферу занятости, здоровье и уровень дохода. Из-за того, что этот массив данных соединяет генетику с фенотипом на индивидуальном уровне, для учёных, которые хотят понять гены и генетические пути, он необходим.

Теперь NIH закрывает учёным доступ к этим данным и другим связанным с ними массивами данных. Исследователи рассказывают, что им отказывают в получении разрешений на основании того, что изучение генетических различий «приводит к стигматизации». Как рассказал один исследователь, это происходит, даже если работа никак не связана с расой или полом и сосредоточена на генетике и образовании.

Но почему успеваемость в обучении более стигматизирована, чем здоровье? Особенно когда все люди в базе данных анонимны? Учитывая большие генетические различия между людьми в группе и большое влияние окружающей среды на фенотипы (особенно на образование), так ли релевантны эти результаты на уровне группы?

Изучение того, что приводит к различиям в успеваемости и сфере занятости, — это не просто академическое любопытство. Понимание генетических путей, стоящих за фенотипами, может помочь нам найти решение проблемы обучения детей, плохо справляющихся с учёбой.

В новой редакторской статье престижный журнал Nature Human Behavior только что объявил:

Хотя академическая свобода и фундаментальна, она также не безгранична.

Они не говорят о важности защиты людей, участвующих в исследованиях. Они говорят, что изучение различий между людьми само по себе подозрительно. Так что они выступают за отказ от исследований, которые могут «привести к стигматизации людей или определённых их групп» или «продвигают привилегированную, исключающую кого-либо перспективу».

Цензоры просто бездоказательно предполагают, что исследование человеческой популяции вредно и должно быть прекращено. У такой цензуры, как самостоятельной, так и основанной на идеологии, есть серьёзная цена. Обучение студентов оказывается подорвано, а важные исследования не проводятся. В результате наука сама по себе становится продолжением идеологии и перестаёт быть делом, основанным на поиске знаний и истины.